Владимир Данихнов - Девочка и мертвецы
— Спокойно, мальчик мой, спокойно, — жарко шептал сокольничий. — Я тебе не причиню вреда, если ответишь на один простой вопрос: почему ты, серый мертвяк, не болеешь весной и летом, как я; а я болею?
— Я из снега искорок с запасом наелся зимой, — прошептал испуганный Марик. — И так каждый год делаю: наедаюсь и до начала следующих холодов хватает.
— А у меня почему не получается наесться? — прошипел Федя. — Почему вместе с цветением беловодицы из меня вся сила уходит?
— Да я почем знаю?
— Потому из тебя, Федя, сила уходит, что не нужен ты никому: даже здоровью, — раздался чей-то голос.
Марик со скрипом повернул голову: в дверном проеме стоял Ионыч с ружьем наготове.
— Вы же уехали… — прошептал Марик; мертвое сердце ухнуло в пятки.
— Отъехал недалеко и пешком вернулся, — объяснил довольный Ионыч. — Такая вот военная хитрость.
Марик задрожал.
— Знаешь, почему моего дружка сокольничим зовут, свиненок? — спросил Ионыч ласково.
— Н-нет…
— А вот потому и зовут, что кроме сказочных птиц соколов никаких друзей у него нет, — сказал Ионыч, хохотнул и приказал: — Оторви свиненку голову, Феденька. Он не сокол, он тебе ничем не поможет и болезнь твою не победит.
Сокольничий, однако, растерялся:
— Не поможет? — Федина хватка ослабла. Марик, воспользовавшись секундой Фединого замешательства, отрастил щупальца и с диким криком вонзил их в тело сокольничего сразу в четырех местах: Федя жалобно всхлипнул и уронил руки.
— Ах ты, сволочь… — завопил Ионыч, поднимая ружье.
Марик выдернул щупальца и нанес последний, решающий удар.
Полетела-покатилась голова сокольничего Феди по дощатому полу; расплескалась-забилась в щели между досками мерзость, что в нем за взрослые годы накопилась; тонкой паутинкой взлетели над телом детские мечтания о хорошем; одни соколы и остались — чудесные птицы, что как радуга из хрусталя, до отказа набитая цветными огнями и блестками.
— Соколы-соколики, за мной вы прилетели?
— За тобой, Федя, за тобой.
— В святой град Китеж уносите?
— Туда, Федя, туда.
— Но как же это… разве заслужил я?
— А кто заслужил, Федя, кто?
— Спасибо, соколики, спасибо, милые!
— Не благодари, Федя, не благодари: по-другому не умеем, природа у нас такая.
— Вот же зараза! — кричал Ионыч, топая сапожищами; сапоги, однако, свободно проходили сквозь тела полупрозрачных радужных птиц, круживших по комнате. — Улетайте отсюда, чертово племя!
Птицы собрались в стаю и полетели: кто в окно, кто прямо сквозь стену. Пораженному увиденным Марику на миг показалось, будто наблюдает он в небесах золотые маковки сокровенного Китеж-града; а может, то была галлюцинация, вызванная каким-нибудь наркотиком, растворенным в воздухе, — от Ионыча после его обмана с вездеходом можно чего угодно ожидать.
— Лишил ты меня, свиненок, верного друга и соратника, — тяжело дыша, сказал Ионыч. Поднял ружье. — Убить тебя мало, мертвая тварь. Но большего я, к сожаленью, не могу.
Раздался выстрел. Мимо: прицелиться забыл. Марик, оттолкнувшись щупальцами, метнулся в окно. Перекувыркнулся в стылой луже среди колючих льдинок, встал, побежал вдоль стены и свернул за угол, спасаясь от злой пули.
— Стой, свиненок! Не боись, не трону!
— Врете!
— А если и вру: кто ты такой, чтоб взрослого человека не слушать?
— Куда вы дели Катеньку? — закричал Марик.
— Зачем она тебе?
— Верните ее мне!
— Давай условимся: ты мне моего Феденьку возвращаешь, а я тебе — Катюху.
— Как же я вам его верну? Он окончательно помер.
— А ты отправляйся за ним в Китеж-град!
— Вот уж дудки! — сказал Марик. Увидел у сарая лопату, схватил: какое никакое, а оружие. Вкупе с щупальцем, кстати, радиус поражения вырастает вдвое.
Марик собрался: бой предстоял опасный.
Глава вторая
В Лермонтовке ощущались панические настроения. Улицы были забиты отчаянно сигналящими машинами и людьми с котомками да продуктовыми тележками. Рыбнев не сразу сообразил, в чем дело. Встретил юркого разносчика бесплатных газет, забрал у него «Новостной листок». Реклама крупных фирм и предприятий в этой дешевой газетенке отошла на второй план, а на первую страницу выдвинулась мещанская рубрика «Куплю-продам»: покупали и продавали в основном дорогущие билеты на автобусы и геликоптеры из Лермонтовки.
«Пушкинская некромасса после двух лет затишья пришла в движение и двигается на город», — прочел Рыбнев название статьи.
К Рыбневу подбежал молодой парень с залитым кровью лицом, и у Рыбнева приключилось дежавю: видел уже такое. Видел! Парень попросил сигарету, Рыбнев развел руками: кончились, мол.
— Вот и хорошо, — сказал парень. — Давно хотел завязать с курением.
— У вас кровь на лице, — заметил Рыбнев.
— Это ничего, — ответил парень. — А мы с вами раньше не встречались?
Рыбнев пожал плечами:
— Может, в Пушкино?
— Никогда не был в Пушкино, — сказал парень.
— Жаль.
— Чуете, чем пахнет?
— Лето скоро? — вопросом на вопрос ответил Рыбнев.
— Дерьмом пахнет, — сказал парень. — Вы на лошадиную лепешку наступили.
Он убежал, а Рыбнев, шепотом ругаясь, стал обтирать грязную подошву об бордюр. Мимо проходил высокий седой мужчина в плаще и широкополой шляпе, с ведром за спиной. Он вел под уздцы старую подслеповатую лошадь. Седой остановился подле Рыбнева, принялся внимательно его разглядывать.
— Вам чего, уважаемый? — спросил Рыбнев.
Седой махнул рукой, показывая на спешащих прочь из города людей:
— Видите их?
— Вижу, — сказал Рыбнев.
— Они спешат на север и восток, а вы идете на юг, навстречу некромассе.
— Никуда я пока не иду, — заявил Рыбнев. — Я с подошвы дерьмо счищаю.
— Думаю, нам с вами по пути, — сказал седой и протянул Рыбневу руку. — Позвольте представиться: Сергей Судорожный, бывший разнорабочий, а ныне — странник без роду и без племени. Практически русский сказочный персонаж. — Он улыбнулся.
— Вы идете в сторону Пушкино? — уточнил Рыбнев, пожимая руку сказочному персонажу. — Не боитесь некромассы?
— Не боюсь, — смело ответил Судорожный и ласково похлопал лошадку по шершавой шее. — У нас с Огневкой есть важное дело, и оно не терпит отлагательств; неважно, встретится нам некромасса или нет. Вернее, очень даже важно, но…
— Мне тоже надо в сторону Пушкино, — прервал Рыбнев сбивчивую речь Судорожного. — Но боюсь, я покину вас раньше, чем вы думаете: мне надо добраться до фермы, которая находится неподалеку от Лермонтовки.
— Что ж, — философски заметил Судорожный, — и пары часов в компании будет достаточно. Всяко веселее.
Они пошли вместе. Сначала идти приходилось против людского потока, на них часто натыкались, едва не сбивали с ног, ругались, но ближе к окраине города поток иссяк. У самого выезда их остановил патруль в синей милицейской форме; было видно, что ребята нервничают.
— Куда следуем?
Судорожный приподнял шляпу над головой:
— На ферму, что к югу. Надо захватить кое-какие вещички, прежде чем двинуть в бега на север.
— Некромасса, говорят, уже очень близко, — сказал сержант. — Вот вам мой совет: забейте на вещички и дуйте из города.
— Рад бы, но не могу: очень важные вещи остались, — заявил Судорожный. — Среди них подарок покойной матушки: фотокарточка, где я маленький у мамы на ручках, а позади нас — молодые березки.
Рядовой повертел пальцем у виска.
Сержант вздохнул и сказал:
— Что ж, не смеем вас больше задерживать.
Патруль удалился.
— Какие вежливые ребята, — небрежно заметил Рыбнев.
— С людьми по-хорошему надо, они так же и ответят, — заявил Судорожный, хлопая клячу по тощему боку.
Они вышли на пустое шоссе.
— Ваша лошадка едва дышит, — заметил Рыбнев. — Она вам ход не замедлит?
— Это неважно, — сказал Судорожный. — Свою Огневочку я ни за что не оставлю. Как видите, я путешествую без провизии, а путь предстоит неблизкий. Огневочка обеспечит меня пропитанием. Из нее отличный хаш получается.
— Хаш? — переспросил Рыбнев. — Я много слышал о лошадином хаше, пробовал даже как-то, но ни разу не видел, как его готовят. Правда, что лошадь не чувствует боли?
— Совершенно не чувствует, — сказал Судорожный. — А готовить несложно, только долго: берем ведро, — он болтнул ведро, которое висело за спиной, — ставим на огонь, наливаем в ведро воды и ждем, когда закипит. Потом опускаем морду лошадки в ведро, и на слабом огне варим часа два. Можно и больше, но у меня обычно терпения не хватает. Готовый бульончик надо подержать пару часов на свежем воздухе, пока не загустеет; и вот что я вам скажу, дорогой вы мой человек: такая вкусная штука получается! А из моей Огневочки так вообще чудо! — Судорожный похлопал лошадку по шее, та довольно заржала: — Хашик — сытный продукт: на одном ведре можно дней пять прожить, а то и неделю.
