Мануэла Гретковская - Женщина и мужчины
– Меня? Но почему меня? Ты что, борешься за мою душу?
– Я борюсь с тобой, лицом к лицу. Нам не нужно прятаться за декорации из позолоченного папье-маше. Между нами нет никого третьего – ни дьявола, ни ангела. Добро и зло – в нас самих, Марек.
– Мне надлежит молиться? – Марек упал на колени рядом с портфелем, уже собранным на работу, и склонил голову, больше ожидая приговора, нежели благословения.
Сквозняк захлопывал окна – одно за другим, поочередно, будто отрезая пути к бегству. Напоследок захлопнулись и двери террасы.
– Попытайся… – Руки Иоанна Павла под фотографией перебирали четки.
Папа погрузился в молитву, забыв о Мареке.
Клара наступала каблуками на окурки, обрывки серпантина и растоптанные пирожные, крем которых вдавливался в щели досок. Она опоздала на открытие «Сладких словечек» Иоанны. В зале дремал лишь один старичок со слипшимися от глазури губами; казалось, она – единственное, что еще склеивает его с этим миром. Мацюсь, ползая на четвереньках, путался в ногах у официантки, которая прибирала со столов.
– Я не могла раньше, – сказала Клара, найдя Иоанну в кухне.
Та запаковывала пирожные.
– Ты бы еще позже приехала. Бери, это тебе, – подала она Кларе коробочку с надписью «Сладкие словечки». – Остальное я завезу в детский дом, мне по дороге. Я им обещала каждый день подбрасывать то, что у меня будет оставаться. – Она слизала с уголка рта помаду, смешавшуюся со сладким кремом.
– С хорошим почином тебя. – Клара поставила перед Иоанной одну из бутылок, купленных накануне Яцеком. – Все получилось?
– Пани Малгося. – Иоанна поймала за накрахмаленный фартучек усталую женщину. – Вы уже идите домой, вас отец ждет, – показала она на старичка в глубине зала.
– Он спит, – выглянула женщина в приоткрытые двери. – Я вымою пол. А вкусно было, шоколадные пирожные все размели. – Довольная, она закатала рукава, открывая набухшие вены.
– Давайте завтра утром, сейчас не надо, всё, всё!
Выпроводив из кухни пани Малгосю, Иоанна проверила, работает ли посудомоечная машина. Та исправно мигала зелеными огоньками.
– Мацек!.. – подскочила Иоанна, укушенная за ногу.
К детскому комбинезончику, поддерживающему памперс, она пристегнула канатик.
– Будешь плохо себя вести – я тебя привяжу! – пригрозила она. – Даже беспорядок здесь – мой! – удовлетворенно произнесла она, растянувшись на стуле и высвобождая из новых туфелек на «шпильках» натертые ступни.
Последний раз Иоанна надевала «шпильки» в новогодний вечер, еще до рождения Михала. Сегодня она носилась в зале с подносами, полными миниатюрных пирожных, радостно бросаясь навстречу каждому гостю, – это ведь первый день, и он должен быть исключительным! После членов семьи и друзей пришли потенциальные клиенты, приглашенные на бесплатное угощение. Через месяц-два, когда дела уже пойдут в полную силу, она, при поддержке своих подруг – феминисток, организует женские вечера поэзии, по вторникам – шахматный клуб и скидки для дома престарелых, что напротив. Она ведь не какая-нибудь зажравшаяся торговка. Это место важно для нее, и она создаст здесь хорошую атмосферу. «Люди нуждаются в сладостях: счастливые – чтобы счастье казалось еще слаще, несчастные – в утешение», – отломила Иоанна кусочек «баядерки».[80] Она долго мечтала о таком вот салоне: чтобы шторы были льняные, в цветочек, и чтобы мебель – простая, но со вкусом, а на каждой фарфоровой чашечке – тисненый вензель «Сладких словечек».
Клара нашла для себя стакан, облизала пальцы, измазанные кремом:
– Вкусно.
– Великолепно! Пралине вручную взбивает одна женщина с Жолибожа, кексы я сама пеку дома, фруктовые заказываю у повара. Нет никакой дешевой гадости, никаких пересахаренных лепешек. В Варшаве бисквитные пирожные отличаются от дрожжевых не вкусом, а количеством сахара. Ну разве я не права? Вот попробуй, – подсунула она Кларе вишневую бабку.
– М-м, – надкусила та пирожное.
– Для меня это пятнадцать минут счастья, – заявила Иоанна, – и гори все огнем… Представь: двадцать тысяч на оборудование, мебель, ремонт… А еще водитель, а еще пани Малгося.
– Она местная?
На самом деле Клару вовсе не интересовала эта худющая женщина с лицом, плотно облегающим череп. Клару вообще не интересовало ничего вокруг. В глазах рябило, мельтешило и вздымалось, подобно обрывкам серпантина и воздушным шарикам, которые Мацюсь подбрасывал с пола. С утра она передвигалась будто по дну аквариума среди воздушных пузырьков ничего не значащих слов и эмоций. Сама она была рыбой – рыбой, которая плавает в собственных чувствах, как в воде.
Сегодня она отменила прием и сама себя уколола в точки, отвечающие за расслабление мышц, – «отрубила голову». Она даже хотела принять таблетки, но потом подумала, что для ее организма, не привыкшего к химии, это был бы двойной удар. Эмоции прорвали плотину однообразной печали и, вырвавшись наружу, заставили ее прокричать Яцеку в лицо всю правду, а Юлека, не дозвонившись к нему, окатить злостью: «Если ты не можешь быть мужчиной – не будь никем!»
Когда она в полубессознательном состоянии вела машину, зазвучала сиренка, предупреждающая, что Клара забыла пристегнуть ремень. Она была похожа на звук будильника, и Клара очнулась. Ей вообще не следовало бы выходить на улицу, тем более ехать к Иоанне. Но оставаться в одиночестве Клара боялась – боялась, что к ней вернется то полубессознательное состояние, тот коллапс разума, который настиг ее после смерти матери, когда она бродила по дому, трогая стены руками. Затянутый поясок плаща, завязанные волосы, судорожно сжимаемая сумочка – вот они, внешние приличия, которые заставляют быть собранной.
Иоанна качалась на стуле и вспоминала всякие несущественные подробности:
– Я дала объявление. Приходили и молодые, и красивые, а я взяла Малгосю. Она пять лет вкалывала в цветочном магазине. Чуть свет привозила из теплиц цветы, торговала, убирала. И все это по договоренности, без страхования. Месяц назад хозяйка уволила ее без предварительного уведомления. В прошлом году Малгося зарабатывала тысячу с лишним на себя и сынишку. Получала на два злотых больше, чем прописано в правилах, поэтому государственная помощь ей не полагалась. Понимаешь? Вот с чего, спрашивается, она могла откладывать на будущее? Тогда кто о ней позаботится – Монти Пайтон?[81] И это у нас называется социальной помощью? Малгося одна с ребенком и больным отцом – на его пенсию даже лекарств не купишь. И скажи мне, где женщина после сорока найдет работу? Клара, мы за неделю проедаем пятьсот злотых. На что вообще живут люди?
– Я за получасовой прием беру сотню, – машинально отозвалась Клара.
– Где мы живем?!
– В заднице Солнечной системы.
– Так я тут мятеж с поносом устрою, – рассмешила она Клару. – Эй, мне не наливай.
Клара понюхала вино и тоже отставила кружку. Алкоголь при нервном напряжении не для нее.
– Забери домой, вечером обмоете успех.
– Нет, забери ты, а то испортится. – Иоанна, не вставая с места, достала из кучи мусора кулек.
– Марек постится, да?
– Он принимает антибиотик, и я тоже.
– От чего? – Напряжение не отпускало, но профессиональный интерес одержал верх.
– Зубы. Одна сильная доза – и можно жить спокойно.
– Одна доза? А что за препарат?
– Сам… Сум… Не помню, я выбросила упаковку… А-а, у меня в сумке есть листок-вкладыш, оставила на всякий случай, – потянулась она к подоконнику. Иоанна долго рылась в косметике, которую по ходу прикупила в аптеке. – Вот!
– У тебя воспалительный процесс? Нагноение? – спрашивала Клара, внимательно читая состав таблеток.
– Нет. – Иоанна поставила перед Мацеком детский стаканчик-непроливайчик. – Дантистка боится осложнений, боится, что бактерии после открытия каналов могут попасть под коронки, – повторяла она монологи Эльжбеты. – Премилая дамочка. Мы иногда приглашаем ее к себе на уик-энд.
– Я не стоматолог, но… Мне кажется, это слишком сильное средство… одна доза… Я у кого-нибудь проконсультируюсь.
– Эльжбета работает в экспресс-режиме, и только по знакомству. Потрясающе скрупулезный специалист. «Единицы» у меня уже новые, смотри, они белее. – Иоанна раскрыла рот, показывая зубы. – Когда сделает весь комплект – брошу курить.
Достав пачку сигарет, Иоанна прошла мимо Мацюся, который играл со шнурком, и встала в дверях. Светлая стена ограды контрастировала с небом, затянутым тучами. По другую сторону дома проезжали машины, тормозили у светофора и с воем разгонялись снова. Иоанна дымила в сторону двора.
– Я оставила Яцека. Мы расстались…
О Яцеке Клара говорила спокойно, почти монотонно, вкладывая все эмоциональные усилия в то, чтобы заставить себя рассказать о Юлеке, о встречах с ним… О том, как она подъезжала к его дому – посмотреть, горит ли в окнах свет. О своих подозрениях – неужто приехала его жена?… И снова о Яцеке: он дал ей время подумать, а сам временно переселился в офис «Польских подворий».
