Мария Бушуева - Отчий сад
Но директор не приехал — видимо, что-то важное отвлекло. Она относилась к нему уважительно, как дочь к серьезному отцу, и не усомнилось: значит, действительно занят. С ним ей было так спокойно. Порой, сама не замечая, она уже употребляла его фразы и словечки и невольно копировала его мимику, что не мешало ей по-прежнему тосковать о Мите, но спасало от страшной тревоги из-за отъезда Лени за рубеж. Он звонил оттуда, хвалил, пообещал, что вернется к середине сентября или чуть позже. Готовься, дорогая, прощайся со своей великой державой, добавил он. Она в трубку по-бабьи завыла, страшно озлив его.
И сейчас, завиваясь, она тоскливо припомнила телефонный разговор с мужем, и лицо ее постарело, посерело, как лицо многодетной вдовы.
— Открыть? — крикнула из прихожей Кристина: в дверь звонили.
— Открой, это, наверное, тетя Наташа. Старшую дочь Рита уже изучила: сначала приласкается
— и тут же что-нибудь попросит. Но не сердилась на нее за это — старшей всегда меньше достается, любят малышек. Даже бабка Дебора говорит только о Майке.
— Привет!
— Привет, хорошо выглядишь! — Ритка вяло улыбнулась. Девчонки тут же начали возиться, выбежала из комнаты Майка, обняла Дашуню — они очень любили с ней обниматься, искоса поглядывая на взрослых свидетелей их большого чувства.
note 222
— Даша ужинала?
— Ты знаешь, скажу честно — и я не ужинала. Я с дачи. Они прошли в кухню, Ритка поставила на плиту сковородку
— подогреть котлеты с гречневой кашей. Разговаривая, уже резала овощи: помидоры, огурцы, лук. Лук, кстати, ты будешь?
— Я?
— А вдруг тебе целоваться? — остро глянула Ритка.
— Целоваться мне не с кем. Мура… это Мура. — Наталья вздохнула. — Да мы давно уже с ним… Живу монахиней.
— Плохо. — Рита вытерла нож о фартук. — А ремонт закончили?
— Мама! — ворвались Даша и Майка. — Пить! Пить! Наталья налила в чашки кипяченую воду из графина, всегда стоявшего на кухонном столе: пейте — и брысь!
— Я — коска! — заорала сразу же Майка. — Мяу-мяу! Тетя Наташа! Мяу!
— Мяу! — Наташа засмеялась.
— Когда у меня она будет «р» выговаривать, беспокоюсь. Надо к логопеду сводить. Ну, кошка, брысь!
— А я — мышка! — Даша глянула исподлобья. А ведь они чем-то точно похожи, подумала Наталья.
— Ну ладно, о даче. Так что? Девчонки выскочили из кухни, умчались.
— Сестры, а не догадываются об этом, — с горечью сказала Ритка, точно угадав мысли Натальи. — Ну, все там готово?
— Отремонтировали. Отпраздновали окончание работ.
— Кто был? Феоктистов был? Она как-то встретила его у Натальи, и он произвел на нее впечатление и кожаным плащом, и новой машиной под окном, и нагловатой безудержностью зеленых глаз.
— Был. О его лирических посягательствах Наталья умолчала.
— Хорошо сделали?
— Ты знаешь — неплохо. note 223
— Так сколько комнат, я забыла?
— Без кухни, ванной комнаты и застекленной веранды
— теперь внизу пять. А на втором этаже — холл и еще три. — Наталья ткнула вилкой в готовый уже салат, зацепила красный полумесяц помидора. — И темную я не считаю.
— Хорошо! — с чуть уловимой завистью протянула Ритка. — Чутье было у вашего деда, чутье — такое место выбрать!
— По мне, так лучше он выбрал бы другое место, куда не добрались бы госпланы и где обычный берег живой реки, а не искусственное море.
— Глупости! Самый престижный поселок!
— Рита, — подняв на нее глаза, произнесла Наталья, — ты — тоже наша. И потому одна комната на даче всегда твоя.
— …Спасибо. — Ритка расчувствовалась. — Что меня ожидает в ближайшее время — не знаю. Леня скупил массу картин, будет вывозить. Звонил оттуда. — Она коротко пересказала разговор. — И мать его приходила, уламывала. Говорила я — надо назвать девочку Деборой, нет, не послушался тогда. Ну ладно! — Она положила в тарелку кашу, котлеты. — Ой, чуть не подгорели. Поедим, уложим детей, тогда наговоримся.
— Так ты едешь или нет?
— У меня же дети! Леня считает, что там и Кристине, и особенно одаренной Майке — можно будет дать прекрасное образование. — И вдруг злорадно улыбнулась. — Можно, конечно, сделать ему подарочек на прощанье.
— Ты с ума сошла! Он такого не заслужил!
— А почему, собственно, нет? Что, думаешь, не сумею?!
— Опомнись, Рита! Да он от инфаркта умрет. И старуха сыграет в ящик. Ритка сгорбилась и тяжело вздохнула.
— Да жалко мне его. Я уж так…
— А если… если бы Митя женился на тебе? note 224
— Я что, себе враг! — Ритка гордо выпрямилась, встала с табуретки, щедро плюнула в раковину, объяснила: — Табак в зубы попал. — Подняла брови. — Юлия Николаевна часто мне говорила, он — не опора… И потом, куда я ему… с двумя-то хвостами! Большому кораблю, как ты знаешь, большое плаванье. Она хмуро села.
— Хоть мир посмотрю… — Она закурила опять. — А то и здесь не пропаду. С двумя руками, с головой на плечах. Буду работать на полторы. Директор поможет. А ночами, когда никто не видит, буду подъезд наш мыть. Я, знаешь ли, не брезгливая. За окном раздались какие-то свистки, топот ног, крики.
— Постоянно по вечерам у нас во дворе хулиганье собирается. Мне иногда приходится выходить, помогать милиции разобраться, я же ответственное лицо! — Она чуть заметно улыбнулась. — Самое ужасное, — она поднялась и запахнула халат, — самое ужасное, что Леня — хороший мужик, я ему изменяла, я была по отношению к нему дрянью, вон там, — она головой кивнула в сторону детской, — грех мой голубоглазый, а он старался, как мог, квартиру обставлял, и деньги, и платья, все мне завидовали. И мягкий он.
— Не вини себя, — сказала Наталья грустно, — он, конечно, неплохой, но твоя душа искала жертвенности, она металась, задыхалась… Ты прекрасная мать — ответственная, аккуратная, заботливая…
— Прекрасная! Ну что ты, Наташка! Я таскалась, а детей
— лишь бы кто на время хоть забрал — эге! — что говорить
— дурная баба! Уложив детей, они тоже пошли в спальню, Наталье Рита достала свою ночную сорочку, себе — из тумбочки карты, легла, стала гадать.
— Одно меня утешает, — она снова заговорила о муже, — когда я честно пыталась Лене совсем не изменять, такое случалось — желание у него как отрезало — пропадало и все! Но стоило сбегать на сторону, он сразу note 225 просто угорал! Ладно, ты что-то бледная, давай-ка спать. Ты устала…
— Приборка и почти бессонная прошлая ночь.
— Ты Мурке-то сказала, что останешься у меня?
— Записку оставила. Его не было дома.
— А где он? С Феоктистовым?
— Понятия не имею. — Наталья присела и спустила с кровати ноги. — Забыла косметику смыть. Встала, босыми ногами прошлепала в ванную, умылась и, вернувшись, сказала тем спокойным тоном, что был так свойственен всем Ярославцевым:
— По-моему, именно сейчас он мне изменяет с химической блондинкой. * * *
«Все серое, мрачное небо казалось тяжелым, только над соседним домом, образуя полукруг арки, застывшие облака будто светились. И дерево, неподвижная вершина которого тонула в черно-сером небе, оттого будто обрезанной кроной своей чернело на бледно-желтом свету. Но внезапно в сплошной стене точно прорубили отверстие: серебристо-золотой свет, похожий на светящийся шар, стал медленно двигаться влево, чуть удлиняясь и теряя правильную округлость очертаний. И стало ясно, что неподвижность облаков — только иллюзия, они медленно, но беспрерывно плывут — и скоро темно-серый, тяжелый свод расколется и неровные его обломки, как мокрые тяжелые доски с зубчатыми краями, снесет ветер
— и серебристо-золотой свет откроется, очертив, наконец, пышную вершину дерева, а назавтра будет ясный и солнечный день…»
Наталья оторвалась от романа. Встала. Вышла на балкон, облокотилась о перила: все серое, мрачное небо казалось тяжелым, и только над соседним домом, образуя полукруг арки, застывшие облака будто светились…
Митя, в частности, писал: «…мы же принимали, даже же отдавая себе в этом отчета, не просто той жизни, что
note 226 окружала нас, но, по цельности своей природной, не принимали и жизни вообще — это мы-то, вечные жизнелюбы и веселые пессимисты, знающие, что человека не исправить! — мы не принимали жизни, прячась от самих себя. Сергей утонул в собственной чувственности, я жил только искусством, а ведь, милая моя, лишь малое искусство создается из отрицания жизни, ты вспомни, Наташа, как мне было лет четырнадцать, и я хрипел вслед за Высоцким: “Спасите наши души, мы бредим от удушья!”
— он выразил отсутствие живой воды, но теперь ты видишь, как сверкают и плывут могучие волны наших с тобой чувств, теперь ты слышишь веселую, мрачную, быструю, медленную, ты слышишь музыку жизни, Наташа!..»
По-моему, он там влюбился, читая, подумала она. Такое трудное время, кругом стреляют, взрывают, а он — ликует. Наверное, это любовь.
