Эрик Делайе - Переплётчик
Одним прекрасным весенним утром 1683 года Анна-Франсуаза и Луи ехали в карете к закройщику. Анна хотела самостоятельно посмотреть все виды тканей, должных пойти на её туалеты для празднования семнадцатилетия. Торговец тканями должен был приехать во дворец, но, как оказалось, его вкус был весьма сомнителен, из более чем шестидесяти привезенных им образцов Анна отобрала едва ли пару. Выяснив, что в городе у торговца имеется ещё порядка трёх сотен видов (хотя некоторые из них нельзя было использовать, поскольку те играли геральдическую роль у других высоких фамилий), Анна-Франсуаза сказала, что поедет в город сама — и увидит всё и сразу. Торговец не противился, де Торрону всё было традиционно безразлично, и потому утром карета была готова, Луи держал дверь и, как обычно, подшучивал над Анри, печально смотрящим на спины рыжих, а Анна-Франсуаза с помощью служанок пристёгивала к своим ослепительным волосам шляпку, выполненную по последнему писку парижской моды.
Карета тронулась с места, и Луи тут же, нарушая общепринятые нормы этикета, спросил у Анны-Франсуазы, не встречались ли ей труды Конрада Геснера[94], и Historiae animalium в частности. «Нет», — ответила Анна. Де Ври не слишком много внимания уделял биологии, и потому с большинством научных трудов по этой дисциплине Анна-Франсуаза знакома не была. Луи просиял. Ему было о чём рассказывать Анне. Правда, насколько Анна поняла, «История животных» была написана около полутора сотен лет назад и потому значительно устарела. Тем не менее Геснер описал целый ряд животных — и, что особенно подчёркивал Луи, жуков, — которые впоследствии нигде толком описаны не были. Луи рассказывал Анне, что Геснер поднимался на огромную гору, на Пилатус, чтобы изучить тамошний животный мир, и аналогов этому восхождению за всю научную историю Европы было крайне мало — если они вообще имели место.
Под мерное бормотание Луи Анна начала засыпать, и в конце концов перед ней возникла совсем другая картина, нисколько не похожая на обитые бархатом стены кареты. Она увидела странный рынок — продавцы в одинаковых серых сюртуках стояли перед пустыми прилавками. Она шла между мрачными фигурами и, наконец, решилась обратиться к одной из них: «Чем вы торгуете», — спросила она. «Правдой», — ответил торговец. Вдруг Анна поняла, что на его лице нет глаз — и тут же задала новый вопрос: «Но откуда вы знаете, что это правда, вы же не можете видеть». — «Чтобы узнавать правду, не нужно видеть», — ответил тот. «Чтобы узнавать правду, не нужно слышать», — сказал кто-то позади Анны, она обернулась и увидела торговца, лишённого ушей. Осматриваясь, она поняла, что все торговцы правдой лишены того или иного органа чувств, а некоторые и вовсе — нескольких сразу. «Можно я куплю немного правды?» — спросила она у того продавца, к которому обратилась первым делом. «Да, — ответил он, — но правда уже разделена и купить её можно только определённым способом — или сразу треть, или сразу две трети, или сразу всю». — «А сколько стоит сразу вся?» Продавец протянул руку и ощупал лицо Анны-Франсуазы, затем её плечи, грудь (она не отшатнулась), после чего, наконец, сказал:
«Треть правды я могу отдать тебе бесплатно, вторую греть правды ты заберёшь у человека, который будет первой третью, а последнюю треть вы найдёте вместе». — «Я не понимаю», — сказала Анна. «Ты всё поймёшь. Считай, что сделка состоялась». — «Но что вы взяли у меня?» — «Это знание придёт к тебе вместе с последней третью. Иди».
Она пошла прочь по рядам и внезапно оказалась на площади. Дома, прилавки и стоящие за ними люди не просто казались, но являлись серыми, бесцветными, глазу было не за что зацепиться, пока из переулка не вынырнул человек, светящийся, точно факел. Анну ослепило, она прикрыла глаза рукой, а когда убрала руку, поняла, кто перед ней. Это был тот самый человек, который давал ей книги в предыдущих снах. «Это ты подаришь мне правду?» — спросила она. Он кивнул. «Сейчас?» Он покачал головой. «Почему?» — «Потому что мы ещё незнакомы». — «Но мы познакомимся?» — «Обязательно». — «Когда?» — «Очень скоро».
Она шагнула вперёд и протянула руку к человеку, но тот отступил, и на его лицо упала невесть откуда взявшаяся тень. Анна-Франсуаза подняла глаза, чтобы посмотреть на источник тени, но ничего не увидела в пасмурном сером небе, а когда опустила взгляд, человека перед ней уже не было, да и продавцов за прилавками — тоже, лишь пустой город окружал её, странный, спокойный, мёртвый.
Анна услышала цокот копыт и оглянулась. Подъехала карета. Внешне она выглядела точь-в-точь как подаренная де Торроном, только гербов на дверях не было, и золото смотрелось старым, потускневшим, покрытым слоем грязи. Кучера на козлах Анна не заметила, слуги — тоже, но дверь открылась, и девушка забралась внутрь. Карета поехала по улицам; Анна смотрела на одинаковые серые дома, пытаясь поймать взглядом сияющий силуэт странного человека, но всё оставалось по-прежнему. Через некоторое время Анна поняла, что засыпает, и одновременно осознавала, что уже спит, и этот «сон-во-сне» напугал её так, что она уселась прямо, как струна, и сама ударила себя по щеке, чтобы не заснуть во второй раз. Это движение точно подстегнуло лошадей — те припустили галопом, а затем перешли на карьер, что с учётом узости городских улочек было по-настоящему страшно. Анна-Франсуаза схватилась за предусмотренную для подобных случаев ручку. Дома за окном проносились мимо в бешеном ритме, окна и двери сливались в одну широкую полосу, идущую по первому этажу. Потом Анна и вовсе перестала различать детали пейзажа — ей казалось, что карета плывёт по какому-то расплывчатому миру, никак не связанному с её собственным, и в этот момент плавный ход сменился резкой тряской, Анну чуть не сбросило с сиденья — она ещё крепче вцепилась в ручку, и раздался крик. Кричал мужчина, слов было не разобрать, но звук был настолько резок и внезапен, что Анна открыла глаза — и мир обрёл краски.
Карета и в самом деле неслась с чудовищной скоростью, Луи лежал в проходе между сиденьями, Париж за окном сливался в многоцветную массу, раздавались крики и визг. Анна с трудом высунула голову из окна — и поняла, что Анри нет на козлах, а лошади неуправляемы. Анна с ужасом вернулась на сиденье и, видимо, впервые в жизни пожалела о том, что не может заставить себя поверить в Бога.
И в этот момент кони вынесли экипаж на рыночную площадь.
Часть 3
Шарль и Анна
Глава 1
ВСТРЕЧА
Своего спасителя она увидела в солнечном ореоле. Просто силуэт, ничего более, и этот силуэт показался ей знакомым, хотя она не знала, где и когда могла его видеть. Анна-Франсуаза находилась в некоем подобии тумана, всё вокруг виделось ей далёким, едва различимым, в какой-то мере неосязаемым. Силуэт, закрывавший проход, колыхался, шевелился, солнце то било Анне в глаз каким-то особо неприятным лучом, то не било, когда этот луч упирался в плечо спасителя. Внезапно девушка поняла, что она — на том свете, и что теперь неверие в Бога воздастся ей в полной мере. Вот сейчас этот человек-в-ореоле, видимо архангел смерти, протянет к ней могучую руку и вытянет наружу, где Бог, суровый и бородатый, будет судить её по делам и наверняка отправит в ад.
«Вы живы, мадемуазель? Почему вы не отвечаете?» — услышала она. Голос был вполне человеческим, даже приятным, спокойным и отдающим какой-то особой, мужской силой и надёжностью и при этом удивительно знакомым. Анна попыталась приглядеться к лицу говорящего, но всё равно ничего не смогла рассмотреть, только космы на непричёсанной голове топорщились в солнечном свете.
«Я жива», — сказала она. Это был не ответ мужчине, а утверждение, произнесённое ради неё самой. Анна должна была удостовериться в собственном существовании. Она едва заметно ущипнула правую руку левой — всё было в порядке, плоть находилась там, где ей и было положено находиться.
«Пойдёмте, мадемуазель, вам нужно выйти на свежий воздух». — «Не стоит, прошу вас». — «Но право слово, нужно. Вашего кучера нет, ваш слуга — если это слуга — без сознания, вокруг рынок, здесь добрые, простые люди, они не тронут вас, они вам помогут».
Снаружи раздались крики. Анна-Франсуаза несколько усомнилась в доброте простых людей по отношению к ней — особенно если принимать в расчёт её роскошную карету. Но так или иначе нужно было выйти на воздух, отдышаться после пережитого.
«Мадемуазель, люди волнуются, что с вами. И я волнуюсь. Прошу, выходите. Если вам тяжело, если вы пострадали, я помогу вам. За врачом уже отправились, потому что ваш слуга прикусил язык».
«Луи прикусил язык», — осознала Анна смысл сказанного — и заливисто рассмеялась. Ей представилось, как Луи шамкает про своих насекомых, и смех пуще прежнего объял её тело, заставил откинуться назад, и звонкий хохот наполнил окружающий мир. Анне стало хорошо, смех окончательно раскрепостил её, вырвал из объятий странного сна, пушистого тумана, вернул в мир живых. «Луи, глупый Луи, — сказала она. — Прикусил язык. Так ему и надо, иначе его было и не заткнуть». Она посмотрела на силуэт мужчины и сказала, подавая руку: «Хорошо».
