Джулиан Брэнстон - Вечные поиски

Она улыбнулась и пристально посмотрела на него.

– Слезы и смех у нас уже есть. Спор, причиненные страдания мы уже оставили позади. Так что теперь остается любовникам, чтобы показать свою страсть?

Хотя тон был легким, сердце у нее в груди бешено колотилось.

– Я не осмелюсь произнести это, – сказал он с глубокой искренностью.

– В таком случае, – сказала она с женским торжеством, – как мастер действия вы должны это сделать.

Чувствительность и впечатлительность читателя на протяжении этой книги получили более чем достаточно пищи, а потому позволим интимности новых любовников сохранить неприкосновенность. А если вы сочтете такую перебивку слишком внезапной, почерпните утешение в максиме, что в случае, когда воображение и опыт путешествуют бок о бок, воображение – король. Остается только вкратце изложить их разговор несколько часов спустя, когда на них, все еще сплетенных в объятии, начал стремительно надвигаться рассвет.

Он проснулся, потому что в комнате стало зябко, а их любовный жар тоже уже остыл. Сердце у него ныло, он не знал почему и потер грудь, ища облегчения. Обычный приступ боли в его поврежденной руке по какой-то причине не начался. Но это были лишь тлеющие нежданности в сравнении с преисполнившим его ощущением чуда. Ее рядом с ним не было, но едва он это обнаружил, как она вошла с тазиком и полотенцем, помогла ему умыть лицо и дала пожевать мяты. Малые дивности, потому что она была так красива в этот еще не наступивший день. Но его сердце вновь сжалось, и он откинулся, выясняя почему, и тут она опустилась в его объятия. Их молчание полнилось мыслями.

– Сеньор Сервантес, – сказала она, – ваша книга завершена, и радость от разрешения ею должна быть равной целому году одних воскресений. – Она приподнялась и посмотрела на него. – Чтобы закрыть этот дом, понадобится несколько недель. Затем, согласно моему плану, я уеду в Парму. Если вы готовы… когда будете готовы, то поезжайте со мной. Или приезжайте ко мне туда.

Его сердце дрогнуло, и он понял, что оно просто предвосхищало боль этого мига. Его кровь замерла от великодушной щедрости ее предложения. Он посмотрел на нее и подумал: не в последний ли раз?

– Необычайная красота, – сказал он. – Мое сердце слишком велико, чтобы объяснить, что в нем, и слова так далеки!

– Вы должны найти их, сеньор, – сказала она нежно, – потому что мы на пороге новой жизни.

– Ваше положение выше моего, – сказал он, будто сделав открытие, – и потерять вы можете несравненно больше. Прочие всегда будут видеть во мне… – и, еще не договаривая, он знал, что это будет триумф недоговоренности, – подштопанного солдата в вашем обществе.

– Если вы подыскиваете извинения, – сказала она, – то это очень неубедительно.

– Я должен оградить вашу благородную щедрость от тех, кто вас за нее возненавидит.

– Сеньор, – сказала она, ни на йоту не утрачивая уравновешенности, – мне для моей души такого рода латы не нужны.

– У меня есть обязательства… – Он запнулся. – Моя семья.

– Если бы вы не пришли сюда, – сказала она негромко, и боль обиды сделала ее лицо для него еще обворожительнее, – я бы поняла, что вы сделали такой выбор.

– Значит, я вас обманул, – сказал он с искренней печалью, – потому что, хотя это брак без любви, я не могу дать ему разбиться.

Она улыбнулась. Безрадостно.

– А я не могу играть в тайную любовницу. Нам следует помнить, – продолжала она, – что мы никогда не обманывали друг друга. – Это было мгновение открытости, давшее им возможность прийти в себя. – Вы думали слишком мало, я ожидала слишком многого. – Она взглянула на него со слезами ребенка. Слезы полились и из его глаз. И они смотрели сквозь слезы на зыбкие лица друг друга. – Вы уже знали это, когда проснулись, – сказала она.

– Мое сердце ныло от предчувствия, – сказал он.

Она кивнула, и блеск ее слез упал ему на руку, когда она ее сжала.

– Мое тоже. Я все увидела, глядя на вас, пока вы спали. – Ее глаза смотрели на него с изумлением. – Я спала с войной. Неудивительно, что мое утро разразилось бурей.

Это вызвало улыбку у них обоих.

– Поистине, госпожа моя, – сказал он, – война в доброте своей пометила меня татуировкой.

– А разве ответ на эти раны, – сказала она, поднося его руку к губам, – не любовь?

– Любовь не ответ, – сказал он, – но легенда нужды. Тут их прервали.

– Ваша светлость? – Это был голос ее камеристки за дверью.

Она снова прикоснулась губами к его руке.

– Она проводит вас к тропе, выводящей на дорогу. Там вас никто не заметит, – прошептала она и внезапно повеселела. – Вчера ночью мой доверенный слуга в похожих на ваши плаще и шляпе ускакал из ворот, так что все глаза были ублаготворены. – Она смотрела на него прямо и открыто, держа свои руки в его руках, и ее взор был для него сама искренность, сердце в ее глазах, безупречность в ее груди. – Видите, я подготовилась к солдату в моей спальне, и пожелай он, то и к тому, что он станет господином всего, что мое. – Она высвободила свои руки, но ее глаза смотрели все так же прямо. – Поспешите, дом просыпается.

Сервантес ускакал, хотя жаждал немедленно вернуться и поймать существо, которое опьянило в нем все, даже осколки его жизни. Он знал, что любовь пронзила его эффективнее, чем наилучший фехтовальщик. Теперь часы бессонницы будет зачаровывать его расширяющееся сердце, и причем более эффективно, чем все опиумные цветы Востока.

Герцогиня прошла через спальню, распахнула ставни и смотрела, как загорается солнечный свет. Пока камеристка причесывала ей волосы, она думала о любви как подчеркивании жизни, пусть даже означающем боль свыше меры. Она наслаждалась тем, что между ними ничего кончено не было. Они вместе открыли книгу и прочли первую страницу. Труднее всего было на время отложить книгу.

Бдение

Уничтожив волшебника дурных виршей, Старый Рыцарь положил себе достигнуть Святого Грааля. Он знал, это будет последний подвиг перед тем, как его дух окончательно порвет все связи с его телом и отправится в блаженное царство, где грехи прощаются, память восстанавливается, и он сможет вновь вести чудесные разговоры с некоторыми из своих друзей. Во всяком случае, так он надеялся. Но он знал, что от него потребуется заключительное великое усилие, прежде чем он станет невидимым для мира, а мир – для него.

Но где Грааль? Если в этом краю бесчинствовал подобный злой волшебник, то, конечно, Грааль захоронен где-то поблизости. Беседа с особо мудрым на вид деревом подтвердила его догадку. Дабы завершить свои поиски, он должен вновь отправиться в столицу, где у него уже было несколько приключений.

Он любезно вернул Буцефала ее изумленному владельцу и попрощался с ней. Это была тяжкая минута. Кобыла после всех ласковых слов Старого Рыцаря и их победы над Онгорой влюбилась в него до застенчивой робости. И теперь очень опечалилась. Уж конечно, возчик никогда не будет таким ласковым и не скажет ей, что она – золотой сын Аполлона, и не разделит с ней такие приключения. Когда он ушел, она жевала шляпу возчика, изнемогая от презрительного негодования на необходимость вернуться к прежнему своему положению и от тоски по ласковым словам Старого Рыцаря и его доверительным беседам.

А Старый Рыцарь отправился в столицу пешком. Истинный рыцарь по дороге очищал бы край от мелких демонов и всяких чудовищ, творя добра елико возможно больше. Однако Старый Рыцарь понимал, что не должен отвлекаться от поисков Грааля. И вот он, по всем правилам отсалютовав воротам столицы, к большому недоумению стражников и собрав угрюмую свору нищенствующих детей, погрузился на день в деловитость города.

Приключений, выпавших ему в этот день, хватило бы, чтобы заполнить страницы еще одного комического романа. Но его целью было найти Грааль, а потому пребудем с ним, а рассказ об этих приключениях предоставим кому-нибудь другому. После приключения с Обществом Воров нищенствующие дети покинули его. Затем он добрался до суетливого рынка нижнего квартала, узких, мощенных булыжником улочек, кишмя кишевших ордами навязчивых, спорящих торгашей. Он достиг площади в конце рынка, пошел дальше, свернул на улицу пошире и остановился, зачарованный видом небольшого двора. Первым приглашением была благостная тишина. Но, кроме того, в центре двора, окруженная низенькой кирпичной оградой, высилась олива. Но он увидел и нечто другое. Он увидел древо, пронизанное мистической значимостью, зыбь и струение трепещущего золота. Корни, увидел он, проникающие глубже земли, гигантский обхват и ствол – подножие Бога, ветви, распростертые до края небес. И пока он смотрел, он услышал музыку, которая воплощала все великолепие земли, и внутреннее сердце океана, и небо, его сверкающего спутника, и эту смиренную полоску чернозема, с мольбой взывающую к коррозивной мудрости утесов и гор. А за всем этим он различил размеренный ритм, беспощадный ход времени. Он стоял как прикованный у входа во двор, зная, что тут – завершение поисков. Он понял, что даже грозная тирания времени – всего лишь пленница этого древа. Здесь был конец его пути. Все пути, все дороги и тракты завершались в этом дворе, здесь, перед величайшим из всех алтарей, сердцем всех тайн. Он опустился на колени, проливая таящие слезы, и предался молитве перед целью своих поисков, перед Святым Граалем.