Александр Мишарин - Белый, белый день...
Странное сочетание покоя и взвинченности овладело снова Струевым. Так это бывало с ним последнее время не раз. Он закрыл глаза, распустил мышцы шеи, плеча, позвоночника… И постарался впасть в полудрему… Расслабиться совсем, настроиться на отвлеченные, философские мысли… Тугой комок воздуха не давал ему спокойно и глубоко дышать.
«Что я делаю здесь? В этом маленьком турецком городке… В столь поздний вечер? – думалось ему».
А за ними шли другие невысказанные мысли: «…В свои шестьдесят семь лет, за несколько лет до смерти. До конца… Чего я еще ищу? Что меня держит на этой земле?»
Платон Васильевич не заметил, как ожидаемый покой и чуть насмешливое раздумье уже овладело его душой и ему стало хорошо, светло… Глаза его закрылись, отделяя его от этого неуемного восточного вечера. Перед его внутренним взором мелькали какие-то лица давно умерших людей… Он сам молодой и весенний… Какие-то пейзажи… Лицо матери – в молодости и пред самой смертью.
«Почему их нет, а я еще жив?» – спрашивал он сам себя, не ожидая ни от кого ответа…
«…Значит, зачем-то еще нужен Господу на этом свете? Значит, что-то еще обязан сделать… или что-то увидеть… Может быть, в назидание себе и потомкам… А может быть, мне еще необходимо нести свой крест… Три… Пять… Десять… Или даже – двадцать лет?»
Он закурил, заказал еще бутылку пива, но налил в стакан совсем немного… И долго смотрел на пенящийся напиток.
Платон Васильевич сидел тихо, словно потерявши ход мыслей… Ему в этот момент было и так все ясно – жизнь, сама жизнь держала его на этой земле… И он покорился, не бунтуя, ее властной… И такой нежной, надежной, ее материнской силе.
– Спасибо… Спасибо тебе… – прошептал он почти беззвучно, не обращаясь ни к кому. – Спасибо тебе за это счастье.
– Жить! Чувствовать, мыслить, ждать рассвета… Надеяться… Добиваться и радоваться самому малому – весенней зелени, глубокому вздоху, безбрежности сна… И испытывать и печаль, и радость… И чувствовать Бога в себе… Его вечное присутствие, дарующее тебе и Любовь, и Веру… И упорство – таинственной принадлежности Высшему Знамению и Высшей Любви над тобой…
«Как ты мал… И как ты велик», – усмехнулся сам над собой очень немолодой человек Платон Васильевич Струев и огляделся вокруг, словно вернувшись к жизни. Он начал жадно, с откровенным наслаждением пить полный стакан пива. Оно было холодное, терпкое, и он даже передернул плечами от этого плотского наслаждения.
«Кого же напоминал ему этот мальчик? Этот Антон. Но точно, на кого-то он был очень похож?! Из той давней юношеской жизни?!»
Гроза налетела так внезапно, бурно… Налетела мгновенным потоком, что казалось, ее никто не ждал. Люди бросились врассыпную – в подъезды, арки, магазины. Некоторое время только царство воды затопило улицы. Платон Васильевич вынужден был встать, прислониться с кружкой пива к стене, потому что половина его стола была в воде…
Все были оживлены. Раздавался женский визг… Смех мужчин… Всеобщее движение.
Но потом дождь как внезапно налетел, так внезапно и закончился… Край вечернего неба над невысокими горами просветлел розовым цветом… Упали последние крупные капли, и воздух наполнился неожиданно терпкими, влажными запахами – от мокрых листьев, деревьев и, казалось, от самой розоватой мокрой земли и камней…
Все снова пришло в движение, люди снова заполняли улицы… Смотрели на небо, отряхивали одежды и снова стремились куда-то в путь по центральной, в парах и туманах от дождя улице.
Платон Васильевич тоже вышел из своего укрытия, свернул в полутемный переулок и вышел к набережной…
Море было неожиданно спокойным, и только длинные тягучие волны с тяжелым шумом ровно набегали на черно-лоснящуюся гальку берега.
Он медленно шел по низкой набережной, и на душе у него было легко, но неспокойно… Он пытался глубже и глубже дышать, но только чуть закружилась голова, и он замер.
В вечернем воздухе оставалась какая-то тревога, непокой, и Платону Васильевичу пришлось сесть на длинную, белую скамейку.
Некоторое время он сидел с закрытыми глазами. Ничто, кроме шума волн, не улавливал его слух… Но это было только мгновение… Неожиданно он услышал шум драки, глухие, тяжелые удары… Брань, какие-то тупые, зверские, хоть и сдавленные выкрики.
Когда он встал, чтобы разглядеть, что происходит, то увидел, как за невысоким забором яхт-клуба низкий, но тяжелый человек зверски избивал другого, в чем-то светлом, который уже почти не сопротивлялся…
Пока Платон Васильевич добрался до дерущихся, то увидел только, лежащего на земле, а второй, квадратный и тяжелый, уже скрылся за поворотом у входа в яхт-клуб.
– Что с вами? – наклонился Струев над лежащим, в грязном, порванном светлом пиджаке молодым человеком.
– Вам помочь?
Когда он перевернул тело на спину, он не увидел, а скорее догадался, что это был избитый Антон. Он был без сознания…
Платон Васильевич достал чистый платок и вытер ему лицо. Оно было все в кровавых подтеках.
– За что же это… Он вас? – спросил он Антона. Тот открыл один глаз… Медленно узнал его и с трудом проговорил, еле слышно усмехаясь:
– За продажную любовь!
И, тихо застонав, снова потерял сознание. Платон Васильевич долго стоял над раскинувшимся телом молодого человека, пока не услышал его сначала тихий, а потом явственный храп… Храп крепко спящего и очень пьяного человека.
Антон перевернулся во сне и, подложив руку под голову, удобно устроился на еще теплой морской гальке.
«Ну, пусть спит, – подумал Струев, глядя на безмятежную фигуру пострадавшего. – Пьяный проспится – дурак – никогда!»
И старик медленно побрел по пляжу по направлению к своей маленькой гостинице. Когда он оборачивался, то видел смирно спящего Антона, но вскоре, в наступившей темноте, белое пятно его пиджака стало не различимо.
Чем он мог помочь этому странному молодому человеку? Этого Платон Васильевич не знал.
На следующее утро Платон Васильевич увидел его в патио своей гостиницы, за столиком, где посетители пили свой утренний кофе.
Антон был в свежей рубашке, с двумя пластырями на лице, с мокрыми, после утреннего душа, тщательно расчесанными волосами.
– Я пришел к вам, – с усилием, кривя разбитый рот, произнес молодой человек, кивнув на сумку, из которой была видна его наспех сложенная одежда.
– И что… Стряслось? – не сразу спросил Струев.
– Меня прогнали! Совсем…
Он поднял на Платона Васильевича серьезные виноватые глаза.
– Мои наниматели… Боссы!.. Хозяева! – Он выпрямился, откинулся на спинку стула и закурил с облегчением человека, который наконец-то закончил свои дела. Он даже помолодел в эту минуту. Попытался слабо улыбнуться.
– Вот так! Дорогой мой старший друг!
– В каком смысле… наниматели?
– Они привезли меня сюда на две недели… На тур… Бойфрендом их дочери. А практически я должен был удовлетворять прихоти ее мамаши. Вы же ее вчера видели. Она – подполковник милиции… На очень хорошей должности. Муж ее… сержант Чемоданов… Этот квадратный ублюдок… Ну и я… Украшение всего этого премилого сообщества! Как вам подобный рассказ?
Платон Васильевич взял кофе и начал медленно пить его.
– Кроме вас, я никого не знаю в этом проклятом городишке! – начал было снова Антон, но Струев перебил его.
– Меня это все… В общем, не касается… – Платон Васильевич помолчал. – Хотите в Москву? Или берите номер – хотя бы в моей гостинице. Я думаю, вам не впервой оказываться в подобной ситуации!
Платон Васильевич чувствовал, что начинает злиться, попав в эту нелепую, грязноватую ситуацию.
– У меня нет денег! – резко повернувшись к нему, почти выкрикнул Антон.
– И вы думаете, что я их вам дам?
– Думаю… – после паузы ответил снова отвернувшийся от него молодой человек.
– Почему же вы так решили? – не сразу спросил Струев.
Антон помолчал, ища нужные слова… Потом коротко глянул на Струева и произнес другим, спокойным и даже задумчивым голосом.
– Потому что вы стары… И одиноки!
– Допустим, – спокойно признался Платон Васильевич. – Но при чем… тут вы?
– Фамилия моего отца была Тодлер.
«Так вот кого он напоминал Струеву!.. Этот молодой немолодой человек!»
– Вы сын Андрея? – не сразу спросил Платон Васильевич. – Хотя, да, да… Вам тогда было что-то около двух лет.
– А сейчас тридцать четыре! – раскланялся молодой Тодлер.
– Хорошо… – Струев достал бумажник. – Вот вам деньги. Встретимся на пляже.
Платон Васильевич резко встал… Почувствовал, как у него закружилась голова…
Он открыл глаза. В больничной одноместной палате была по-южному светлая ночь.
Платон Васильевич почти не чувствовал своего тела. Он с трудом приподнял руку, и она сама, без его участия, упала на легкое одеяло.
«Как же я? – Он подыскивал слова. – Опростоволосился! Один в Турции… Без страховки… И в такой болезненной слабости?! Как же я… Вытащусь из смерти?»
