Димфна Кьюсак - Солнце – это еще не все
Его слушатели молчали. Генерал многозначительно понизил голос.
– Война во Вьетнаме приведет к краху коммунистического Китая. Крах коммунистического Китая даст нам возможность с двух сторон начать наступление на большевистскую Россию – самое страшное в мире зло. А когда мы уничтожим Россию, мы вернемся с триумфом, каждый на свою родину, чтобы очистить ее от этой скверны. Смелее, братья! Медлить нельзя. Весь мир открывается перед нами. Священное знамя свастики держат надежные руки в Англии, Америке, в шестидесяти четырех белых странах мира.
Он опять говорил во весь голос.
– Когда мы выступим снова, миллионы рук поднимутся в приветствии вместе с нами. Выборы в Западной Германии показали, как возросло наше влияние. С каждым днем увеличивается число наших соратников в Австралии и во всем мире. Дайте нам несколько лет, и нацистская воля к победе возродит новый порядок Адольфа Гитлера. Мы уничтожим не только евреев, коммунистов и негров, но и всю демократическую шваль, сюсюкающую о «мирном сосуществовании». На сей раз мы либо победим, либо весь мир погибнет с нами в пламени.
Генерал повернулся к портрету фюрера, и зал содрогнулся от криков «Зиг хайль!».
Глава двадцать третья
Иоганн взбежал по лестнице, прыгая через ступеньку, словно спасаясь от преследования. Он нажал кнопку звонка – два коротких, один длинный, как его научил дядя Карл.
За дверью было тихо. Миссис Шмидт, как всегда, крепко спала. Он позвонил еще раз и, наконец, услышал шлепанье ее туфель в холле.
– Кто там? – проворчала она.
– Свои, – ответил он, как ему велел отвечать дядя.
Она отперла английский замок, отодвинула задвижку, посмотрела в щелку, слегка приоткрыв дверь, и лишь тогда сняла цепочку.
Иоганн вошел.
– Идите спать, миссис Шмидт. Я сам закрою дверь.
– Нет, нет! – упрямо сказала она. – Ваш дядя говорил, чтобы я всегда делала это сама.
Она защелкнула замок, задвинула задвижку, накинула цепочку.
– Ну как дядя?
– Уснул. Жар спал, но заходила та женщина, дала ему таблетки, вымыла его. По-моему, ей нравится его мыть.
– И очень хорошо, раз вы не хотите выполнять обязанности сиделки. А сейчас идите-ка спать, а то не выспитесь.
Миссис Шмидт, что-то ворча и шаркая шлепанцами, отправилась в свою комнату.
Иоганн долгое время не мог уснуть, обдумывая, как убедить дядю в том, что его связь с так называемым Клубом земляков чревата опасными последствиями. А когда он, наконец, заснул, армии солдат в тяжелых сапогах прошли сквозь его сновидения.
На другой день вечером, когда он вернулся домой, фон Рендт, еще в халате, сидел в гостиной и поджидал его.
– Не рано ли вы встали? – спросил Иоганн, удивленный столь внезапным выздоровлением.
– Не беспокойся, сегодня я чувствую себя хорошо. Только немного ослаб после приступа. Так всегда – три дня, и все проходит. Почему ты так поздно? Не терпится услышать новости. Мне звонили из клуба и сказали, что ты славный мальчик – быть может, чересчур скромный. Ну, да это лучше, чем быть таким, как здешние безмозглые горлопаны.
– Я не хотел оставаться, но они не отпустили меня, – нерешительно сказал Иоганн.
– Они рады друзьям. Дай мне графин. Надо отметить это событие.
– Какое событие? – спросил Иоганн, поставив графин и рюмки на маленький столик рядом с дядей.
– Твое знакомство с моими друзьями.
Иоганн испытующе посмотрел на него, стараясь понять, что кроется за этими словами.
– Друзья? Какие они друзья? – спросил он наконец.
– А какие тебе нужны? Просто мои друзья, и все, Или тебе, как этой Лиз, нужно непременно всех анализировать?
Иоганн одним глотком выпил виски, подошел к столику и налил еще.
Фон Рендт устроился поглубже в кресле и поднял свою рюмку.
– Prosit![25]
– Gesundheit![26] – рассеянно ответил Иоганн, вертя в руках полную рюмку и подыскивая нужные слова. – Дядя Карл, я хочу с вами серьезно поговорить.
– Уже неплохо! Ты ведь всегда молчишь. Тебе там понравилось?
Иоганн не знал, сможет ли он сказать дяде всю правду.
– С тех пор как я приехал сюда, я часто думал о том, что вы любите жить прошлым. Теперь я в этом окончательно убедился.
– Ах, так! – Улыбка исчезла с лица фон Рендта, в глазах появилась настороженность.
– Вы спрашиваете, понравилось ли мне там? Ну разве может понравиться подобное место?
– А чем оно плохое? Очень милый клуб, там бывают приятные люди, хотя в большинстве это венгры, хорваты и другие славяне. Конечно, нельзя от них требовать, чтобы они походили на нас, немцев.
– Как вы попали в общество этих субъектов?
– Судя по твоим словам, ты их не одобряешь?
– Мягко выражаясь, да.
– А на чем же основана твоя неприязнь?
– То, что я видел там вчера, – отвратительно.
– Могу я спросить, что же тебе там так не понравилось? Тебя плохо приняли?
– Нет, меня приняли хорошо, потому что я ваш племянник.
– Так чем же ты недоволен?
Иоганн подошел к креслу фон Рендта и остановился перед ним, все еще недоумевая.
– Дядя Карл! – неуверенно начал он. – Я благодарен вам за все, что вы для меня сделали. Вы помогли мне сюда приехать, предоставили мне кров, познакомили со своими друзьями, дали освоиться на первых порах – без вас мне, конечно, пришлось бы гораздо труднее. Я благодарен вам и за то, что вы хотели бы для меня сделать. Вы, кроме того, давали мне всякие советы, и я внимательно их выслушивал, потому что я тут совсем недавно, и я не сумел бы возразить вам, даже если ваши советы противоречили моим убеждениям. Да, я часто молчал, когда бывал с вами не согласен.
– Я этого не замечал.
– Я спорил только о несущественном. Что же касается главного, я просто воздерживался от замечаний так же, как я никогда не возражал ни бабушке, ни дяде Руди. Но сейчас я хочу задать вам очень серьезный вопрос. Знаете ли вы, что на самом деле происходит в Клубе земляков?
Фон Рендт громко расхохотался.
– То же, что и во всех клубах мира, где собираются изгнанники. Мы пьем слишком много, а потому слишком много смеемся, рассказываем мужские анекдоты, хвастаемся своими победами над женщинами, поем свои песни. Или даже допиваемся до того, что плачем в тоске по родине, вспоминая об утраченном, und so weiter[27].
– Но почему вы ходите туда, а не в какой-нибудь безобидный немецкий или хорватский клуб? Там тоже много людей, которые тоскуют по родине, да и песен там поют не меньше.
– Вздор! Ты скоро предложишь мне вступить в этот паршивый клуб югославских переселенцев! – Фон Рендт сделал примирительный жест. – Мой милый мальчик, ты просто сентиментален. Пойми, у меня нет ничего общего с этими чувствительными иммигрантами, которым ничего не надо, кроме одного: ассимилироваться в Австралии. У нашего клуба иные цели. Все мы люди военные. Я буду с тобой откровенен, Иоганн. Я был и остаюсь военным. Вот почему меня тянет в общество этих людей. Я даже питаю симпатию к австралийским военным. Наши мысли работают в одном направлении. Нас не одурачить банальными разглагольствованиями о демократии. Мы знаем, что сила – это все. Вот эта убежденность и связывает меня с членами клуба.
– Вы не знали, что они нацисты?
– Ну, разумеется, некоторые состояли в дружественных рейху организациях. Уж не думаешь ли ты, что мы воевали без союзников? У меня были друзья в Венгрии – я бывал там еще до войны: знакомые румыны-железногвардейцы, поляки, которые нас поддерживали, ну и, конечно, усташи. Естественно, что усташи мне ближе всех, так как я родился в Хорватии. И цели у нас с ними одни и те же.
– А я думал, что славян вы презираете.
– Усташи – не славяне. Хорваты, как установили наши этнологи, происходят от готов. А ты когда-нибудь слыхал об Анте Павеличе и Артюковиче?
– Мне казалось, что это военные преступники! Бабушка очень рассердилась, когда дядя Руди послал им деньги в Калифорнию.
– Военные преступники? Этого понятия теперь не существует. Те, кого в сорок пятом называли военными преступниками, сегодня возглавляют НАТО. Вот так-то!
– Но насколько я знаю, усташи всегда были преступниками.
– И это все, что ты узнал от Руди о наших доблестных братьях по оружию?
– Дядя Карл, да это вы сентиментальны. Стоит самому отпетому убийце назвать вас своим Waffenbruder[28], и вы уже глядите на него сквозь розовые очки. Неужели вы в самом деле не понимаете, что члены этого клуба – оголтелые нацисты? Они просто опасны. Мне кажется, вы поступаете неосторожно, бывая там.
Фон Рендт сжал губы, но его голос по-прежнему оставался вкрадчивым.
– Дорогой племянник, не хочешь ли ты меня уверить, что за один вечер ты обнаружил нечто такое, чего я не смог увидеть за все время своего пребывания в клубе?
– Либо вы не очень наблюдательны, либо вчера они устроили что-то новое.
– Так что же они устроили вчера?
