Айла Дьюар - Непричесанные разговоры
– Оставьте меня в покое! – возмущалась Кора. – Я женщина, имею право уединиться.
Теперь, когда ребята подросли, можно к ним приставать, ломиться в дверь ванной:
– Что ты там делаешь, Кол?
– Оставь меня в покое.
– Не оставлю. Я столько лет мечтала к тебе поприставать! Наконец-то отомщу за себя, – кричала Кора, барабаня в дверь кулаками. – Вот погоди, уйдешь из дома – я тебе покажу! Буду являться в твою образцовую квартиру и пачкать стены, прыгать на диване, а во время самых интересных передач хныкать и канючить: «Поставь кассету с "Улицей Сезам"!» Вот так, мой милый! Ты только подожди, мама за себя отомстит!
– Да отстань же от меня, мам!
– Да, – с улыбкой призналась Кора подруге, – когда они уйдут, у меня сердце разорвется от горя. Но порой я жду не дождусь, когда же оно разорвется. Да, я буду плакать, плакать с удовольствием, и никто не будет приставать с расспросами: почему ты плачешь? что случилось? Наконец-то я смогу выплакаться всласть. А когда перестану убиваться по моим блудным детям, сяду смотреть грустные старые черно-белые фильмы и всплакну еще. Видно, не наплакалась я вволю. Скорей бы нареветься.
– Счастливая ты. Я давно уже не плачу. С того самого дня, когда узнала, что Дэниэл мне изменяет. Разучилась, наверное.
– Ерунда. Все твои слезы остались при тебе. В один прекрасный день ты дашь себе волю и нарыдаешься от души.
«Интересно, мама тоже плачет от одиночества? – подумала Эллен. – Сидит в полутемной гостиной, а по увядшим щекам катятся крупные слезы?» Черный дрозд за окном возвестит о приближении ночи. Прошумит по улице автобус. Слышно будет, как возвращаются домой соседи на чай. Но никто не постучит к ней в дверь, никто не назовет ее по имени. При мысли об одиночестве матери у Эллен едва не покатились по щекам слезы. Она позвонила домой.
– Все хорошо. А у тебя?
– Тоже.
– Ни минуты покоя, – продолжала Жанин. – У меня сегодня бридж. И только успела выпроводить Риту с Бетти, а уже жду Пегги к семи. Так что не могу долго болтать.
Снова ошиблась. Как всегда. Эллен совсем забыла, сколько у матери подруг.
– Я хотела к тебе завтра зайти.
– Завтра? Это не твой день, но было бы чудесно.
О ребенке Эллен сообщила за мытьем посуды. Она мыла тарелки, а Жанин вытирала и ставила на место.
– Кстати, – сказала Эллен, – я жду ребенка. – И уставилась на мыльную воду.
Жанин застыла от изумления.
– Давно?
– Четыре месяца.
– От Дэниэла?
– Да.
Жанин принялась старательно вытирать тарелку.
– Что ж, – выговорила наконец она, – это послужит тебе уроком.
– Уроком чего?
– Перестанешь делать глупости. Начнешь серьезнее относиться к жизни. У тебя появятся обязанности. Ты сама поймешь.
– Знаешь, – вздохнула Эллен, – я мечтаю стать образцовой матерью.
Она опустила в раковину чашку, набрала в нее воды, чашка пошла ко дну. Эллен пустила по воде тарелку. Чашка поджидает ее в засаде. Эту игру Эллен помнила с детства. Торпеды со стороны порта, бум, плюх!
– Все мы об этом мечтаем, – вздохнула Жанин. Она звякала тарелками в буфетной, ставя их на место.
– Я всегда боялась, что не нужна тебе, – вырвалось у Эллен. Она смутно надеялась, что мать не слышит, что звон посуды заглушит обидные слова.
– С чего это вдруг? – Пораженная, Жанин выглянула из буфетной.
– В ту ночь, когда умер отец, ты стояла в дверях, я к тебе подошла, а ты сказала: «Только не ты, не ты». Я навсегда запомнила.
– Неужто правда? – Жанин принялась развешивать по крючкам чашки. – Какой ужас! – сказала она беззлобно. Ей эти слова не казались такими уж страшными.
– У меня тогда ноги замерзли, – продолжала Эллен.
– Ночь была холодная. – Жанин взглянула на дочь. – Ты росла таким странным ребенком. Не от мира сего. Я никогда не знала, что у тебя в голове. А однажды ночью я нашла тебя на площадке для гольфа, почти голышом. Что ты там делала?
– Скакала на коне с индейцами сиу, – ответила Эллен со смущенной улыбкой, готовая провалиться сквозь землю. Ну и глупость! – Я представляла, будто они ждут меня там. Целое племя. Я их видела. Как наяву.
Жанин, забыв на минуту о чашках, подняла глаза на дочь.
– Ты сама-то понимаешь, какая ты счастливая? Все видят вытоптанное, пожелтевшее городское поле для гольфа, а ты видишь равнины, где охотятся сиу. Все видят глупых девчонок, а ты – Гангстерш. Даже Дэниэла, господи помилуй, ты представляешь философом-мстителем. А теперь еще и Чиппи Нортон. Наверняка это самый обычный человек, живет себе, занимается своими делами, а для тебя он – толстый симпатяга-сыщик. Ты можешь вообразить, будто целое племя сиу среди ночи зовет тебя играть. Везет же тебе! Завидую.
– Ты? Завидуешь?
– Да, представь себе. Я обычная пожилая женщина в обычном пригородном бунгало. Я знаю, кто я. Воздушных замков не строю. – Жанин хмыкнула. – Фу ты черт! Дала же себе слово не хмыкать, когда ты сказала, что ждешь ребенка. Говорила себе: не смей хмыкать. И вот не удержалась. Прости.
– Ничего. Если б ты не хмыкнула, я бы подумала: что-то не так.
– Я могу сидеть с малышом, когда ты выйдешь на работу, – предложила Жанин.
– Хорошо, спасибо, – поблагодарила Эллен. – Знаешь, все так меня поддерживают! Рональд и Джордж хотят нянчить малышку. А Эмили – давать ей уроки музыки.
– У меня будет ребенок! – объявила она миссис Бойл.
– Знаю, милочка. Все знают. Правда, чудесно? Я научу ее играть на пианино.
– Ее?
– Конечно. Судя по форме живота, это будет девочка.
– Научите ее гаммам, – сказала Эллен. – До-ре-ми-фа-соль-ля-си, села кошка на такси.
– Что?
– Так приговаривала моя старая учительница музыки.
– До-ре-ми-фа-соль-ля-секс, милочка. А с возрастом секс все лучше и лучше.
Эллен улыбнулась воспоминанию и продолжила, обращаясь к Жанин:
– А еще Дэниэл…
– Господи помилуй, Эллен. Не неси чепухи, – отрезала Жанин. – И все-таки приятно, что твоя глупая фантазия по-прежнему работает. Теперь, когда у тебя будет ребенок, она тебе понадобится. Дэниэла к внуку не подпущу. К дочери – еще куда ни шло. А к внуку – ни за что на свете.
Глава десятая
– Боюсь, у меня не получится, – жаловалась Эллен. – Не выйдет из меня мать. Как ты управлялась, Кора?
– Не задумывалась, только и всего. Любой женщине на моем месте я бы посоветовала: цени свое грубошерстное пальтецо (тебе еще не один год его носить) и не поднимай глаз. Опасайся взглядов.
– Взглядов?
– Знаешь, как женщины смотрят друг на друга? Бегло, оценивающе. Роскошная красавица смотрит на замарашку и думает: «Ой-ой-ой! Слава тебе господи, что это не я! Я не испортила фигуру сексом и пончиками, не ношу грубошерстного пальто». А замарашка, глядя на красавицу, жалеет себя: «Будь я чуточку осторожней и в жизни, и в сексе, не разгуливала бы в грубошерстном пальто, не таскалась бы, волоча за собой детей, и не искала бы утешения в пончиках».
– Ты замечательная мать. А у меня материнских чувств нет и в помине. Если честно, я и детей-то не очень люблю.
– Чужих детей никто не любит. Твои собственные – другое дело, – возразила Кора. – Стать матерью – дело нехитрое. Все само собой получается. Гораздо труднее отпустить детей.
– Ну да, ты ж командирша. От природы командирша. Если вдруг тебе не на кого станет кричать, у тебя начнется ломка.
Что правда, то правда. Не так давно Стэнли пришлось терпеть Корины словесные уколы.
– Стэнли, ты, похоже, совсем не знаешь, что такое отдых?
– Нет. Честно говоря, отдых меня пугает. С тех самых пор, как я увидел в каталоге немнущиеся домашние брюки. Было написано «брюки», «немнущиеся домашние брюки». Представил себя в них и в домашней рубашке с открытым воротом – и меня в пот от ужаса бросило. Ну и гадость! Отдых – страшное дело. Не умею отдыхать… – Стэнли расхаживал кругами по спальне и размахивал руками.
– Ложись, Стэнли. Я просто подумываю взять тебя в гости к родителям. Ты ведь у меня первый приличный кавалер, они будут рады, что я наконец поумнела.
– Лучше поздно, чем никогда.
– В одежду для отдыха наряжаться тебя никто не заставит, обещаю.
– Как же ты все-таки справляешься? – допытывалась Эллен.
– Помогает чувство вины.
– Женщинам в этом нет равных.
– Поэтому они лучше воспитывают детей, чем мужчины. Мужчины совсем не умеют терпеть, – вздохнула Кора.
Подруги задумались. Жить, не умея и не желая терпеть?
– Вот засранцы! – сказали они хором. Вернувшись домой, Эллен застала у себя Дэниэла. Да не одного, а с приятелем, – наверное, из тех «типов» и «хмырей», что всегда были на вторых ролях в его жизни. В жизни, которая когда-то казалась Эллен сказочной, а теперь, когда Дэниэл постарел, – безрадостной, растраченной впустую.
– Какого черта ты здесь? – возмутилась Эллен. – Как ты смеешь вламываться ко мне в квартиру?
– Вот пришел забрать диван, – усмехнулся Дэниэл.
