Энн Тайлер - Обед в ресторане «Тоска по дому»
— Ерунда! Я всего только взвешиваю младенцев, — сказала она. Но его слова польстили ей. И когда они поднялись из-за стола, она взяла с собой фотографии, чтобы доставить Эзре удовольствие.
Джо сказал, что, если у них будет ребенок, он бы хотел, чтобы родилась девочка. По его подсчетам, им не хватает девочек.
— Да ты что? — Дженни, загибая пальцы, стала считать девочек: — Фиби, Бекки, Джейн… — И осеклась, чувствуя на себе внимательный взгляд Джо. Она ждала, что он скажет, но Джо молчал. — Ну? — спросила она.
— Так их только три.
Она вдруг покраснела от неловкости.
— Разве я забыла кого-нибудь?
— Нет. Забыла ли она кого-нибудь? — произнес Джо, обращаясь к стене, и фыркнул. — Забыла ли она кого-нибудь, спрашивает моя жена. Что за вопрос? Нет, никого ты не забыла. Их у нас всего три. Три девочки.
— Так что же ты злишься?
— Я не злюсь. Просто разочарован. Я пытаюсь серьезно поговорить с тобой.
— А разве мы говорим несерьезно?
— Да, да…
— Так в чем же дело?
Джо не пожелал объяснять. Он стоял в дверях кухни, плотно скрестив на груди руки, отведя в сторону сердитые глаза. Дженни была в недоумении. Это что, ссора? Молчание затянулось, и она потихоньку вернулась к своему занятию — продолжала резать к ужину огурцы. Она нареза́ла аккуратные кружочки и беззвучно смахивала их в миску. (Когда они с Джо познакомились, он как-то спросил: «Ты протираешь лицо огурцами?» «Огурцами?!» — удивилась она. «У тебя такая прохладная кожа, — сказал он. — Я сразу вспомнил флакон с огуречным молочком, который стоял на трюмо у моей тети».)
Мальчики, Джейкоб и Питер, играли возле холодильника с доской для спиритических сеансов. Дженни пришлось переступить через них, когда она шла за помидорами.
— Извините, — сказала она детям, — вы мне мешаете.
Они пропустили ее слова мимо ушей. Их внимание было приковано к доске.
— Кем я буду, когда вырасту? — спросил Джейкоб и осторожно положил пальцы на стрелку. — Зажиточным джентльменом среднего класса, среднего достатка из среднего класса или незажиточным из среднего класса? Кем я буду?
Дженни рассмеялась, Джо бросил на нее пристальный взгляд, резко повернулся и вышел из кухни.
По телевизору передавали вечерние новости. С военными почестями хоронили одного из членов экипажа вертолета, погибшего в Лаосе. Родителям — седовласому мужчине с квадратной челюстью и его хрупкой жене — подали сложенный мягким треугольником американский флаг. На женщине был изящный бежевый плащ и короткие белые перчатки. Она приняла из рук военного американский флаг. Муж отвернулся и зарыдал, не захотел сказать даже нескольких слов в микрофон, который кто-то совал ему. «Сэр! Сэр!..» — настаивал репортер. Рука в белой перчатке протянулась и взяла микрофон. «Мне кажется, мой муж хочет сказать… — произнесла жена с легким южным акцентом, — что мы благодарим всех, кто собрался здесь. Мы уверены — это не сломит нас. Мы сильные люди, и у нас все будет о’кей».
— Брехня, — сказал Слевин.
— А я и не знала, что ты интересуешься политикой, — заметила Дженни.
— Я не интересуюсь политикой. Но это все брехня, — повторил Слевин. — Она должна была сказать: «Уберите ваш вонючий флаг! Я протестую! С меня хватит».
— Ну ладно, ладно… — примирительно сказала Дженни. Она разбирала фотографии, которые ей дал Эзра, и, вытащив одну из них, подала Слевину, чтобы отвлечь его. — Вот посмотри. Это твой дядя Коди, когда ему было пятнадцать лет.
— Он мне не дядя.
— Очень даже дядя.
— Если по-настоящему, то не дядя.
— Ты бы не говорил так, если бы знал его. Он бы тебе понравился, — сказала Дженни. — Что бы ему заехать к нам погостить! Он такой… неродственный, что ли, не знаю. А вот смотри, — она протянула ему другой снимок, — правда, моя мама красивая?
— По-моему, она похожа на ящерицу.
— Ну, знаешь ли, когда она была девушкой… До чего грустно… Знаешь, какая она была тогда беспечная…
— Она всегда забывает мое имя, — сказал Слевин.
— Но она же старенькая.
— Не такая уж старая… Она просто показывает, что я ничего не стою. Старая грымза. Сядет во главе стола, положит руки рядом с тарелкой — а на тарелке кусок хлеба — и зыркает во все стороны: туда-сюда, туда-сюда, как вращающийся вентилятор. Ждет, чтобы ей масло передали. Никогда не попросит, слова не вымолвит, пока ты или отец не скажете: «Не передать ли вам масло?» И она: «Ах, благодарю», как будто только и ждала, когда вы наконец догадаетесь это сделать.
— У нее была нелегкая жизнь.
— Хоть бы раз можно было поесть спокойно, чтобы не передавать ей масла.
— Знаешь, Слевин, ведь она воспитывала нас одна, — сказала Дженни. — Думаешь, ей легко было? В один прекрасный день отец ушел из дома, бросил ее. Мне было всего-навсего девять лет.
— Правда? — Слевин внимательно посмотрел на нее.
— Бросил ее навсегда. С тех пор мы его ни разу не видели.
— Вот сволочь, — сказал Слевин.
— Что поделаешь! — вздохнула Дженни и вернулась к фотографиям.
— Ну что за люди! Так и норовят обдурить.
— Не преувеличивай, — сказала Дженни. — По правде говоря, я теперь даже не помню, как он выглядит. Я бы не узнала его, если бы мы встретились. А мама все выдержала. Все обошлось. Вот посмотри, Слевин, какая у Эзры здесь старомодная стрижка.
Слевин пожал плечами и переключил телевизор на другую программу.
— Видишь, какая я была в твоем возрасте? — Дженни протянула ему свою фотографию, в клетчатом берете.
Он посмотрел и нахмурился.
— Кто это?
— Я.
— Нет, не ты.
— Уверяю тебя, я — в тринадцать лет. Мама пометила на обороте дату.
— Это не ты! — сказал он. Голос у него был необычно высокий, как у маленького ребенка. — Это не ты! Ну сама погляди! Как из концлагеря… Анна Франк! Кошмар! Ужас какой-то!
Удивленная, она перевернула снимок и еще раз посмотрела на него. В самом деле, фотография не особенно удачная: темноволосая маленькая девочка с худым настороженным лицом. Но не настолько ужасная, как он говорит.
— Ну так как же? — спросила она, снова протягивая Слевину снимок.
Он отпрянул.
— Это кто-то другой. Не ты. Ты всегда смеешься, всегда веселая. Это — не ты.
— Ну ладно, будь по-твоему, — сказала она и принялась рассматривать остальные карточки.
— Я хочу поговорить с тобой о вашем старшем, — сказала мать по телефону. — Как его зовут? Кевин?
— Слевин, мама, боже ты мой!
— Так вот: он украл мой пылесос.
— Что?
— В воскресенье, когда вы заезжали проведать меня, он забрался в кладовку и унес мой пылесос.
Дженни опустилась на кровать.
— Повтори, пожалуйста, еще раз, — попросила она.
— Пылесоса нет вот уже целую неделю, — сказала мать, — и я все не могла понять, в чем дело. Ведь точно знаю, воры к нам не лазили, а если бы даже и забрались, кто польстится на это старье?
— Но почему ты подумала на Слевина?
— Сегодня днем соседка, миссис Артур, сказала мне: «Не вашего ли внука я видела в прошлое воскресенье? Такой упитанный мальчик? Укладывал ваш пылесос в багажник машины».
— Не может быть! — сказала Дженни.
— А ты откуда знаешь? Откуда ты знаешь, что может и чего не может быть? Он нам чужой, Дженни. Эти дети достались тебе, как людям достаются гости на уикенд.
— Ты преувеличиваешь, — сказала Дженни.
— Все, о чем я прошу, — сходи в комнату Слевина и проверь. Проверь, и дело с концом.
— Как, сию минуту?
— У меня весь ковер в пуху.
— Ну ладно, — согласилась Дженни.
Она положила телефонную трубку на подушку и поднялась со второго этажа на третий. Слевинова дверь была открыта, но мальчика в комнате не было, хотя из радиоприемника громыхала рок-группа «Джефферсон-Эрплейн». Она осторожно перешагнула через рюкзак Слевина, обошла шаткую стопку журналов «Популярная наука», открыла стенной шкаф и тотчас наткнулась на материн пылесос. Она бы не спутала его ни с каким другим — старый пылесос с серым матерчатым мешком для пыли. Провод был аккуратно свернут и как будто не поврежден. Она бы еще поняла, если б Слевин разобрал пылесос, чтобы узнать, как он работает. Или сломал его в припадке ненависти к Перл. Но нет, вот он — цел и невредим — стоит в шкафу. Озадаченная Дженни помедлила несколько минут, потом вынула пылесос из шкафа и стащила его вниз по лестнице к телефону. В трубке нетерпеливо дребезжал голос матери:
— Дженни, Дженни!
— Ты права, — сказала Дженни, — я нашла пылесос в его комнате.
Последовала пауза, которую мать могла бы заполнить возгласом: «А я что говорила?» Но Перл великодушно промолчала. А потом наконец заметила:
— Может, он, сам того не сознавая, просит о помощи?
— Кражей пылесоса?
