Фред Стюарт - Век
Он взглянул на нее:
— Иногда я задумываюсь, не было ли пустой тратой времени все, что я делал. Кажется, здесь ничего не изменилось.
— Нет, ты не прав. Постепенно перемены происходят. И немалая заслуга в этом принадлежит тебе, мой замечательный Франко.
Он обнял ее и поцеловал.
— Что бы я делал без тебя? — шепнул он ей на ухо. — Я обожаю тебя, Сильвия.
Они замерли, прижавшись друг к другу. Потом она поцеловала его в щеку.
— Пора ужинать. — Сильвия встала. — Я подумала, что мы могли бы сообщить мальчикам хорошую новость. О том, что наконец-то мы с тобой собираемся стать респектабельными людьми, — добавила она с улыбкой.
— Вот скука-то, правда?
— Вовсе нет. Занятия любовью законным образом могут иметь свою прелесть.
Оба рассмеялись. Затем, держась за руки, как молодые любовники, они вышли из комнаты.
Фаусто Спада лежал на кровати в комнате на втором этаже палаццо дель Аква и лениво почесывался. Вместе с ним в этой комнате жил его брат-близнец Тони. Фаусто был, как всегда, в скверном настроении. Если бы его мать не объявила за ужином, что они с отцом собираются пожениться, он был бы уже в самом известном римском борделе «Ла Розина».
— Что ты думаешь об этом? — спросил он Тони, сидевшего за столом у противоположной стены и читавшего учебник по химии.
Они оба уже пять лет учились в частной академии в Риме. Тони был блестящим учеником, Фаусто — весьма посредственным.
— Что я думаю о чем? — спросил Тони.
— О том, что мы станем законными детьми, идиот! Как ты можешь в такое время сидеть уткнувшись в этот дурацкий учебник по химии? Ведь это самое важное событие в нашей жизни!
— У меня завтра экзамен.
Фаусто соскочил с кровати, подбежал к Тони, выхватил у него книгу и зашвырнул ее под кровать.
— Черт побери, Фаусто!
Тони попытался встать, но Фаусто толкнул его назад на стул, а сам сел на стол.
— Какой же ты жалкий зубрила! Единственное, что в тебе интересно, это то, что ты незаконнорожденный, а теперь у тебя отнимут это!
— Извини, что я не такой неотразимый, как ты.
— А, не мели чепуху. Давай лучше поговорим. Тони, ты действительно собираешься стать священником?
— Я подумываю об этом.
Фаусто засмеялся:
— Я скажу святому отцу обо всех твоих дурных привычках, например, о том, как ты ковыряешь в носу в постели.
Тони бросил на него свирепый взгляд:
— Это гораздо лучше того, что ты делаешь в постели!
— Я делал это раньше. Сейчас, когда я хожу в «Ла Розина», я перестал это делать. — Фаусто понизил тон и заговорил с хитрецой в голосе: — Если ты станешь священником, то никогда не сможешь жить с женщиной. Или ты собираешься нарушить обет?
— Если я приму обет, то не нарушу его.
Фаусто фыркнул:
— Какие возвышенные речи! Что ж, может быть, ты и не нарушишь обет, так как в жилах у тебя, убежден, течет какао.
— В моих жилах течет такая же кровь, как у тебя. Разница в том, что я уважаю свое тело.
— О, как это восхитительно! Как мило! Он уважает свое тело! Этот храм Господний! А скажи-ка мне, святой отец, зачем Господь поместил эту штучку у тебя между ног? Чтобы она сморщилась у тебя под сутаной? Чушь собачья! Она там, чтобы ею пользоваться, а ты боишься этого. Господи, почему мне достался такой брат?
Тони побагровел:
— Фаусто, прекрати задирать меня! Ты испытываешь мое терпение!
— Но я люблю тебя, мой маленький братец, — проворковал Фаусто, наклонившись и взяв лицо Тони в свои ладони. — И я не хочу, чтобы ты сделал большую ошибку в жизни. Грустно, что ты даже не будешь знать, чего ты лишишься, потому что никогда не пользовался этой штучкой как следует, а только писал из нее. — Он отпустил Тони, слез со стола и стал кружить по комнате, обращаясь к потолку: — О, Боже, я заклинаю тебя, дай моему брату переспать хоть с одной женщиной, прежде чем ты заберешь его в свою церковь! Хотя бы с одной! Даже у Иисуса была женщина…
— Нет, у него не было, — завопил Тони, — и ты употребляешь имя Господа всуе!
Фаусто резко повернулся к нему:
— Я? Всуе? Да ни за что на свете! Послушай, Тони, я говорю серьезно. Поедем со мной сегодня вечером в «Ла Розина». Сделай это хоть раз. Это твой долг перед самим собой, и я клянусь, что, если ты это сделаешь, я никогда больше не буду подшучивать над тобой. Клянусь! Поедешь со мной?
Брат молча смотрел на него, но Фаусто знал, что тот колеблется. Боится, но готов поддаться искушению. Фаусто подошел к столу и положил руку на плечо Тони, сжав его легонько.
— Поедем, Тони, — прошептал он, — девушки полюбят тебя, и это естественно. Ведь ты почти так же красив, как я, у тебя красивое стройное тело…
Тони сбросил руку брата с плеча.
— Оставь меня, Фаусто. Пожалуйста.
Фаусто погладил брата по густым каштановым волосам.
— Пошли, Тони, — шепнул он ему на ухо, — ты обязан это сделать. Пошли.
Тони крепко зажмурил глаза и сидел так с минуту, борясь с желанием, бушевавшим в нем. Когда он открыл глаза, в них стояли слезы.
— Хорошо. Я пойду с тобой, просто чтобы ты замолчал.
Фаусто обнял его, потом завальсировал по комнате.
— Ура-а-а! Тони потеряет сегодня девственность! Он потеряет сегодня свое сокровище!
Они переехали на велосипедах на другой берег Тибра и оказались в Трастевере — самой старой части Рима. Здесь, в районе, который когда-то был частью первого в мире еврейского гетто, основанного в 1555 году Папой Пием IV, на двух верхних этажах двух внешне весьма пристойных зданий расположился бордель «Ла Розина».
— Сейчас ты увидишь его изнутри, — сказал Фаусто, когда они поставили велосипеды. — Это не просто бордель. Розина сделала из него настоящий театр!
Тони, мрачный и взволнованный, молча шел за братом по старой лестнице. Они подошли к двери без каких-либо табличек на ней. Фаусто позвонил, вышибала внимательно оглядел его и впустил внутрь. Братья быстро прошли по коридору и, раздвинув занавес, расшитый бисером, вошли в неожиданно большой овальный двухэтажный зал со стеклянным потолком в виде купола. По залу прохаживались клиенты и проститутки. Он был освещен торшерами в виде негров в натуральную величину и заставлен таким количеством пальм, что напоминал пальмовую рощу. Прямо под куполом стояла круглая, с бахромой кушетка, на которой развалились три девицы, чью одежду составляли лишь трусики, корсеты и чулки. Одна из девиц склонилась над другой в томном полуобъятии, а третья курила и болтала с седоусым мужчиной лет семидесяти. Где-то в стороне невидимый пианист неумело бренчал регтайм.
Тони посмотрел наверх. На уровне второго этажа находилась галерея с многочисленными нумерованными дверьми, за которыми скрывались, как он предполагал, скандально известные salles privées[44] (все знали, что Розина обозначала этим эвфемизмом свои «рабочие комнаты» и, возможно, в какой-то мере облагораживала их, давая им французское название). Еще две девицы стояли, облокотившись на ограду галереи, сделанную из сварного железа, и лениво разглядывали пары, прогуливавшиеся внизу. Их груди почти вываливались наружу из корсетов. Потолок над ними был разрисован удивительно непристойными фресками, которые могли бы достойно соперничать с худшими образцами фресок Помпеи, — голые сатиры в лесу преследовали пышных обнаженных нимф, громадные фаллосы красноречиво говорили об их намерениях. И хотя фрески эти приковывали взгляд, Тони не мог оторваться от другого зрелища. С потолка свисали четыре трапеции, на каждой из которых раскачивалась абсолютно голая девица.
— Я говорил тебе, что ты увидишь здесь настоящий спектакль? — ухмыльнулся Фаусто, поглядывая на своего застенчивого брата. — Розина — не просто хозяйка борделя, она еще и импресарио. Ну, что скажешь?
Тони уставился на девиц, медленно раскачивающихся над его головой.
— Все это немного странно…
— Конечно. В этом-то и весь смак.
— И более чем отвратительно.
— Тогда сама жизнь отвратительна, так как это и есть жизнь, что бы ни говорили священники.
Тони отвел взгляд от трапеций.
— Ты поступил правильно, приведя меня сюда, — тихо произнес он.
Фаусто хлопнул его по спине:
— Конечно, правильно! Я должен был сделать это гораздо раньше… Посмотри, — он показал на пьяного мужчину во фраке, который пошатываясь вышел из одного из salles privées, — сенатор Бонкампаньи! Заведение посещает добрая половина нашего чертового сената…
— А отец? Он ходит сюда?
— Возможно, хотя я никогда здесь его не видел. Пойдем, я представлю тебя Розине… Она тебе понравится. Она такая величественная… Ты бы принял ее за герцогиню.
Схватив Тони за руку, он провел его через толпу к маленькому алькову за овальной комнатой. Негр в белом пиджаке стоял за стойкой бара, около стойки высокая женщина разговаривала со служанкой.
