Нина Катерли - Курзал
Про то, что Лиза на этом теплоходе, дома не знал никто. Путевку подарил брат, достал у себя в Череповце, и Лиза специально его попросила: никому ни слова. Особенно матери, подымет крик: барыня, путешествовать надумала, деньги только тратить! — а так Лиза едет в отпуск к Сергея теще, в деревню. А то взяла бы да назло и явилась на пристань, и еще неизвестно, в каком виде. Она и так, вполне возможно, там была, это уж такой обычай — пришел туристский теплоход — целая толпа на берегу. Кто чем торгует, а кто, вроде таких, как мать, соберутся у трапа, клянчат, чтобы пропустили в буфет, вдруг там пиво или что покрепче. В Ветрове Лиза долго-долго ждала Александра Николаевича в каюте. Его все не было, и она обрадовалась: значит, ему интересно, ходит, осматривает достопримечательности. Она еще заранее нарочно сказала: мол, ничего особенного, а сама подумала — не может быть, чтобы Ветров совсем ему не понравился. А что? Город неплохой, даже красивый. Собор. А вид с холма? Александр Николаевич — Лиза не раз удивлялась — какими только городишками не восхищался, совсем старыми, деревянными, развалюха на развалюхе, а если церковь — так по пояс в землю ушла. А в Ветрове собор недавно ремонтировали, покрасили. Центр города, что ни говори, почти весь каменный, улицы широкие, Дворец культуры на площади — современное здание. И парк красиво расположен, у озера.
Пришел недовольный, и все ему плохо. Может, из-за жары? А то просто соскучился ходить в одиночку, привык все вдвоем да вдвоем… В общем, когда человек в таком состоянии, заводить с ним серьезные разговоры даже нехорошо.
Вот теперь придется говорить в Ленинграде. Он встретит, приедет, наверное, на своей машине, они отвезут Лизины вещи на вокзал, в камеру хранения… Тут и надо сказать про Ветров — билеты на поезд пойдут покупать и… вообще. А потом… Потом он поведет ее куда-нибудь… Ну, хоть в кафе, они будут сидеть, разговаривать… Теплоход прибывает в десять утра, а ветровский поезд — в двадцать часов, времени — целый день! И тут Лиза ему все и скажет. Что встречаться им больше не нужно, нельзя, так лучше для него. А раз так лучше для него, то и для Лизы. Потому что обманывать жену он не сможет, не такой человек. И, значит, жена быстро обо всем догадается, сама скажет: «Любишь другую — уходи к ней».
А на это Лиза ни за что не пойдет! Чтобы разбить чужую семью, оставить хорошую женщину под старость одинокой… Нет, про старость говорить не нужно, просто надо сказать, что на чужой беде своего счастья не построишь. И потом, тогда Александру Николаевичу и самому будет плохо, станет скучать. Ведь Лиза понимает: как бы он к ней ни относился, а жену все равно любит, пускай по-другому, по-родственному. И жалеет! Разве Лиза слепая, не видела, как беспокоился, если долго нет телеграммы, сколько раз по телефону звонил. А за то спасибо, что и ее, Лизу, расстроить тоже себе не позволял. Вот, например, когда были в Перми, пошли на почту, так он аж извелся, что долго говорит с женой, а Лиза там одна на улице. Вышел — сам не свой. А она-то ведь нарочно на улице осталась, ему не хотела мешать! Так оба и старались, он — чтобы ей лучше, она — чтоб ему… Нет, нельзя ничего рушить. Ведь есть еще дочь. И внучка. А Лиза?.. Она все перенесет, все перетерпит, лишь бы знать, что ему хорошо. И как бы там дальше ни сложилось, лично она Александру Николаевичу за то, что уже было, благодарна на всю оставшуюся жизнь.
Вот так она скажет. Должна сказать. А уж он пусть решает. Он мужчина, последнее слово его.
Лиза видела, как теплоход вышел из Онежского озера в Свирь, как начало светать, как поднималось солнце и на берегах распадался и таял ночной туман. Спать легла в шестом часу, но к завтраку встала, причесалась, сунула ноги в тапки и побежала в ресторан.
Во время завтрака объявили, что после стоянки в Лодейном Поле в музыкальном салоне — «Клуб интересных встреч». Лиза идти не хотела, нужно довязать свитер, но Катя уговорила: «Нечего одной в пустой каюте куковать!» И Лиза согласилась. Довязать можно и потом, завтра весь день свободный.
На стоянке она вышла после всех. Нарочно задержалась возле вахтенной, утром пришло в голову: а может, он ей пришлет сюда телеграмму? Чтобы не волновалась и ждала в Ленинграде на пристани. Но вахтенная ничего не сказала, значит, не принесли телеграмму… Их вообще-то приносят позже, перед отплытием, да и смешно: не станет же почтовая машина специально подгадывать к пароходу.
В Лодейном Поле, как и везде последние дни, стояла жара. Сперва всех толпой повели в клуб, смотреть фильм про встречу однополчан, воевавших в этих местах. В клубе было прохладно, не хотелось выходить на прокаленную улицу. Лиза совсем было решила вернуться на теплоход, может, телеграмму успели доставить, но стало неловко на глазах у людей отрываться от группы.
Уже на обратном пути, когда всех отпустили по магазинам, к ней вдруг подошел мужчина из соседней каюты, тот, кого Александр Николаевич все звал Базой. Спросил, где ее… спутник, и, не выслушав ответа, сказал, что категорически приглашает их обоих вечером в музыкальный салон. Лиза вежливо поблагодарила и свернула в первый попавшийся магазин. Ну, не нахальство? Стоит остаться одной, как уже пристают! Главное: «обоих приглашаю», а сам глазками так и зыркает. База-зараза!
В магазине Лиза на последние деньги купила Алеше колготки, а потом не удержалась и потратила чужих двенадцать рублей, — Наташка, подруга: «Посмотри там что-нибудь» — а Лиза ничего не нашла и теперь вот взяла голубую рубашку. Для Александра Николаевича. Очень уж по цвету подходила к его глазам. Пускай носит, вспоминает Лизу.
Когда уже выбила чек и шла к прилавку, вдруг подумала: а как же он дома-то объяснит, откуда это все — и рубашка, и свитер новый? И додумалась: можно сказать, что купил в поездке, в Петрозаводске собирался второпях и оставил в каюте. А теперь вахтенная отдала. Потому, мол, и ездил встречать теплоход! Точно.
…Эх, Лизавета… Хитрая же ты, оказывается…
В Лодейном Поле телеграмму так и не принесли, но Лиза нисколько не расстроилась. Нет так нет. Послезавтра утром — Ленинград. Он придет.
После ужина они с Катей и Ирой пошли в музыкальный салон. По дороге Лиза сказала, что на завтрашний вечер зовет их к себе, нужно отметить одно событие.
— Отвальная? — догадалась Катя.
— Точно! — Лиза улыбнулась. — Ну, и еще там…
Музыкальный салон был набит битком. Все пришли, и «подшитый» Жора в своем черном костюме, и Козел с разряженной Коровой, и Ярославцев. Когда он обернулся, Лиза поклонилась. Он ей тоже покивал, очень дружелюбно, даже ласково. Это значит, Александр Николаевич говорил ему про Лизу, и говорил хорошее, Лиза совсем развеселилась и, сдерживая смех, тихонько толкнула Иру, сидящую рядом, — показала ей Базу. Тот сидел впереди, но почему-то сбоку, и лицо у него было перекошенное, точно на зубы налипла тянучка и от нее ноет весь рот.
— Приглашал меня сюда персонально, — шепотом сказала Лиза Ире на ухо, — представляешь?
— Ну, мужики! Это что-то! — Ира повернулась к Кате. — Лизка осталась одна, так этот… ну, вон, сидит, плешивый! Ей уже, готово дело, клинья подбивает. Интересно, где его жена? Полная такая, вроде жабы.
— Нужен он мне, как не знаю… — сказала Лиза.
— Видел, что с мужчиной в каюте живешь, живо понял, ху из ху, вот и загорелся: раз кому-то можно, значит и ему… — продолжала Ирина громко, глядя теперь уже на Лизу.
Та растерялась, начала было краснеть и вдруг услышала, как Катя внятно сказала:
— Завистливая ты, Ирина. И злая.
На них начали оглядываться, но тут вышла и встала перед всеми Алла Сергеевна, веселая, заводная, нарядная — в длинной атласной юбке и кружевной блузке. Вышла и торжественно объявила:
— Сегодня у нас, товарищи, не обычный вечер, сегодня — встреча. Как вы думаете, с кем? Сы… ну-ка! Никак? Сы… писателем! А вы и не знали, что у нас есть свой писатель? Разрешите представить: Курнаков Владимир Григорьевич, известный писатель-юморист-сатирик, хы. «Опять — двадцать пять» слушаете? Ну вот. Прошу.
И захлопала в ладоши. Зал тоже зааплодировал. И тогда со своего стула лениво, вразвалку поднялся База и, сохраняя на лице все то же конфетно-зубное выражение, раскланялся. Все опять захлопали, и Алла Сергеевна сообщила, что до конца рейса Владимир Григорьевич просил его не беспокоить, хранить строжайшее инкогнито, чтобы не мешали работать, а теперь вот согласился выступить. И сейчас он прочтет несколько своих произведений. Просим его! Дружнее! Вот так вот!
Сияя и лучась, Алла Сергеевна села, а База занял ее место. Постоял, подумал, послушал аплодисменты и, раскачиваясь с пяток на носки, канючливо сказал, что прочтет по памяти один из своих ранних фельетонов, который только тем хорош, что подходит к данным обстоятельствам. И начал:
— Мы собрались здесь со всех сторон, чтобы отдохнуть, верно? А что такое отдых? Как сказал один известный ученый-отдыховед, отдых есть абстрактный конгломерат экстравагантных чувств данного категоризма. Как видите, просто и ясно… — Голос Базы звучал заунывно и, когда после «категоризма» раздалось несколько неуверенных смешков, он досадливо закатил глаза, будто подумал: «Ну что за идиот может смеяться над таким бредом?» Смешки стихли, и База так же лениво сообщил, что один выдающийся директор парка культуры и отдыха на вопрос, что такое отдых, ответил, что «не знает и знать не хотит, но не в етим дело: главно, что за истекший квартал в парке прокручено на «чертовом колесе» девяносто восемь процентов всех посетителей. И так становится радостно за те два процента, которые умрут естественной смертью…».
