Марина Юденич - Сент-Женевьев-де-Буа
Дмитрий Поляков
— Бедный мой мальчик, как же вы все это пережили! — маленькое оконце церковной лавке уже почти неразличимо на темной стене Пока они говорили, наступили сумерки, а за ними подкрался и вечер Впрочем говорил все более Поляков, изредка лишь перебиваемый короткими, уточняющими репликами молодого князя Куракина. Старая дама же, напротив, все это время хранила молчание, и иногда Поляков начинал сомневаться, уж не задремала ли она, утомившись его не вполне гладким повествованием и теми минутами пережитого волнения, которое вызвал он своим стремительным вопросом. Но — нет, она не дремала и видимо слушала его очень внимательно, боясь потревожить какой-нибудь репликой и только сейчас, сочтя историю его законченной, позволила себе заговорить, — Да скажите мне прежде всего вот что! Это же очень для вас важно Верите ли вы в Бога?
— Не знаю. Раньше думал, что не верю, да и просто не задумывался над этим — Несчастный! Где же возьмете вы силы все это пережить?
— Не знаю, Нетта Казимировна Буду стараться. Ведь жив же до сих пор — Что ж, Господь милосерд. Возможно, он протянет вам руку В том, что в вас нет веры, ведь и вины вашей-то нет Я буду молиться за вас Но вы не молитв ведь от меня ждете. Выходит теперь моя очередь поведать вам историю не менее странную, чем та что приключилась с вами, но безусловно не такую жуткую Только прежде, ответьте мне еще на один вопрос — этот уж точно последний — Сколько угодно — Как поняла я из вашего рассказа, ранее вы никогда фамилии фон Паллен не слыхали, история страшной гибели их семейства вам неведома и никаким более образом ко всем этим несчастным людям и их памяти вы отношение не имеете и иметь не можете. Ни по родству, ни каким еще образом. Так ли я поняла вас?
— Так По крайней мере, до сего дня я в этом был уверен — Что ж, не верить вам у меня оснований нет Но тем более странно тогда, что вся история эта произошла именно с вами Однако, сначала я расскажу вам, что известно мне, а уж после мы вместе еще раз, ежели вам конечно будет угодно над этим поразмыслим. Слушайте же. Все, что известно вам от Мишеньки о семействе фона Палленов и страшной кончине их в Сантк-Петербурге в новогоднюю ночь года 1917 — сущая правда. Сама я семейству этому к счастью представлена в ту пору не была. Говорю я « к счастью» от того, что молодые фон Паллены — и старший брат Степан или Стива, как тогда модно было называться, и младшая сестра его Ирина, зовущаяся тогда Ирэн, пользовались в обществе самой дурной репутацией. Их принимали, конечно, но только из уважения к фамилии, а более из жалости к несчастной баронессе Нине Дмитриевне, которую многие любили. Она же, несчастная видя грехопадение своих детей ничем препятствовать этому не могла и очевидно от этого сильно страдала. Ее искренне жалели и на многое закрывали глаза. А было на что — молодые фон Паллены знакомства водили самые недопустимые, места посещали такие, о существовании которых порядочным людям и знать не полагалось, но о мертвых говорить плохо как известно не следует, к тому же смерть обоих была страшной — А разве известно что, о том как умерла Ирина фон Паллен? — не удержался от вопроса Микаэль — Да ведь достаточно уже и того, голубчик, что она лишилась рассудка Причем совершенно. Я точно знаю, что была она неизлечимо больна, когда княжна Ольга увозила ее из города. Неужто этого тебе недостаточно? Как умерла? В безумии, очевидно. И слава Богу, если своей смертью. А то ведь большевики не делали различия, болен ли, нет ли, для них все едино было, если дворянка, к тому же еще и аристократка древнейшего русского рода.
Канула, несчастная, в бездне проклятой нашей революции. Что же до Стивы, то, прости меня Господи, согрешу — и скажу вам, молодые люди, что это был мерзавец редкостный. Он и погубил чистое создание, подругу мою Верочку Смиренину. Про то как он совратил ее и склонил к грехопадению говорить вам не стану, вы и так знаете наверняка. Об том много судачили, да и сейчас еще помнят, а мне старухе, не годится про такое рассказывать молодым мужчинам.
Так вот, Верочка негодяя этого все же простила и всей своей чистой и преданной душой своей любила до последнего издыхания. И страшно по поводу столь ужасного конца его убивалась Мы и увозили ее из Петербурга после переворота почти без памяти. Благодарение Господу Богу и, светлой памяти, княжне Мещерской, уже здесь, в Париже, более ли менее оправилась она, и когда открыт был приют, начала работать в нем Причем прилежнее и бескорыстнее не было у нас сотрудницы, даю вам слово Однако до конца видимо от пагубной страсти к совратителю своему она, несчастная, так и не излечилась. Открылось же это много позже, и вот при каких обстоятельствах. В приюте Верочка исполняла самые разнообразные обязанности, не гнушаясь любой работы, в том числе ей поручено было оформление документов на умерших наших постояльцев и решение всех вопросов, связанных с их погребением здесь, на этом кладбище. Местные власти тому никогда не препятствовали, а поскольку постояльцы наши в большинстве своем были люди очень пожилые и перенесшие многие тяготы и лишения, настали годы, когда умирали они часто, порой по несколько человек в один день. Работы в такие скорбные дни у Верочки, как вы понимаете, господа, было предостаточно, но она всегда справлялась с ней и никогда не роптала, не допускала ошибок и потому, никому в голову бы не пришло проверять ее. И вот однажды, помню было это великим постом и едва ли не на страстной неделе, приходи она ко мне в комнату уже поздней ночью сама не своя. Бледна как смерть, вся горит в огне, дрожит, и глаза какие-то безумные Становится она передо мной на колени и говорит:
— Нетта, я более не могу молчать, хочу открыться тебе, потому что чувствую — смерть моя близка — Господь с тобой, Верочка, — отвечаю я ей, какие могут быть твои грехи, мы ведь каждый день друг перед другом как на ладони Ты, видно, больна теперь и может быть, что и бредишь Но она упорствует и просит, чтобы я, не перебивая, выслушала ее Что ж, делать нечего, стала я слушать ее, хотя впору было бежать за врачом, да и за священником И вот в чем покаялась мне Вера. В один из дней, когда умерших в приюте нашем было особенно много, человека три, а то и четыре, она понесла в муниципалитет документы на из захоронение, да тут и нашло на нее помутнение рассудка, иначе я это до сих пор, прости меня Господи, не называю. Словом, к тем трем или четырем новопреставленным приписала она еще одно имя. Какое — думаю, вы догадаетесь и без моей подсказки. То есть все это время одержима была она, оказывается, идеей иметь подле себя не то чтобы могилу Стивы фон Паллена, но как бы ее подобие и быть похороненной после своей смерти рядом с этой плитой. Вот такая странная и богопротивная, прямо скажу вам, фантазия И что же? Фокус это ей удался. Местные чиновники так привыкли к ней и к ее аккуратности и скрупулезности при оформлении всех необходимых документов, что подлога не заметили Она же на скудные сбережения свои заказала плиту и установила ее в отдаленном уголке так, чтобы подольше никому на глаза она не попалась из людей сведущих К тому времени, было это не так уж сложно, кладбище разрослось, русские, живущие уже не только в Париже, но и по всей Франции стали везти сюда хоронить своих близких, и на скромную плиту никто не обратил даже внимания. Так и стала я хранительницей ее страшной тайны, потому что в ту ночь у образа Божьей матери взяла она с меня слово, что до ее смерти никто о том подлоге не узнает, а как умрет она, так я похороню ее непременно рядом стой плитою. Отказать ей я не смогла, уж очень любила я ее и было за что — кроткая и чистая душа была у несчастной, думаю, что и Господь простил ей грехи ее. К тому же в ту ночь она была действительно уже очень больна, скоро после пасхи слегла с тяжелым воспалением легких и тихо угасла той же весной. Волю я ее выполнила, могила Верочкина рядом с той проклятой плитой, возле которой приключилась с вами, дорогой мой, эта странная встреча. Вот вам и весь мой сказ. Теперь вроде и мне на душе стало легче, все же тяжкий груз возложила на нее любимая кроткая подруга моя — Верочка, Царствие ей Небесное и вечный покой В комнате было уже совсем темно, но никому в голову даже не приходила мысль зажечь свет, словно разговор этот только и мог вестись в сумерках, да в темноте Все помолчали еще немного Старая дама переводила дух, столь длинное повествование, да еще всколыхнувшее давние и волнующие ее воспоминания, далось ей нелегко. Поляков же никак не мог собраться с силами и задать вопрос, который мучил его едва ли не середины рассказа Нетты Казимировны, когда помянула она семейство фон Палленов, хотя и сказала, что лично не было знакома ни с кем из них. Однако она словно бы услышала его и слабый голос вновь обратился к нему из темноты — Я чувствую, Дмитрий, вы хотите о чем-то спросить меня. Не смущайтесь, друг мой, в вашем положении, вы должны быть отважны — Как вы узнали, Нетта Казимировна? Да, я хотел спросить. Та женщина, что повстречалась мне и так обошлась со мною потом, я ведь описал вам ее внешность… Не встречалась ли она вам, ведь вы наверняка бываете у той могилы, то есть плиты, посещая могил у вашей подруги?
