Джейсон Гудвин - История доллара
За Уай-стрит Кларк проходит через небольшой палаточный городок, разбитый на плацу прибывшими на побывку солдатами шестнадцатого пехотного полка. Они копают выгребные ямы или сидят, вытянув ноги, на отворотах своих палаток, починяя обувь, пришивая пуговицы или разбирая и собирая вновь свои винтовки Мартини. Все они уже знают имена своих командиров, генералов и президента. Некоторые слышали о Сэлмоне Чейзе, министре финансов Линкольна. Но имя человека, который кормит их, обеспечивает постоем и дает средства, которые можно понемногу отправлять домой семьям, им неизвестно. В реальности они даже не обращают внимания на Кларка, технаря и дельца, который по новому делу идет к мерцающей светом громаде здания Казначейства США.
Зато его видит привратник. Он прикладывает руку к своей шляпе и приветливо говорит: «Доброе утро, мистер Кларк». Кларк пристально на него смотрит и бурчит ответное приветствие, продолжая свой путь сквозь обитые медью ворота, и убыстряющимся шагом, стуча каблуками по мозаичному каменному полу, преодолевает путь до лестницы.
Это одно из самых крупных зданий в Соединенных Штатах, увитый колоннами четырехсотфутовый фасад которого полностью занимает одну из сторон 15-й улицы между Пенсильвания-авеню и Джи-стрит. Оно расположено таким образом, что закрывает вид на Капитолий из Белого дома[94]. Три его лучших портика окнами выходят на президентский огород. Кларку нравится сюда ходить. Он добирается до Бюро денежных знаков по лестнице, которая, чем дальше, тем становится более скромной.
По пути в кабинет он заглядывает в зал сортировки, где семьдесят девушек напряженно трудятся за нарезкой листов отпечатанных долларов. Сначала они изучают листы на предмет возможных ошибок и отклонений, затем нарезают и складывают купюры в пачки. Когда в пачке набирается 1000 долларов, ее отдают на брошюровку в парусиновых мешках. Благодаря Спенсеру Мортону Кларку, это первые женщины, нанятые в Америке на государственную службу. Кларк говорит, что они работают аккуратнее мужчин и не так шумят. Столетие спустя о нем будут вспоминать как об эмансипаторе.
Мистер Кларк торжественно шествует мимо рядов из столов для резки. Миссис Браун что-то напевает себе под нос. Одна из новеньких будто спросонья. Ножницы кромсают и кромсают. Хорошенькая Элла потягивается, сцепив пальцы за головой. Она замечает Кларка, и ее глаза округляются. Мистер Кларк улыбается в ответ.
СОЮЗ ВСТуПИЛ в войну с двумя сотнями тысяч долларов в казне, но министр финансов Сэлмон П. Чейз сохранял невозмутимость вплоть до того, как битва при Булл-Ран в июле 1862 года опрокинула надежды на легкую победу над Югом. Армии теперь предстояла долгая кампания, а солдатам нужно было платить. Чейз занял средства у банков Севера, продал облигации военных займов патриотически настроенным инвесторам и с глубоким прискорбием (поскольку он был сторонником металлических денег) обратился к варианту запустить печатный станок. В апреле 1862 года выпустили 150 млн долларов в счет долга Соединенных Штатов. Пять месяцев спустя Чейз распорядился напечатать еще 150 млн, затем еще столько же — в следующем году. Вторым решением стали однодолларовые купюры, впервые выпущенные в обращение правительством. Они были совсем непохожи на те долларовые купюры, к которым успели привыкнуть американцы, с их картинками, изображавшими «индейцев, пароходы, поезда, поселенцев, пионеров Запада, бизонов, Свободу, Справедливость и исторических персонажей, подобных Вашингтону и Джефферсону». На них красовался портрет Сэлмона П. Чейза собственной персоной: на лицевой стороне они были отпечатаны черной краской, на обороте — зеленой.
Как и революционные «континенталки». гринбеки были обеспечены лишь обещаниями. Прочность обещания измерялась падением их стоимости. Когда Союз одерживал победы, курс гринбеков рос относительно золота — в августе 1863 года, после побед при Геттисберге и Виксберге, их стоимость превысила 82 цента за 1 доллар. Но к июню следующего года 1 гринбек оценивался в 35 центов. После появления памфлета под названием «Предупреждение народу: бумажный пузырь», описывавшего рост цен термином «инфляция», в употребление вошло новое слово. К маю 1865 года курс гринбеков вернулся к 78 центам.
К этому времени портрет Сэлмона П. Чейза красовался на банкнотах достоинством в 10 000 долларов — яркий пример инфляции, и сам Чейз имел весьма раздутое представление о собственной значимости. В качестве губернатора Огайо в 1860 году он оспаривал с Линкольном лидерство в Республиканской партии. Линкольн одержал верх и включил его в состав своего правительства, где Чейз прославился тем, что расставил свои креатуры на все посты, потенциально находившиеся в его юрисдикции, а также на ряд тех, которые находились за ее пределами. Всякий раз, когда казалось, что президент ему противодействует, Чейз высокопарно подавал прошение об отставке. В период между 1861-м и 3 января 1864 года Линкольну пришлось четырнадцать раз упрашивать своего министра финансов остаться на посту, несмотря на вопиющее превышение тем своих полномочий и нескрываемое желание получить должность самого Линкольна. После таких бесед Линкольн обычно ложился на кровать и гримасничал.
Чейз также был глубоко верующим человеком и естественным образом рассматривал себя как прямого выразителя воли Всевышнего, поэтому был тронут полученным в начале войны письмом от преподобного М. Р. Ваткинсона из городка Ридливиль в Пенсильвании. «Вы, верно, христианин. — писал преподобный. — Что, если бы наша нация сейчас пала во прахе? Разве антиквары последующих столетий не пришли бы к верному выводу о том. что мы были нацией язычников?» Преподобный говорил о монетах: его болезненная фантазия рисовала картину того, как в будущем набожные археологи установят сей факт на основании того, что монеты Соединенных Штатов «в постыдном язычестве» прославляли только богиню свободы. Чтобы дать им верное представление, он предложил собственный эскиз, изображавший флаги, всевидящее око, звезды, кольца единства и слова «Бог, свобода, закон».
Чейз инстинктивно ухватился за эту идею: к тому времени на смену жесткому рационализму авторов Конституции минувшего столетия пришло более приземленное осознание, что еще никто не терял голоса избирателей, взывая к имени Господа.
«Ни одна нация не может быть сильной иначе как силой Господа или оберегаться иначе как Им, — писал Чейз директору Монетного двора в Филадельфии. — Наша национальная валюта должна возвещать о том, что наш народ уповает на Господа». Монетный двор поспешил подчиниться и предложил выбить: «Наша страна — наш Бог» и «Боже, на тебя надеемся». Но Чейз настоял на своем окончательном варианте девиза. С 1864 года слова «На Бога уповаем» должны были чеканиться на всех монетах, где могли поместиться.
Пройдет почти столетие, прежде чем этот девиз появится на долларовых банкнотах. Линкольн дразнил Чейза, спрашивая, не придется ли президенту расписываться на каждом гринбеке. Чейз, считавший само собой разумеющимся, что Линкольн в принципе занимает не свой пост, неделю мучительно пытался решить проблему, как объяснить президенту суть бумажных денег. Параллельно он собрал отряд из семидесяти клерков на ста двадцати долларах годового оклада, задачей которых было подписывать банкноты. Так продолжалось шесть месяцев. пока Спенсер Мортон Кларк не указал на то, что подпись можно напечатать. Он распорядился выгравировать ее прямо на печатной форме и тем сэкономил государству тысячи долларов. Быть может. именно поэтому он с тех пор считал, что ему все должны.
В ИЮЛЕ1862 года Кларк наглядно доказал министру финансов Чейзу, что компании по производству банкнот перегружены заказами на гринбеки, и предложил печатать их самостоятельно: поручить граверу работу над изображением новых долларовых и двухдолларовых купюр, дать задание печатавшему с печатных форм Чарльзу Нилу запустить полный цикл печати — с подбором бумаги, типографской краски, станков и работников. Нилу потребовалось три месяца, чтобы найти типографов, готовых работать на правительство (никто не верил, что государственный проект просуществует долго).
Тем временем потребность в деньгах росла. В условиях, когда стоимость гринбеков быстро падала, население предпочитало тратить бумажные деньги, а не серебро, следуя закону Грешема[95], который гласит, что наличие в обращении неполноценных денег всегда приводит к выводу из него полноценных. Стоило июню 1862 года смениться июлем, как через неделю в Бостоне и Нью-Йорке все серебряные четвертаки, десятицентовики и трехцентовики, которые смазывали механизм повседневных денежных расчетов, просто исчезли. Большинство всплыло в Канаде, принявшей десятичную денежную систему и доллар своей соседки в 1858 году. На городских улицах в карманах прохожих больше не гремела мелочь, ни один бармен не мог дать размен. Никто не брал омнибус или паром по пути на службу, так как ни у кого не было денег достоинством от цента до пяти долларов: общественный транспорт ходил пустой, а тысячи его недавних пассажиров сердито шагали рядом.
