Дэйв Пельцер - Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство
Я вздрогнул, когда за моей спиной захлопнулась толстая дубовая дверь камеры. Мне потребовалось меньше минуты, чтобы оценить, куда я попал. Стены из грязно-белых шлакобетонных блоков. Вытертый цементный пол. Я сложил мокрое полотенце, смену белья и носки в крохотную тумбочку. Сел возле кровати, прикрученной к стене, и вдруг почувствовал, что страшно хочу в туалет. Только тогда я заметил, что в камере нет ванной комнаты. Укрывшись с головой черным шерстяным одеялом, я наконец почувствовал, как тугой «резиновый жгут» начинает ослабевать. Несколько секунд спустя я уснул.
В первый раз дверь моей камеры открылась после обеда; я вышел в коридор с таким ощущением, будто иду по яичным скорлупкам. Другие дети казались мне настоящими великанами, а не подростками. Первые несколько дней я в основном пытался придумать, как здесь выжить. Лучше затеряться на заднем плане, не привлекать к себе внимания и в кои-то веки постараться держать рот на замке. Во время первой недели в тюрьме Хиллкрест я стал свидетелем шести яростных драк, причем три из них произошли потому, что ребята не смогли договориться, кто первый будет играть в бильярд. Мне повезло: я отделался всего лишь несколькими шишками, и то заработал их сам, потому что ходил, опустив голову и глядя под ноги, чтобы ни с кем не встретиться взглядом. И конечно, я старался держаться подальше от стола для бильярда.
Чуть легче стало, когда меня перевели из секции для новичков, то есть крыла «А», в расположенное над ним крыло «С», где размещались гиперактивные ребята помладше. Вскоре я узнал, что в этом крыле правила были не такие строгие. И я больше не прятался в своей комнате, стоило только персоналу тюрьмы отвернуться, отправив заключенных по камерам. Взрослые в крыле «С» были более открытыми, охотнее шли на контакт с детьми, поэтому я чувствовал себя в относительной безопасности.
А потом случилось нечто совсем неожиданное: меня вызвали из комнаты отдыха и сообщили, что ко мне пришел посетитель. Краем уха слушая, что можно и что нельзя делать во время общения с гостями, я чувствовал, как внутри все сжимается от радости. До сих пор я не знал, что ко мне могут приходить гости, и теперь пытался угадать, кто же решил меня проведать.
Вбегая в маленькую комнату для посещений, я уже предвкушал встречу с Лилиан или мисс Голд. Но, увидев посетителя, едва сдержался, чтобы не отпрянуть. За небольшим столом возле стены сидел отец. Помимо мамы, папа был последним человеком, которого я бы хотел увидеть во время моего пребывания в тюрьме для несовершеннолетних.
Схватившись за спинку стула, я заметил, как дрожат мои руки.
— Итак, Дэвид, — обратился ко мне отец абсолютно бесстрастным голосом. — Как поживаешь?
— Хорошо, сэр, — быстро ответил я, стараясь не встречаться с ним взглядом.
— Понятно… а ты подрос. Когда мы виделись в последний раз?
— Год назад, сэр.
Наконец я решился посмотреть на папу. В тот момент я смутно помнил нашу последнюю встречу. Наверное, тогда я еще жил в мамином доме. Сейчас папа, облокотившийся на стол, казался мне очень худым. Лицо и шея стали красными и морщинистыми. Когда-то тщательно расчесанные черные волосы поседели и висели неровными жирными прядями. Папа практически ежесекундно кашлял. Наконец он залез в карман куртки и достал оттуда пачку сигарет. Вытянул одну, постучал ею по столу, после чего зажег. Сделав несколько затяжек, отец сумел справиться с дрожью в руках.
А мне все еще было стыдно смотреть ему в глаза.
— Эмм… пап, прежде чем ты что-нибудь скажешь… Я просто хочу, чтобы ты знал…
— Замолчи! — внезапно прикрикнул на меня отец. — Даже не начинай вешать мне лапшу на уши! — Глубоко затянувшись, он затушил сигарету и достал новую. — Ради бога, если на станции кто-нибудь узнает о том, что ты сделал… ты хоть представляешь, чем это мне грозит? Как будто у меня без этого проблем мало!
Я весь сжался, мечтая исчезнуть.
— Ты доволен? — рявкнул папа. — Теперь у твоей матери полностью развязаны руки! — Он снова затянулся и продолжил, потрясая сигаретой: — Господи! Ну вот что тебе еще нужно было? Мне начала названивать эта женщина из социальной службы…
— Мисс Голд? — пробормотал я, но папа не обратил на меня внимания.
— И когда я наконец нашел время, чтобы поговорить с ней, вдруг выясняется, что ты крадешь вещи из магазинов, сбегаешь из дома и ввязываешься во всякие…
— Папа, подожди, я правда…
— Закрой рот, Дэвид, пока я тебе его не закрыл! — прорычал отец. Выпустив облако дыма, он, прищурившись, посмотрел на меня: — Ты не можешь нормально жить, так? Разве недостаточно того, что полиция забрала тебя из школы, а матери и братьям пришлось таскаться по судам? Как так можно? Ты же все получил. Новую жизнь с чистого листа. И всего-то надо было сидеть и не высовываться. Но ты же так не можешь, правильно? Ты хоть представляешь, что твоя мать хочет с тобой сделать? Представляешь? — возмущенно спросил папа, повысив голос. — Она требует, чтобы я подписал какие-то бумаги. Преследует меня с ними уже… знаешь, сколько это продолжается? — Этот вопрос он задал скорее самому себе, нежели мне. — Знаешь, сколько она уже ходит за мной по пятам с этими проклятыми документами?
Я покачал головой, даже не пытаясь вытереть слезы с лица.
— Несколько лет! С тех самых пор, как выгнала тебя из дома. Черт, а может, она была права? Может, тебя действительно нужно было… Думаешь, мне легко? Знать, что мой сын находится в таком месте? — Папины глаза были настолько холодными, что, казалось, могли проморозить меня насквозь. — Поджог. Тебя обвиняют в поджоге! Черт, может, она права. Может, ты на самом деле неисправим.
Я смотрел, как оранжевый ободок на сигарете подбирается все ближе к папиным пальцам. Что я мог сказать?
— Ну что ж… — сказал отец, помолчав несколько минут. — Мне еще нужно машину вернуть. Я… это… — Он оборвал себя на полуслове и резко встал из-за стола.
На прощание я все-таки решился посмотреть отцу в глаза. Они оказались неожиданно усталыми и пустыми.
— Спасибо, что приехал повидать меня, — пробормотал я, надеясь, что мой голос звучал не слишком уныло.
— Ради бога, мальчик, постарайся не впутываться в неприятности! — бросил он в ответ. Уже стоя на пороге комнаты, папа обернулся и взглянул на меня: — Я очень многим пожертвовал ради тебя. И я устал; видит бог, я очень устал. Я сожалею о многих вещах в своей жизни. И тебе я могу простить многое, даже то, что ты сделал с нашей семьей, но поджог — поджог я тебе простить не могу. И никогда не прощу.
Он ушел, захлопнув за собой дверь. Я сидел и бездумно таращился на стену.
— Я люблю тебя, пап, — сказал я в пустоту.
За обедом, когда множество ребят толпились возле контейнеров с едой, сражаясь за каждую порцию, я тоскливо грыз салат и чувствовал себя невероятно одиноким. Только я был виноват в том, что мои родители были несчастливы. Только из-за меня они развелись, только из-за меня начали пить и только из-за меня отец — человек, спасший столько жизней, — был вынужден жить в убогой съемной квартире. Я намеренно выставил напоказ наш семейный секрет. Внезапно я понял, что папа был прав. Он все это время был прав.
После обеда, пока я мыл полы в столовой, ко мне подошел работник тюрьмы.
— Пельцер, к тебе посетитель, — сообщил он.
Несколько минут спустя я снова стоял перед маленькой комнатой. Глубоко вдохнув, я зажмурился и потянул на себя дверь, молясь, чтобы за столом сидела не мама. Проморгавшись, я понял, что ко мне пришла Лилиан. Она перегнулась через стол и тепло обняла меня.
— Как твои дела? — участливо спросила миссис Катанзе.
— Замечательно! Теперь замечательно! — радостно воскликнул я. — Вы даже не представляете, как… как здорово, что вы приехали!
Лилиан улыбнулась и сжала мои руки в своих ладонях:
— Дэвид, пожалуйста, успокойся и выслушай меня. Нам о многом нужно поговорить, поэтому будь внимателен. Отец уже приезжал к тебе?
— Да, мэм! — с готовностью ответил я.
— А ты не мог бы мне рассказать, о чем вы говорили?
Я откинулся на спинку стула и постарался представить встречу с папой от начала и до конца, чтобы ничего не упустить в своем рассказе.
— Может быть, он говорил о каких-то документах? Важных бумагах? — поинтересовалась Лилиан тем временем.
— Да вроде нет. Во всяком случае, я не помню, — ответил я, почесывая в затылке.
Миссис Катанзе сжала мои руки так сильно, что мне стало немного неуютно.
— Дэвид, пожалуйста, — взмолилась она. — Постарайся вспомнить! Это очень важно.
Перед глазами мгновенно возник образ отца, который раздраженно жалуется на то, что мама не дает ему покоя и требует подписать какие-то бумаги. Я попытался вспомнить, что именно он говорил.
— Папа рассказывал, что мама была права и он собирается подписать бумаги, в которых говорится, что я неисправим… — В последнем слове я был неуверен.
