Борис Минаев - Психолог, или ошибка доктора Левина
– Ну хорошо. Хорошо. Свет выключи.
Она попросила его не торопиться. Но он торопился.
Он торопился, потому что боялся расплакаться – прямо здесь, в постели, на ней.
* * *Ну а психодрама продолжалась.
За год в клубе образовалось довольно много новых членов, например, Лева притащил туда своего друга Саню Рабина, из шестой больницы. Правда, между этими «новенькими» и «старенькими» существовал определенный конфликт интересов.
– Понимаешь, какая вещь, – говорил ему Саня, когда они возвращались домой, – мы с тобой по-разному смотрим на эту проблему, потому что ты – «юный психолог», а я не юный психолог, я здесь случайно, в общем-то, оказался, просто мимо шел.
Лева заводился с пол-оборота и начинал чуть ли не орать, что это уже полное хамство, и при чем тут «юный», и при чем тут вообще все вот это, если психодрама вещь совершенно универсальная, и к психологии, особенно советской, и к психиатрии тем более, она имеет отношение такое же, как, предположим, ручка имеет отношение к Союзу писателей.
– Нет, постой, – говорил Саня Рабин и останавливался у какой-нибудь, предположим, колонны на какой-нибудь, предположим, станции «Маяковская». – Нет, постой, Лева. Ты так не проскакивай эту тему, я тебе все равно не дам ее проскочить. Значит, получается, что Ира Суволгина – не психолог?
– Ира Суволгина – отвечал ему Лева, улыбаясь, – психолог, разумеется. И, наверное, хороший. Но то, чем она занимается, и ты прекрасно это знаешь, не психология. По форме да, а по сути нет. По сути это нечто большее.
– Педагогика, да? – подсовывал ему хитрый Саня Рабин гнилую наживку.
– Педагогика… – задумывался Лева. – Да нет, Саня. Не педагогика. Это революция. Без крови. Без смены общественного строя. Без лозунгов. Приходят люди, и начинается другая жизнь. Они делают другой человеческий материал. Вот и все.
Шум поезда заглушал их слова, и говорить можно было все что угодно. В троллейбусе, например, Лева сказать бы такое постеснялся. Не побоялся, а именно постеснялся.
– Из кого делают, из нас?
– Ну из нас… – неохотно согласился Лева.
– Так в том-то и дело! – вскидывался Саня Рабин. К тому времени он уже приобрел свой фирменный облик, с которым прошел все последующие десятилетия, – маленькая бородка, улыбка, внимательный взгляд, мягкость, обезоруживающая откровенность. – В том-то и дело, Лева! Когда из тебя делают новый человеческий материал, это и называется психология! Психология – такая наука. Там есть свои методы, свои теории, очень интересные, не спорю, ты будешь их изучать, пять лет, тебе все это очень полезно, важно, для тебя это ступень, а я-то тут при чем? Мне-то говорят про другое, что я уже товарищ, соратник, не знаю, сотрудник, что это чуть ли не подпольная деятельность, за которую иногда увольняют, иногда сажают, что я уже в ней, уже внутри, ты понимаешь?
– Ну и что, и мне так говорят, – удивился Лева. – И что?
– А сам ты противоречия не видишь? – не унимался Саня.
– Не вижу. Сначала нас надо чему-то научить, потом мы учим других. Вот когда мы выезжаем на семинары в другие места, мы же действительно уже учим. Мы уже в другой позиции.
– Знаешь, Лева, – разозлился Саня, – я иногда думаю: ты действительно такой лояльный или прикидываешься?
– Прикидываюсь, конечно, – улыбнулся Лева. – На самом деле я просто пофигист.
– Ну-ну, – задумался Саня. – Все мы пофигисты до поры до времени. А у вас с Ирой уже все?
– А у нас с Ирой уже все… – сказал Лева. – И давно. И ты это знаешь. Поэтому моя позиция совершенно чистая и нейтральная: наша цель – помочь человеку.
Наша цель – помочь человеку.
Таков был девиз их клуба. Его, слава богу, не произносили хором, но все-таки Лева иногда мучительно внутренне краснел, когда Ира Суволгина, приезжая на семинар в другие города, тихо и страстно произносила этот текст, глядя в чужие внимательные глаза:
– Ребята, наша цель – помочь человеку. Это девиз нашего клуба «Солярис». И я очень надеюсь, что он станет и вашим девизом. Когда-нибудь…
Семинары по психодраме проходили в школах, институтах, техникумах и иногда даже детских домах, по педагогической или комсомольской линии, Лева не особенно разбирался в этих структурах, но, как правило, для организации семинара требовалась принимающая сторона – то есть такая же Ира, или Вася, или Лена, в каком-нибудь пединституте, тоже увлеченная психодрамой, тоже собиравшая разный народ на эти занятия, прослышавшая о «Солярисе» и загоревшаяся идеей пригласить москвичей.
Смысл всех этих поездок был, конечно, не только в пропаганде нового учения, в распространении психодрамы вширь и вглубь, по просторам нашей Родины, главный смысл был – по мнению Иры – в том, что в этих поездках сам «Солярис» постепенно превращался в крепко спаянную команду единомышленников, смысл был именно во внутреннем росте самого «Соляриса» как ячейки будущего позитивного (или отрытого) общества.
О позитивном (открытом) обществе Ира Суволгина говорила в «Солярисе», надо признать, далеко не со всеми. С Саней Рабиным говорила, с Левой говорила, с Леней Костроминым (тем угреватым, которому Лева сказал «Я люблю тебя, папа», и фраза эта стала знаменитой), с Колбасиной говорила (Лена Колбасенкова, которую все звали Колбасиной, та большая рыжая девочка, которая на первой психодраме была его «мамой»), ну и еще три-четыре человека, но не больше, а в «Солярис» постоянно ходило человек двадцать пять – тридцать, наверное.
Не всем она доверяла настолько. Но об этом потом…
Ездили на семинары, правда, не все. Ездило человек десять (Лева тоже ездил далеко не всегда, а вот Рабин не пропустил, наверное, ни одного раза), плюс Ирины какие-то друзья, уже взрослые, получалось всего около пятнадцати.
Для них для всех надо было организовать питание, билеты, проживание, если у кого-то возникали проблемы с родителями, надо было говорить с родителями, в дороге еще поговорить с каждым, каждому заглянуть в глаза, выяснить настроение, все это Ира истово брала на себя, поскольку считала эти выездные семинары самой важной частью их деятельности, но ей, конечно, необходимы были помощники, и она поручила психологическую часть (заглянуть в глаза, выяснить настроение) им с Саней Рабиным, а организационную – Костромину и Колбасине.
Колбасина долго язвила по этому поводу (кому мусор выносить, кому цветы в вазу ставить), но, будучи тайно влюблена в Рабина, интригу развивать не стала, тем более что, когда делились на группы, Ира всегда назначала в каждую группу одного «своего» модератора, а групп было, как правило, четыре или пять, вот и получалось, что на самом важном участке работы их права с Костроминым и Колбасиной выравнивались, все четверо были «модераторами», это было неофициальное название, новое, слишком западное, но уж гораздо лучше и точнее, чем «ведущий группы»…
Ну так вот, смысл всей деятельности Иры, если говорить схематично, был в том, что психодраму она пыталась распространить не только на больных людей, людей «с проблемами», но и на здоровых (не бывает же людей без проблем, говорила Ира), на всех вообще. Ира считала психодраму универсальной отмычкой ко всем отношениям, и тех, кто прошел семинар хотя бы один раз, считала уже принципиально другим человеческим материалом, умеющим отстраняться от ситуации, формулировать, находить контакт, ставить вопрос – то есть для нее психодрама была средством для создания в будущем нового общества, не такого, и не сякого, а просто позитивного (и открытого).
Свою идею (а она считала ее своей) Ира называла «социальной психодрамой» и писала по ней диссер.
Лева во всю эту «большую» схему вникнуть как бы и не пытался, толстую книгу философа Э. Ильенкова, которую дала ему Ира, до конца не дочитал, бросил, а вот некоторые переводы с английского по технологии психодрамы, совсем коротенькие, по шесть-семь страничек, третий экземпляр на папиросной бумаге, читал с удовольствием, там все было просто и понятно.
Ира, в общем, шла в ногу со временем, это был пик развития подобных методик, Лева про себя называл их «шаманскими», например, игротехника Щедровицкого, коммунарская методика Иванова-Шапиро, откуда пошли все эти комштабисты с жеваными галстуками и гитарами, «ролевики», другие психотехники, тогда они только появлялись, но все эти вещи, как считала Ира, обязательно включали в себя психодраму, социальную психодраму, и ею порождались…
Шаманство было в том, что любая из этих методик подразумевала строгий ритуал, четкую последовательность действий, не вполне вразумительно мотивированных. Отрежьте голову черной курице, смешайте ее с мочой молодого поросенка, повернитесь лицом на восток. В любом ритуале – от гадания до суда Линча – есть то же самое, тот же элемент растормаживания, гипноза, думал Лева потом, через много лет, вертя в руках их фотографию, коллективное фото на одном из семинаров – вот Ира, вот Саня Рабин, вот он, вот ребята, вот Колбасина стоит, подбоченясь, эх, бросила психологию, стала попадьей, родила четверых, начала рисовать, фотографировать, счастливый человек, гармоничный, не то что он…
