Артур Хейли - Отель
— Сейчас напишу. — Герцогиня прошла в другой конец комнаты к секретеру, быстро что-то написала и тут же вернулась со сложенным листком бумаги, на котором стояла эмблема отеля. — Извольте.
Не взглянув на записку, Огилви положил ее во внутренний карман. Он по-прежнему не сводил глаз с лица герцогини.
Наступило неловкое молчание.
— Вам нужно что-то еще? — неуверенно спросила герцогиня.
Герцог Кройдонский поднялся со своего места, прямой как палка, и пошел куда-то.
— Денег, — раздраженно произнес он, останавливаясь, но не поворачиваясь к ним. — Он хочет денег.
Толстое лицо Огилви расплылось в ухмылке.
— Совершенно верно, герцогиня. Десять тысяч сейчас, как условились. Остальные пятнадцать в Чикаго, в субботу.
Герцогиня с рассеянным видом прижала к вискам пальцы, унизанные кольцами.
— Право, не понимаю, как это я… забыла… Столько было всяких дел.
— Неважно. Я бы напомнил.
— Займемся этим сегодня к вечеру. Наш банк позаботится…
— Деньги наличными, — перебил герцогиню толстяк. — Купюры не крупнее двадцаток и не новые.
— Это еще почему? — метнула на него недоумевающий взгляд герцогиня.
— А чтобы по ним ничего нельзя было распознать.
— Вы что же, не доверяете нам?
Огилви потряс головой.
— В такой ситуации лишь круглый дурак может кому-нибудь доверять.
— Тогда почему же мы должны доверять вам?
— Да потому что мне с вас еще пятнадцать косых причитается. — В высоком фальцете появились нотки нетерпения. — И запомните: тоже в мелких купюрах, причем банки по субботам не работают.
— Теперь представим себе, — сказала герцогиня, — что в Чикаго мы вам ничего не платим.
Улыбка мгновенно сошла с лица детектива — даже намека на нее не осталось.
— Я, скажем прямо, рад, что вы подняли этот вопрос, — сказал он. Чтобы все между нами было ясно.
— Думаю, мне и так все ясно, но все же объясните.
— В Чикаго, герцогиня, будет вот как: я ставлю машину в укромном месте, но где — вы не будете знать. Потом иду в отель и получаю свои пятнадцать косых. После этого я возвращаю вам ключи и говорю, где спрятана машина.
— И все же вы не ответили на мой вопрос.
— Сейчас, сейчас. — Поросячьи глазки детектива сверкнули. — Если что вдруг не так — ну, к примеру, если вы заявите, что у вас нет наличных, потому как вы забыли, что банки в этот день не работают, — я вызову полицию там же, в Чикаго.
— Но ведь и вам тогда придется многое объяснять. Хотя бы почему вы перегнали машину на север.
— Ничего нет проще. Скажу, что вы заплатили мне пару сотен — они как раз будут при мне, — чтоб я пригнал вашу машину в Чикаго. Вы-де сказали, что для вас этот путь слишком утомителен. Сами же с герцогом пожелали лететь. А я, только когда добрался до Чикаго и как следует пригляделся к машине, понял, что к чему. Вот так-то… — Детектив передернул своими огромными плечищами.
— Мы не собираемся изменять своему слову, — заверила его герцогиня Кройдонская. — Но как и вам, мне хотелось убедиться, что мы понимаем друг друга.
Огилви кивнул.
— По-моему, понимаем.
— Приходите в пять, — сказала герцогиня. — Деньги будут приготовлены.
После ухода Огилви герцог Кройдонский покинул свое добровольное уединение и возвратился на прежнее место. На столике стояли рюмки и бутылки — запас их со вчерашнего дня был обновлен. Налив в стакан виски, герцог плеснул туда немного содовой и залпом выпил.
— Я вижу, вы с самого утра опять за свое, — ехидно заметила герцогиня.
— Надо же прополоскать себя. — Герцог снова налил висни, но на этот раз отхлебнул совсем немного. — Я словно весь вывалялся в грязи после того, как побыл в одной комнате с этим типом.
— Зато так называемый «тип» явно менее разборчив, — парировала жена. — А то он мог бы сказать, что не желает быть в одной комнате с пьяницей, сбившим ребенка…
Герцог побелел. Трясущимися руками он поставил стакан.
— Ну, уж это удар ниже пояса, дорогая.
— …и постыдно бежавшим потом, — добавила герцогиня.
— Ну нет, клянусь, это вам с рук не сойдет! — гневно вскричал герцог. Он сжал кулаки и, казалось, сейчас набросится на нее и ударит. — Ведь вы же виноваты, вы! Это вы заставили меня уехать, даже остановиться не дали. Если б не вы, я бы остановился. Вы сказали, что это ни к чему: что сделано, то сделано. Вот вчера хотел же я пойти в полицию. Вы воспротивились! А теперь у нас на шее сидит эта проказа… этот мерзавец, который лишает нас последних остатков… — Герцог не договорил и умолк.
— Можно считать вашу истерику оконченной? — осведомилась герцогиня. Ответа не последовало, и она продолжала: — Могу ли я напомнить вам, что мне не пришлось долго вас убеждать. Если бы вы захотели или намеревались поступить иначе, мое мнение не имело бы для вас никакого значения. А что касается проказы, то вы едва ли заразитесь: вы так старательно отходили подальше, — предоставив мне одной вести все переговоры с этим чудовищем.
— Зря я начал этот разговор, — вздохнул герцог. — Простите великодушно.
— Если вам необходимо поспорить, чтобы привести в порядок свои мысли, — безразличным тоном заметила герцогиня, — извольте: я не возражаю.
Герцог снова взял свой стакан.
— Странно, — сказал он, медленно поворачивая стакан в руке, — но у меня некоторое время назад вдруг появилось такое чувство, будто случившееся, несмотря на весь ужас, как-то сблизило нас!
Это было сказано явно с намерением заключить мир, и герцогиня заколебалась. Для нее разговор с Огилви тоже был унизительным и тягостным.
Где-то глубоко внутри у нее тоже возникла жажда покоя.
И все же она не могла пересилить себя и пойти на примирение с герцогом.
— Если даже и так, — сказала она, — то я этого не почувствовала. — И не без яда добавила: — Во всяком случае, сейчас не время для нежностей.
— Вы правы! — И точно слова супруги были сигналом, снимавшим запрет, герцог одним духом допил виски и снова наполнил стакан.
Герцогиня бросила на него испепеляющий взгляд:
— Была бы вам очень признательна, если бы вы, по крайней мере, сохранили ясность сознания. Полагаю, мне самой придется иметь дело с банком, но может понадобиться ваша подпись на документах.
Уоррену Тренту предстояло выполнить две добровольно взятые на себя миссии, и обе были ему неприятны.
Во-первых, предъявить Тому Эрлшору обвинение, с которым выступил против него накануне Кэртис О'Киф. «Он беззастенчиво обирает вас, — сказал магнат о старшем бармене. — И, судя по всему, уже давно».
О'Киф сдержал слово и подкрепил свое обвинение документом.
Утром, в начале одиннадцатого, некий молодой человек, который назвался Шоном Холлом из корпорации отелей О'Кифа, вручил Уоррену Тренту докладную на семи страницах, составленную на основе наблюдений, — с фактами, датами и даже указанием точного времени. Человек, доставивший этот доклад лично Уоррену Тренту в его апартаменты на пятнадцатом этаже, был явно смущен. Владелец отеля поблагодарил его и тут же сел читать документ.
По мере того как Трент читал, выражение лица его становилось все мрачнее. В отчете разоблачались не только махинации Тома Эрлшора, но и других служащих, которым Трент доверял. Особенно неприятным было то, что его обманывали главным образом те работники, которых он вообще не считал необходимым проверять, а некоторых — как, например, Тома Эрлшора — даже считал своими личными друзьями.
Было также очевидно, что в масштабе всего отеля эти хищения приводили к более значительным убыткам по сравнению с указанными в отчете.
Внимательно прочитав отпечатанные на машинке страницы. Трент аккуратно сложил их и спрятал во внутренний карман пиджака.
Трент понимал, что, если бы поддался первой реакции, его ярость не знала бы предела и тогда он стал бы изобличать и карать одного за другим всех тех, кто обманул его доверие. От такого поступка он мог бы даже получить некоторое, хоть и грустное, удовлетворение. Но чрезмерный гнев в последнее время оставлял у него чувство опустошенности. Надо самому лично, лицом к лицу встретиться с Томом Эрлшором, решил он, и больше ни с кем другим.
Этот отчет, думал Уоррен Трент, оказался полезным, по крайней мере, в том, что освободил его от всяких обязанностей по отношению к служащим. До вчерашнего вечера, размышляя о «Сент-Грегори», Уоррен Трент всегда помнил о своем долге перед преданными ему подчиненными. Теперь же, убедившись в их нечестности, он был свободен в своих действиях.
И как результат перед ним открывалась возможность, которую до этого он старался избегать, а именно: распорядиться отелем так, как он сам сочтет нужным. Но даже и теперь такая перспектива казалась ему в высшей степени отталкивающей, и именно поэтому он решил сделать то, что ему было менее неприятно, — до конца выяснить отношения с Томом Эрлшором.
