Джулия Стюарт - Тауэр, зоопарк и черепаха
Они вспомнили, что пора уходить, только когда официант сказал, что ресторан закрывается. Они вышли на безукоризненно чистое крыльцо и, не чувствуя ночного холода, ждали, пока ливрейный лакей поймает им два такси. Когда притормозила первая машина, Артур Кэтнип пожелал ей спокойной ночи, затем приподнялся на цыпочки и поцеловал в губы. Поцелуй привел ее в такой восторг, что она совершенно не заметила, как приехала домой.
Проклиная себя за то, что перепутала, сколько времени Дания сопротивлялась, прежде чем сдаться, Валери Дженнингс выбрала книгу, вернулась за свой стол и убрала томик в сумочку. Когда она села, зазвонил телефон.
— Бюро находок Лондонского метрополитена. Чем могу служить? — проговорила она голосом дикторши тридцатых годов.
Человек с сильным акцентом осведомился, говорит ли он с Валери Дженнингс.
— Да, это я.
Священник из датской церкви рассказал, что ему пришлось как следует потрудиться, но поиски человека по имени Нильс Рейнкинг завершились успехом.
— Я понятия не имею, тот ли это, кто вам нужен, но я добыл его адрес. Наверное, ему можно будет написать, — прибавил святой отец.
— Отличная мысль, — похвалила она. — Я всегда жалела, что эпистолярное искусство уже не ценится так, как раньше. Диктуйте адрес.
Валери Дженнингс не собиралась даром терять время, доверяясь капризам Королевской почтовой службы. Положив трубку на рычаг, она потянулась за справочником, а потом сняла с вешалки рядом с надувной куклой свое темно-синее пальто.
Не прошло и часа, как она уже стояла перед домом в эдвардианском стиле, который изящно возносился к небу, а по бокам от двери возвышались два лавровых куста. Она нажала на кнопку звонка и, дожидаясь, разглядывала окно-фонарь. Дверь открыл голубоглазый мужчина с подернутыми сединой волосами.
— Чем могу помочь? — спросил он, вытирая пальцы о тряпку, покрытую разноцветными пятнами краски.
— Вы Нильс Рейнкинг? — спросила она.
— Да.
— Валери Дженнингс из бюро находок Лондонского метрополитена. Хотела спросить, вы ничего не теряли?
Нильс Рейнкинг сложил на груди руки.
— Я постоянно что-нибудь теряю. Особенно часто очки, но жена всегда их находит у меня на лбу. Или, может быть, вы нашли мою чековую книжку? — с надеждой спросил он.
— На самом деле кое-что посущественнее чековой книжки. Нашли ваш сейф.
Онемев, он секунду глядел на нее.
— Наверное, вам лучше войти, — проговорил он наконец.
Валери Дженнингс села на кожаный диван в гостиной и принялась рассматривать странные картины на стенах, а Нильс Рейнкинг скрылся в кухне. Он вернулся с кофейником свежезаваренного кофе и разлил его по чашкам дрожащими руками, затем опустился в кожаное кресло. Несколько лет назад, начал он, их дом ограбили, и ворам тогда удалось скрыться вместе с сейфом. Конечно, ему бы следовало выполнить указания производителя и прикрепить сейф к стене, однако руки не дошли. Хотя он сообщил об ограблении в полицию, с тех пор о сейфе не было ни слуху ни духу, и он совершенно отчаялся когда-нибудь получить его обратно.
— Где, вы говорите, его нашли? — спросил он.
Валери Дженнингс передвинула очки к переносице.
— Сейф был оставлен в метро несколько лет назад, и нам только что удалось его открыть, — сказала она. — Но чтобы убедиться, что он действительно принадлежит вам, я обязана спросить, что в нем было.
Нильс Рейнкинг поглядел на кремовый ковер под ногами.
— Разумеется, прошло несколько лет, но, насколько я помню, там были документы, относящиеся к кораблестроительной компании, в которой я тогда работал. Я все гадал, куда они подевались. Еще там была кое-какая наличность, которую моя жена в шутку именовала своим капиталом на случай бегства. Нет нужды говорить, что мы до сих пор вместе. Однако все это не так уж важно для меня. Скажите лучше, в сейфе остался манускрипт?
— Да, что-то похожее там лежит, — ответила Валери Дженнингс.
От поцелуя, который хозяин в ответ запечатлел на ее щеке, она подпрыгнула так, что кофе из ее чашки выплеснулся на блюдце. Нильс Рейнкинг снова сел в кресло, после чего рассказал о манускрипте, представлявшем столь большую историческую ценность у него на родине, что он даже не смог его застраховать. Когда-то, еще в семнадцатом веке, один из его предков по имени Теодор Рейнкинг был настолько возмущен плачевным положением Дании после Тридцатилетней войны, что написал книгу под названием «Dania ad exteros de perfidia Suecorum» — «От данов миру о предательстве шведов». Опозоренная страна тут же арестовала его, и после многолетнего заключения ему предложили на выбор: или его обезглавят, или он съест свое сочинение. Он приготовил из книги соус, благополучно употребил его, и жизнь автора была спасена. Оказавшись на свободе, он вернулся домой. И хотя он исхудал, зарос бородой и от него отвратительно пахло, победа осталась за ним. Дома автор извлек из своих дырявых чулок самую важную часть сочинения, которую успел вырвать и спрятать под одеждой. Реликвию высоко ценили у него на родине не только как доказательство непревзойденного хитроумия датчан, но еще и как единственную книгу в мире, которая была приготовлена и съедена, что стало, как сказал Нильс Рейнкинг, источником великой национальной гордости.
Когда Геба Джонс пришла в кофейню, Том Коттон читал газету, на первой полосе которой была помещена зернистая фотография животного, предположительно бородатой свиньи, пойманной в Шотландии. Геба Джонс сняла бирюзовое пальто и села, спросив, как прошел у него день.
— Пришлось лететь в Бирмингем на вертолете, чтобы доставить сердце в одну из тамошних больниц, — сказал он, складывая газету.
Она вскрыла пакетик с сахаром и высыпала в кофе, который он заказал для нее.
— Чье это было сердце? — спросила она, глядя на него и размешивая сахар.
— Мужчины, который погиб в дорожной аварии.
Геба Джонс опустила глаза:
— По крайней мере, его родные знают, от чего он умер.
Повисла долгая пауза.
Наконец она снова заговорила. Геба Джонс вспоминала тот страшный, самый страшный в ее жизни день. Вечером, накануне того дня, когда мир кончился, она зашла в комнату Милона, чтобы, как всегда, пожелать ему спокойной ночи. Он лежал в постели и читал греческие мифы, книгу, которая принадлежала еще его деду. Положив книгу на его столик у кровати, она накрыла сына одеялом до подбородка и поцеловала в лоб. Когда она шла к двери, он спросил, кого из греческих богов она любит больше всего. Она обернулась, поглядела на сына и тут же ответила:
— Деметру, богиню плодородия.
— А папа? — спросил Милон.
Геба Джонс на минуту задумалась:
— Мне кажется, он любит Диониса, бога виноделия, радости и сумасбродства. А ты сам кого любишь?
— Гермеса.
— Почему?
— У него один из символов — черепаха, — ответил мальчик.
На следующее утро, когда Милон не вышел к завтраку, она спустилась по винтовой лестнице и открыла дверь.
— Голодный медведь не танцует, — сказала она.
Когда сын не шевельнулся, она подошла к кровати и легонько потрясла его за плечо. Но он не проснулся. Она встряхнула его посильнее, а потом закричала, зовя мужа. Когда уже приехала «скорая помощь» и сына собирались выносить, Бальтазар Джонс все еще пытался его оживить. Они поехали в больницу вслед за «скорой», и она впервые в жизни видела, как муж проскочил на красный свет.
О смерти сына им сообщил молодой врач, судя по лицу, индийского происхождения. Геба Джонс лишилась чувств и очнулась в одной из палат со стеклянными стенами, и врач сказал, что ей лучше полежать, пока она не придет в себя и сможет отправиться домой. А когда она вернулась в Соляную башню — уже не мать, — то легла на кровать сына и пролежала остаток дня, рыдая, и пепел ее прежней жизни хлопьями сыпался на нее.
Специалист-патологоанатом исследовал сердце Милона, чтобы установить причину смерти. Делая заключение перед комиссией, он сказал, что примерно в одном случае из двадцати внезапных смертей от остановки сердца установить точную причину невозможно, даже после специального исследования. Это называется синдромом внезапной смерти от аритмии. Он кашлянул и сказал, что остановка сердечной деятельности была вызвана перебоями в сердечном ритме. В некоторых случаях подобную смерть вызывает несколько весьма редких заболеваний, влияющих на функцию электромагнитного поля сердца, однако обнаружить их можно только при жизни, а не после смерти. Некоторые протекают совершенно бессимптомно, сказал он, тогда как некоторые вызывают потерю сознания. Некоторые дети умирают во сне, некоторые прямо на ходу, иногда это происходит во время физического усилия, иногда из-за эмоционального потрясения. Прежде чем сесть на место, он добавил, что каждую неделю от внезапной остановки сердца умирает двенадцать детей.
