Анна Мосьпанов - Круглые кубики
– Олежка! – Я обхватила редактора за плечи. Пепел сигареты упал на его брюки, и он отодвинулся.
– Слушай, чумная, ты можешь успокоиться? Езжай в больницу, если хочешь. Мальчишку твоего там помоют, посмотрят, подержат пару дней в лучшем случае да и отправят в приют. Потом концов не найдешь.
– Бегу!
– Статью принесешь мне первым делом, а уж потом Епифанову отдашь. Опять небось править все придется.
– Есть, товарищ начальник! – крикнула я уже от двери и помчалась в больницу.
Но добраться до Коли удалось только на следующий день. Когда я приехала, мне сказали, что ребенок проходит санобработку. И вообще карантин. Вот отмоют, тогда и приходите.
На следующий день в девять утра я уже была у входа в клинику. В отделении мне сообщили, что мальчика Колю только что снова вымыли, осмотрели, и он играет с детьми в палате. А вчера его обработали керосином, потому что голова его просто кишмя кишела вшами. Скоро придет завотделением, и доктора будут решать, что с ним делать дальше. Но вообще-то ребенок без документов, без гражданства, судя по всему, и кто будет финансировать лечение беспризорника – непонятно.
– А вы, девушка, ему кто будете? – подозрительно спросила высокая сухая медсестра в коротеньком идеально накрахмаленном халатике, из-под которого торчали тонкие, спичечные совершенно ноги в черных колготках. Юбки под халатом явно не было. Никогда не понимала манеру наших медсестер носить халат на голое тело. Еще у дедушки в больнице всегда удивлялась.
– Я… Я журналистка. Меня Микаэла зовут. Мы нашли этого мальчика и… и будем следить за его судьбой! – постаралась я произнести максимально твердо.
– А чего за ней следить, за судьбой его? Сирота небось? Значит, в приют. Сейчас их знаешь сколько таких по Москве шляется? За судьбой каждого следить – журналистов не напасешься! – Сестра горько махнула рукой и подтянула колготки, отчего по ноге тут же пошла некрасивая «стрелка». – Ах ты, ёжкина мать! Тьфу, из-за вас все! Идите, восемнадцатая палата!
– Извините, – пропищала я и поспешила в указанном направлении, пока меня вообще не турнули отсюда.
До восемнадцатой палаты я не дошла. Откуда-то из-за угла раздались дикий визг, перемежающийся с матом, и знакомое словечко «тетька». Я побежала на крик. Там прямо в коридоре дородная пожилая сестра разнимала двух мальчишек, в одном из которых я узнала Мыколу. На полу перед ними валялась целая гора разноцветных кубиков.
– Да отпусти ты его, ирод! – Женщина пыталась оттащить Мыколу от ширококостного кудрявого мальчика в черных тренировочных штанах и просторной рубашке, из которой тот, несмотря на внушительные размеры, практически вываливался. – Ты ж ему все волосы повыдергиваешь! Коля, я кому сказала?
– Скотина тупая! – брызгая слюной, истерично орал Мыкола, мертвой хваткой вцепившись в волосы противника. – Дебил! Урод! Я ему говорю, что они круглые! А он мне доказывает, что круглых кубиков не бывает! Скотина!
– Бомжара грязный! Слепой, а туда же! Пусти, кому сказал! – на высоких нотах голосил мальчишка в трениках. – Пусти! Не бывает круглых кубиков.
– Я построил, придурок, построил башню из кубиков! Из круглых кубиков! Да пусти ты, тетька, пусти, говорю. – Мыкола резким толчком пнул медсестру, одновременно выпустив из рук волосы врага, и отскочил в сторону. В этот момент он и увидел меня.
Для меня вообще было загадкой, что именно он мог видеть. В ярком свете его уродство бросалось в глаза еще больше. Страшное бельмо, напоминающее при искусственном освещении непрозрачную пленку – почему-то возникла ассоциация с рыбьим пузырем, – закрывало один глаз практически полностью. На второй глаз даже смотреть не хотелось.
– А, тетька в шубе? Ты чего здесь делаешь?
– Коль. – Я подошла к нему поближе. Отмытый, в чистой, хоть и старенькой больничной одежке, он выглядел вполне пристойно. Если бы не эти жуткие глаза. – Коль, ты меня узнал? А ты меня видишь четко?
– Ну как четко? – Колька скривил губу и сплюнул прямо на пол. – Сиськи вижу зыкинские, задницу вижу рабочую, хоть и в шубе. Шубейка расстегнута, так я все и вижу. Чего еще надо?
Пожилая медсестра охнула и схватилась за сердце. А мальчик в трениках, еще не отошедший от недавнего конфликта, философски заметил:
– Сиськи видит он, ха! Вот они круглые, сиськи-то. А кубики все равно с острыми углами! Придурок слепой!
– Врешь ты все, скотина, – снова осклабился Колька, но тут уже я взяла его за руку и попыталась отвести к окну. Он неожиданно не стал сопротивляться и покорно пошел за мной. Медсестра, благодарно кивнув, взяла под руку мальчика в рубашке и повела подальше от агрессивного Мыколы.
Мы примостились на подоконнике. Колька, звериным каким-то чутьем понимая, как меня пугают его глаза, старался не смотреть в мою сторону, и стоял с опущенной головой.
– На, Коль, апельсины я купила. Ты говорил, что не пробовал никогда.
Не поднимая головы, он протянул худую ручку. Посмотрев на запястье, я обратила внимание, что кожа совершенно чистая. Значит, то, что я позавчера приняла за струпья, было обычной грязью.
– Почисти, теть, как тебя там? Я ж не вижу четко.
– Мика. Микаэла. Сейчас.
Кожуру я положила прямо на подоконник и, разделив апельсин на дольки, аккуратно всунула в его ладошку.
Он поднял было голову, но, увидев, что я с трудом выдерживаю его взгляд, только кивнул и, отвернувшись, запихал апельсин в рот. Все дольки разом.
– Вкусно! – По руке тек сок, но Колька этого не замечал. – Даже не пробовал никогда. Всегда хотел именно апельсины. Как мамка померла – мне семь лет было, так и бомжевал по составам. Кому я нужен с такими зенками? Пока мамка жива была, она за мной ходила. А потом все. Батька в лагерях где-то. Не знаю, может, тоже помер уже. Я один и остался.
– А потом что было?
– Меня в детдом отдали, а я сбежал. Бомжевал потом, говорю же. Три года. По составам дальнего следования. От ментов прятался с пацанами. В Москву приехали когда, у теплотрассы жили. А потом Датый нас подобрал.
– А Датый – это кто?
– Это козел один. Кликуха у него такая. Тетька, как там тебя, Мика, зачем тебе это? Меня ж выкинут отсюда через два дня. А Датый меня изметелит в мясо за треп. Это его бизнес, между прочим.
– Коль, а почему ты дрался с мальчиком? Из-за кубиков?
Колька повернулся ко мне, и я просто заставила себя не отворачиваться и смотреть ему в лицо, в эти жуткие глаза. Если то, что было на Колином лице, можно было назвать глазами.
– Та я ж построил башню. Из кубиков. А этот дебил сказал, что кубики не бывают круглыми!
– Коль, но ведь он прав. Кубики – на то и кубики, чтобы их можно было ставить один на другой и строить башни, дома, стены. А круглые предметы нельзя поставить друг на друга. Все рассыпется.
– Ты чё, тоже дура? – Он посмотрел на меня злобно, как зверек. Еще минута – и двинет по морде. – Говорю тебе, башня стояла. Из кубиков. Сам построил. Чё ты мне доказываешь, а? Спасибо за апельсин, я пошел.
– Коль, – начала было я, но тут меня окликнули.
– Простите, это вы журналистка?
Я обернулась на голос. По коридору к нам приближался пожилой широкоплечий мужчина лет пятидесяти с совершенно седой головой. Белая густая шевелюра резко контрастировала с моложавым лицом.
– Я доктор Свинцов. – Мужчина энергично протянул мне руку. – Можно вас на пару слов?
– Коля, а нам нужно на обед. – Вдали показалась сухощавая владелица рваных колготок. – Пошли скорее.
– Пока, – пробормотал Мыкола и, даже не оглянувшись в мою сторону, пошел навстречу медсестре.
Мы с доктором остались стоять у подоконника. Он машинально собрал апельсиновые шкурки, сложил горочкой в уголке.
– Извините, это я оставила. Сейчас уберу.
– Ничего, ничего. Меня зовут Сергей Сергеевич. – Доктор откашлялся. – Я заведующий этим отделением. Мне известно, при каких обстоятельствах сюда доставили Колю. И что пресса им интересуется, тоже известно.
– Сергей Сергеевич, дело в том, что…
– Погодите, я сначала вам объясню в чем дело. – Свинцов снова выгреб апельсиновые корки из угла и зачем-то начал раскладывать их на подоконнике. Видимо, разговор давался ему с трудом. – Дело в том, что Коля не местный. Простите за банальность.
– Не местный и без документов. И что с того?
– Понимаете. – Апельсиновая горка снова сместилась к углу. – Мы не можем здесь держать ребенка без страхового полиса, без документов. У него нет ничего – ни свидетельства о рождении, ни медицинской карты, ноль, понимаете? Мы даже не знаем, Коля ли он. Мыколой он себя называет. А так ли это на самом деле? Понимаете?
– Ну да. – Я старалась выглядеть максимально уверенной – настолько, насколько может выглядеть уверенной девочка двадцати лет в шубе из опоссума.
– Формально у нас нет повода держать его здесь. Отмыть мы его отмыли, осмотреть – осмотрели. И все. Надо отправлять в приют.
– А как же офтальмолог, доктор? А глаза как же? Неужели нельзя его кому-то показать?
