Николай Гарин - Таежная богиня
Все не случайно. Не случайно, будучи в душе художником, он поступил все-таки в горный институт. Не случайно прошел преддипломную практику на Северном Урале. Не случайна и та странная и судьбоносная встреча под Отортеном с шаманкой-вогулкой, которая совершила обряд “бракосочетания”, “женив” его на Тайге, Горах, Севере. За семь лет полевых работ он изучил Урал как никто другой. Он чувствовал его дыхание, настроение, его теплоту и холод. Отношение к Уралу как к живому организму у Гердова было искренним, глубоким и даже родственным. И горы относились к нему так же.
Одного никак не мог понять Матвей Борисович — странного зигзага, неожиданного отклонения от маршрута всех без исключения экспедиций, которые когда-либо проходили по восточному склону Северного Урала в районе озера Балбанты. Ни один из маршрутов не прошел через Лиственничный увал. Увал, в который уперся и Гердов со своей экспедицией. Подчиняясь показаниям компасов и внутреннему чувству, исследователи всегда уклонялись к западу и обходили горный кряж, не зафиксировав и оставив без названия это место на картах. Почему так происходит? Что делается с людьми и их приборами, когда они подходят к этому месту? Почему сам он чувствует другое и готов идти не в обход, а прямо?
Вот в такой момент раздумий и сомнений к Матвею Борисовичу и подвалил Прошка со своей картой.
Развернув принесенный вогулом рулон, Гердов не поверил своим глазам. Он смотрел и не верил, что держит в своих руках именно ту “несуществующую” древнюю карту минералов Урала. Карта была выполнена на неизвестном ему материале, а схематические рисунки, знаки, целые пейзажи были странными и необыкновенными. Берега рек напоминали развертку с обратной перспективой. Так рисовали очень давно. Карту можно было принять за картину. С непривычно вытянутым изображением, с широчайшим цветовым диапазоном, с полуабстрактными изображениями зверей и рыб, с римскими цифрами и непонятными знаками. А разрезы земли и гор казались уж совсем фантастичными.
Придя в себя, Матвей Борисович щедро отблагодарил вогула и принялся за изучение легендарного документа. Первым делом он стал сверять его со своей рабочей картой. Однако отсутствие привязок и масштаба не позволяло определиться ни с одним местом. Но то, что это карта Рифейских гор, как раньше называли Уральские, не вызывало никакого сомнения. Главные хребты, вершины и реки с трудом, но узнавались. Нужно было их как-то смасштабировать, уточнить нынешние названия, внести поправки, привязки и многое другое.
Карта была как-то странно и не совсем опрятно склеена. Неровная линия склейки и несовпадения рисунков говорили о значительном нахлесте одного куска на другой. Но когда Матвей Борисович разъединил две части карты, оказалось, что нахлест совсем незначительный. А вот полное несовпадение изображений говорило о том, что здесь недостает еще одной части, небольшой, но, безусловно, важной, без которой не получается полноценного изображения. С места склейки двух половин карты и взялся Матвей Борисович разгадывать этот исторический ребус.
Его осенила догадка, что на одном из краев стыка изображено то самое место, где они сейчас находятся. И именно с этого места все экспедиции и сворачивали на запад! Неужели действительно на картах Урала выпал совсем небольшой островок? “Срослись” хребты, соединились ручьи и реки, а Terra incognitа так и осталась непознанной?
Открытие этого островка могло быть сенсацией. Но ведь не случайно этот островок не дает себя открыть. Важно не открыть этот лоскуток на карте, а понять, почему он до сих пор не обнаружен, почему столько таинственного вокруг него. Вот где была бы настоящая сенсация!
В самом конце полевого сезона, вопреки приборам и здравому рассудку, он стал собираться на Лиственничный увал. Однако за два дня до выхода произошло нечто отвратительное. Матвей Борисович услышал, как в штабном шатре, что стоял рядом с его палаткой, кто-то роется в вещах. Это не мог быть кто-то из его людей — значит, либо медведь, либо росомаха. Но он ошибся. Это был новенький, молодой паренек, что прибился к его отряду месяц назад. Когда Гердов его окликнул, тот выстрелил в него из ружья и скрылся со второй половиной карты. Это было неожиданно и странно. Значит, о карте знает еще кто-то, кроме него и Прошки?
Прошку на следующий день нашли в его же избушке уже остывшим. Врач партии заявил, что смерть не насильственная, остановилось сердце.
А еще через день, накануне выхода группы на экспериментальный маршрут, за ночь выпало столько снега, что о походе на Лиственничный нечего было и думать. Все после завтрака вернулись в палатки и начали ждать вездеход, который должен был появиться со дня на день.
Накануне снегопада Гердов вновь увидел Ее. На этот раз богиня была серьезной и строгой. Она смотрела на Матвея Борисовича сердито. Поэтому утром, увидев, что сотворила непогода за ночь, Гердов даже вздохнул с облегчением. Вольно или невольно он подчинился богине. Однако в глубине души решил, что основательно займется этой загадкой, посвятив ей все свободное время.
Матвей Борисович расслабленно вытянулся на раскладушке, однако сон не шел. На Гердова нахлынули воспоминания.
...Витрины Геологического музея — длинные, плоские застекленные ящики — Матвею показались саркофагами. Они были заполнены разнообразными минералами и окаменелостями. Для Матвея, начинающего студента, образцы минералов тогда казались просто булыжниками... Однако когда он впервые взял их в руки, то неожиданно почувствовал тепло. Это ощущение удивило его и заставило иначе взглянуть на камни.
Ребята с курса крутили камни в руках, живо обсуждали удельный вес того или иного минерала, их ценность, химический состав... А Матвей всматривался в структуру камней и будто сквозь миллионы лет видел их частью раскаленного и живого тела Земли. Каждый минерал в его руках оживал, приобретая помимо своих физико-химических свойств некое метафизическое содержание.
Он смотрел на гранат, а видел чьи-то горькие, раскаленные слезы. Держа в руках агат, он ждал, что вот-вот многочисленные слои вздрогнут, оживут и начнут колебаться, как медуза.
На втором курсе Матвей познакомился с Алексеем Алексеевичем Аникеевым, странным философствующим скульптором. Работы сорокадвухлетнего художника-самоучки, как он не без гордости себя называл, не признавались ни Союзом художников, ни друзьями. Однако он ничуть не унывал и даже радовался очередному провалу на выставках, которые он сам финансировал, готовил и проводил. На разгромные статьи в местных газетах он с улыбкой говорил, что его время обязательно придет.
Вот он-то, необыкновенный и странный Алексей Алексеевич по прозвищу А-три, помог Матвею взглянуть на окружающий мир шире, осознать “материал” на несколько ином, как он говорил кантовском, уровне, когда познаешь “вещь в себе”.
Как-то Матвей забрел на выставку “Аллегро камня”, которая была устроена в холодном и пустынном вестибюле бывшего заводоуправления. Звучала классическая музыка. В слабо освещенном пространстве необычные изваяния из камня, гипса и дерева создавали ощущение, что должно вот-вот что-то случиться. Казалось, еще немного — и эти причудливые экспонаты оживут, начнут трепетать, колебаться, а потом и вовсе задвигаются в такт музыке.
Матвей несколько раз обошел выставку, подолгу останавливаясь перед каждой из скульптур, напоминающих фантастические существа. Он не обратил внимания, что был чуть ли не единственным ее посетителем.
— Я рад, что вам нравится, — неожиданно прозвучало сзади. Матвей оглянулся. Перед ним стоял худощавый, невысокий, средних лет мужчина с начинающими седеть висками. Он был одет в серый ручной вязки свитер с каким-то странным рисунком на груди.
— Да!.. То есть... В общем, действительно интересно и как-то... сказочно, что ли.
— Правильно! — энергично кивнул головой мужчина и представился: — Алексей Аникеев, автор, так сказать.
— Очень приятно! Мне на самом деле понравилось, — Матвей крепко пожал протянутую руку.
С тех пор Матвей стал частым гостем в мастерской Аникеева. От него он узнал, что каждый материал для художника, будь это глина, гипс или дерево, краски и даже камень, — живой. Что достаточно найти с ними общий язык, и твое творение будет единственно верным, поскольку форму подсказывает сам материал. “Как?!” — спросил тогда Матвей. “А это не сложно, — ответил Алексей Алексеевич, — было бы желание”.
Это подтвердилось, когда однажды Матвей решил попробовать что-то вырезать из сучковатого соснового бруска. “Что ты хочешь выразить?” — спросил Алексей Алексеевич. “Не знаю...” — честно ответил Матвей. И тогда скульптор поведал ему, как материал должен ответить на его замысел.
— Дерево, — начал осторожно Алексей Алексеевич, — пока росло, впитывало в себя не только солнечную или земную энергию, оно впитывало звуки леса, цвета, летнюю нежность и жестокость зимы. И все это в нем сохранилось. В каждом его годовом кольце масса информации, памяти, чувств. Оно было живым, когда росло, и осталось живым, только в ином состоянии, когда высохло. Это, наверное, трудно понять умом. Тут надо душой чувствовать, сердцем, — совсем без пафоса и назиданий говорил он. — Вот смотри, — вытерев руки тряпицей, Алексей Алексеевич взял заготовку Матвея. — Ничего особенного, деревяшка как деревяшка. Из нее можно вырезать все, что захочешь. Так, нет? Но раз все, что захочешь, значит, ничего особенного. Функционально — да: ручку, ложку, черенок. А вот художественную вещь сделать из нее будет невозможно. Чтобы сделать художественное произведение, надо найти то, что заложено в нем самом. А в нем заложена тайна.
