Баха Тахер - Любовь в изгнании / Комитет
В этот момент какой-то голос крикнул:
— Смерть Израилю! Долой Америку!
Не видя лица кричавшего, я узнал голос Юсуфа. Лозунг повторили еще два или три голоса. Но представитель ООП забрал микрофон у выступавшего и заявил:
— Никаких лозунгов. Мы должны соблюдать порядок и прошу вас помочь нам в этом.
Последовали выступления представителей партий, профсоюзов и организаций. Юсуф еще раз порывался что-то выкрикнуть после одного из выступлений, но окружающие заткнули ему рот. Я хотел было подойти к нему и потребовать вести себя спокойно, но следующий оратор приковал к себе все внимание. Высокий седой старик заговорил неожиданно сильным и молодым голосом:
— Мое имя Ральф, я журналист, еврей и американец… Я первым вошел в Сабру после резни, сделал фотографии и записал услышанное от тех немногих, кто остался в живых. Я не стану пересказывать вам то, что я видел и слышал. Вы знаете достаточно. Я буду краток.
Вы слышали, что эти преступления дело рук фалангистов, армии Саада Хаддада и другие христианских вооруженных сил. Я же скажу вам, что подготовили и организовали их израильтяне, и они участвовали в них от начала до конца. У меня есть доказательства.
Израильтяне, — сказал Ральф, — заняли Западный Бейрут в среду, не встретив почти никакого сопротивления. После вывода отрядов добровольцев некому было защищать палестинские лагеря. Они окружили Сабру и Шатилу со всех сторон танками и артиллерией. А в четверг утром начали обстреливать оба лагеря. Среди жителей было много убитых и раненых. Из Шатилы вышла делегация стариков с белыми флагами. Они хотели сообщить, что в лагере некому сражаться, и израильтяне могут войти в него без боя. Но были убиты немедленно. Ральф назвал имена членов делегации, упомянув, что всем им было больше шестидесяти лет. Больше никто не мог ни войти в окруженные лагеря, ни выйти из них. В четверг вечером в них вошли банды наемных убийц. Их называют фалангистами или еще как-нибудь, но фактически это профессиональные убийцы, получившие плату и выполнившие заказ. Они были вооружены израильским оружием и одеты в израильскую форму. Их была целая дивизия — тысяча пятьсот преступников, которые резали, насиловали и пытали три дня подряд. Выходили, чтобы получить от израильтян продовольствие и боеприпасы, и возвращались. Израильтяне наблюдали за происходящим с крыш высоких зданий в бинокли, желая удостовериться, что наемники добросовестно отрабатывают полученную плату. Ночью, когда во всем Бейруте отключили электричество, они пускали осветительные ракеты, помогая наемникам ориентироваться. А потом дали им бульдозеры, чтобы сносить Дома вместе с оставшимися в них живыми и мертвыми и копать общие могилы.
Ральф помолчал, преодолевая волнение, затем продолжил:
— Раньше я видел такие общие могилы в лагере Айн ал-Хильва после его падения. Израильтяне разрушили бульдозерами все дома в лагере и похоронили убитых в глубоких рвах. От уцелевших я слышал, что вместе с убитыми закопали и многих еще живых. То же самое произошло и в Сабре и Шатиле.
С тротуара донесся возмущенный крик:
— Замолчи, предатель!
Ральф обернулся в сторону кричавшего:
— Предает не тот, кто говорит правду, а тот, кто ее скрывает.
Из угла снова закричали, и, кроме этого крика, ничто не нарушало воцарившегося на площади молчания.
Антуан подошел к краю трибуны, чтобы зачитать требования, выдвигаемые демонстрантами. Но представитель ООП что-то прошептал ему на ухо, и Антуан объявил, что будет еще одно выступление. Представитель взял микрофон:
— Я добавлю два слова к сказанному Ральфом, — сказал он. — Ральф был прав, говоря, что главная цель Израиля — запугать арабов. Но есть еще одна цель. Ее раскрыл Бегин, заявив, что арабы сами убивают друг друга. Этим он хотел сказать, что жестокость и бесчеловечность арабов полностью оправдывает Израиль, что таких людей следует не только изгонять, но и истреблять. Но мы знаем, что преступления, совершенные этими арабами, были подготовлены и организованы израильтянами. Обратите внимание, израильтяне, утверждают, что они вмешались в события с целью положить конец бойне, но не арестовали ни одного убийцу, ни одного из полутора тысяч! Где они сейчас? Мы с вами знаем: они под защитой тех, кто их вооружил, нанял и использовал! Поэтому в первую очередь мы должны потребовать расследования преступлений и ареста убийц. Если это будет сделано, мы узнаем всю правду.
Демонстранты одобрили предложение и, выстроившись в колонну, двинулись по улице. Шедший впереди Антуан выкрикивал в микрофон лозунги, и демонстранты подхватывали их.
Полицейские на машинах следовали по бокам колонны. Улицы были перекрыты для движения транспорта. Прохожие на тротуарах останавливались, спрашивали о причине демонстрации. Я слышал, как одна женщина пренебрежительно сказала своей приятельнице:
— Это арабы.
На что приятельница ответила:
— Я так и думала, но посмотри, среди них есть и другие!
Мы проходили мимо кафе, столики которого были в этот солнечный день вынесены на тротуар. Сидевшие за ними молча наблюдали за демонстрацией. Внезапно один из демонстрантов с криком выбежал из рядов, схватил за шиворот араба в белом джильбабе[38], сидевшего за столиком перед кружкой пива, и выплеснул пиво на его одежду.
Это был Юсуф. Я ринулся остановить его.
Юсуф все еще держал перепуганного араба за шиворот и осыпал ругательствами, спрашивая, как он может пить пиво, когда кровь мучеников еще не высохла.
Человек озирался по сторонам, с бледным лицом, и звал на помощь какого-то Рафата. Одновременно он хлопал Юсуфа по плечу, бормоча:
— Прекрасно, прекрасно, брат! Хватит, герой! Иди себе, иди, герой арабов… Рафат!.. Рафат, куда ты запропастился?!
Ему никак не удавалось высвободиться из рук Юсуфа. Но еще раньше меня к ним подбежали двое полицейских и скрутили Юсуфу руки за спиной. Подоспел и вышедший из кафе Рафат, молодой, мускулистый парень с египетскими чертами лица.
— В чем дело? Что случилось? — кричал он. — Я был в туалете!
— Оплати скорее счет, пойдем отсюда, — приказал араб.
Но вмешался один из полицейских.
— Мы видели, что произошло. Этот человек напал на вас. Вы имеете право подать на него в суд. Мы свидетели.
— Что говорит полицейский? — спросил араб Рафата. А когда тот перевел ему слова блюстителя порядка, поднял руки над головой как бы в знак благодарности и велел Рафату сказать, что он отказывается от иска и прощает молодого человека.
— Пойдем отсюда! — заторопил он своего спутника.
Но полицейский стоял на своем:
— Даже если вы не хотите подать на него в суд, вы должны пойти с нами в качестве свидетеля. Этот человек напал на вас и должен отвечать по закону.
Выслушав перевод, араб по-настоящему испугался. Вынув из кармана красный паспорт, он громко запротестовал:
— Скажи этому полицейскому, что он не имеет права. У меня неприкосновенность. Я не хочу ни жаловаться, ни быть свидетелем. Пошли отсюда.
Полицейский внимательно перелистал паспорт и вернул его владельцу, взяв под козырек. Юсуфу он раздраженно сказал:
— Благодари его высочество эмира за то, что он не воспользовался своим правом, и впредь не допускай подобных выходок.
Юсуф растерянно молчал.
Когда полицейские отошли, Рафат спросил эмира:
— Хотите, выше высочество, я его проучу?
Эмир изо всей силы толкнул его в спину:
— Давай иди, убирайся! В серьезный момент ты куда-то пропадаешь, а потом изображаешь из себя Мухаммеда Клея![39] Убирайся!
И быстро ушел, отряхивая свой джильбаб.
Разошлась и публика, наблюдавшая сцену, в том числе и те, кто отстал от демонстрации.
Юсуф бросал на меня косые взгляды.
— Это не тот эмир, — сказал я ему, — с которым ты должен сводить счеты.
Мои слова его задели. Подойдя ко мне вплотную, он прошептал:
— Послушайте, уезжайте из этого города. Эмир вас не выносит. Эмир способен на все.
— Что ты сказал?
— Я ничего не говорил.
И быстро ушел. Я тоже бросился догонять демонстрацию.
* * *С демонстрации мы возвращались молча, Бриджит и я.
Волнение улеглось, и его сменило чувство опустошенности, всегда сопутствующее завершению дела.
Ноги привели нас в большой сад на центральной площади, где в этот солнечный выходной день было полно гуляющих. У входа, вокруг большой шахматной доски, нарисованной на земле, толпились игроки и болельщики. Игроки долго созерцали фигуры, прежде чем передвинуть намеченную, ухватившись за нее обеими руками. Я подумал, что если бы Халид был здесь, мы играли бы с ним в этом саду, и он радовался бы вниманию болельщиков. Но потом вспомнил, что он не радовался бы. Интересно, дошло ли до него мое письмо? Во время следующего телефонного разговора я это узнаю. Будет ли польза от письма? Станет ли он похож на Юсуфа? Могу ли я еще что-нибудь сделать?
