Юрий Григ - Пусть умрёт
Но тщетно! Каждый раз тот каким-то чудом ускользал из ловушки. Передвигался он заметно проворней своих противников.
Тактическая борьба с редкими выпадами, впрочем, иногда достигающими цели, продолжалась довольно долго, пока воины изрядно не подустали. Тела их были уже покрыты неглубокими ранами и царапинами, но никто из них так и не смог нанести решающего удара.
Кровь на голых торсах возбуждала зрителей – бушевал Великий амфитеатр. И тем более странными казались Секунд и Агриппа, наблюдавшие за необычным боем молча.
Наконец, первый продолжил прерванный разговор.
– И что же заставляет тебя быть столь уверенным в победе этого мальчика? – спросил он, не сводя глаз с арены.
– Я хорошо знаю его. Он настолько стремителен, что никто не в состоянии нанести ему поражение. Посмотри, на его теле всего лишь пара царапин... Не-ет, – Агриппа отрицательно покачал головой, – чтобы одолеть его, нужно, как минимум, вдвое больше противников. Да и... ни всякий ланиста не осмелится выпустить один на один с ним своего гладиатора. Игра потеряет смысл – все будут ставить только на него! – он понизил голос и прошептал Секунду в ухо: – Не забывай, именно поэтому я предложил использовать его...
– Но ведь случается и непредвиденное...
И в этот момент Неуязвимый молниеносным выпадом ранил в грудь мурмиллона, неосторожно приблизившегося к нему. Поверженный воин упал на песок.
– Кровь! Кровь! – заволновались зрители.
В амфитеатре, как в огромном котле, стоящем на огне, кипели страсти.
– Iugula! Iugula! [11]
Но гладиатор оставил смертельно раненного, истекающего кровью мурмиллона на желтом песке. Накал боя все возрастал – двое оставшихся преследовали его, и у него не было времени на исполнение воли зрителей.
Агриппа повернулся к Секунду; было заметно, что он взволнован, хотя старался не подавать виду:
– Извини... Конечно, ты прав, непредвиденное иногда случается. Но именно это я и имел в виду – только случай может помешать его победе. Но... будем надеяться, боги будут на нашей стороне и не дадут такому произойти.
– Что ж, будем надеяться... – ответствовал Секунд.
Не успел он договорить, как внизу снова произошло нечто неожиданное: гладиатор Агриппы споткнулся и упал навзничь. Этим немедленно воспользовался гопломах – мощным ударом он выбил меч из его руки.
Зрители разом выдохнули и замерли.
Секунд бросил взгляд на Агриппу – тот нахмурился.
«А все-таки был прав я – никто не застрахован от превратностей рока!» – подумал Секунд, который и сам не смог скрыть беспокойства.
Положение выглядело отчаянным. Меч лежал в стороне – всего-то в двух шагах, но и это расстояние было как до далекой звезды. Казалось, только чудо могло его спасти. Но то ли кажущаяся лег-кость победы то ли, воистину, вмешательство богов заставило его противников замешкаться. Всего лишь на мгновение.
Но и этого оказалось достаточно.
Время внезапно остановилось. Мир вокруг застыл.
Застыл, как каменное изваяние, нависший над ним с занесенным мечом и заслонивший солнце гопломах, не успев втянуть воздух перед ударом, чтобы после того, как пронзит его тело, выдохнуть громогласно: «В-у-ух»...
Застыл за его спиной и ретиарий, раскручивающий свою коварную сеть; застыла и сама сеть...
Повис неподвижно в воздухе воробей, порхнувший над ареной...
Застыл огромный амфитеатр – тысячи гончаров и пекарей, писарей и солдат, погонщиков мулов и кузнецов, патрициев и плебеев, всадников, знатных дам и гетер; застыл весь люд, пришедший сюда, кто поодиночке, а кто со всеми своими домочадцами и рабами.
Один лишь он, Александр из Коринфа, неуязвимый гладиатор, мог двигаться среди неподвижных изваяний в этом заколдованном мире.
Но он знал – это будет длиться лишь мгновение, то самое, которое отпущено ему для спасения кем-то неизвестным и незримым…
Спина мощно разогнулась, подбросив тело вверх. Одновременно левая рука подхватила с песка меч. Всё вокруг вновь пришло в движение – оттаяли люди и животные, оттаяли растения и ветер, мир наполнился звуками.
Перед глазами промелькнуло лицо изумленного гопломаха, недоумевающего как могло произойти такое: только что лежавший у его ног обезоруженный противник стоял теперь с мечом в руках!
– Берегись! – запоздало прокричал ретиарий.
Молниеносным выпадом Неуязвимый пронзил бронзовую манику гопломаха. Щит выпал, рука беспомощно повисла. Вторым ударом он поразил противника в грудь, и тот, не издав ни звука, рухнул на колени.
Оставался еще ретиарий…
Восемьдесят тысяч зрителей, заворожено наблюдающих за драмой, в едином порыве вскочили со своих мест. Вздох облегчения пронесся по трибунам амфитеатра и следом раздался рев.
– Добей! – водопадом скатывалось с трибун.
Триумф гладиатора мимолетен, как дуновение ветерка в пустыне. Скоротечна и сама жизнь. Стоит выдать себя хоть малейшим признаком трусости, и та же толпа будет так же неистово жаждать твоей смерти, как жаждет крови твоего врага…
Неуязвимый развернулся к опомнившемуся ретиарию и принял удар трезубца. Меч со звоном высек искру; противник отскочил на безопасное расстояние и снова принялся раскручивать над головой свою коварную сеть.
Но он выдохся, этот обреченный ретиарий – из ран сочилась кровь, движения были замедленны...
Зрители не успели осознать, как Неуязвимый очутился за спиной противника – острие меча, готовое совершить смертельный укус, впилось в шею ретиария...
А по трибунам уже катилось – сначала негромко, исподволь, потом мощнее, по мере того, как вливались в этот гул все новые и новые глотки, и, нарастая подобно снежному кому, становясь все громогласней, охватило весь амфитеатр, пока не расшиблось о землю на тысячи осколков:
– Х-o-ок... хабет, хабет, хабет! Иугула![12]
Восемьдесят тысяч взоров, как в фокусе, сошлись на главной ложе…
Император, не отвлекаясь от беседы с государыней, небрежно завел свою правую руку за спину и большим пальцем коснулся шеи за ключицей.
Победитель молниеносно отвел голову несчастного в сторону и сверху вниз вонзил меч.
Закатное солнце над верхней аркадой амфитеатра, пробившись сквозь прямоугольник окна между коринфскими колоннами, одарило несчастного последним лучом и навсегда померкло в его глазах...
– Прости, – выдохнул гладиатор едва слышно ему в ухо.
Он бережно опустил обмякшее тело на горячий песок и огляделся. Мурмиллон не подавал признаков жизни; раненный в грудь обессиленный гопломах лежал в стороне. Большая потеря крови окончательно обессилила его – лицо побледнело, дыхание со свистом вырывалось из воспаленного рта – казалось, он уже смирился со своей судьбой.
Гладиатор приблизился, приподнял отважного воина за плечи и обвел трибуны взором...
И вдруг... О чудо!
– Жизнь! Император дарует ему жизнь!
– Вы поглядите, каков счастливчик!
– Да, да! Чудо! Он был уже в царстве Плутона!
– Gloria magna Caesar![13]
– Stantes missi![14] – вскричал распорядитель игр.
– Stantes missi, stantes missi... – покатилось по рядам...
Миновало два тысячелетия...
Вернулась на место крыша ангара, стих клекот стервятников, да и сами они куда-то бесследно исчезли.
Пропал средиземноморский зной, а следом и дневное светило. В воздухе еще витал едва уловимый южный аромат, приготовленной неизвестным гениальным парфюмером из тончайшей смеси цветущего гибискуса, дикорастущей розы и морской волны, сохранившийся каким-то сверхъестественным образам. Но запах был ничтожно слаб и быстро таял. Через четверть часа даже собака вряд ли учуяла бы его.
Луна щедро проливала серебряную лаву на крышу ангара, хлебной булкой вздымающегося из чащи лесочка, сохранившегося каким-то чудом в непосредственной близости от столицы.
Внутри было комфортно – не жарко и не холодно. Установки климат-контроля исправно выполняли свою работу...
В свете прожекторов на рыжей песчаной арене поединок гладиаторов нового времени близился к развязке.
Один из них оказался заметно слабее и был на исходе сил. Он едва успевал отражать удары, отступая к краю арены.
Звенела сталь.
Бесновалась публика на трибунах.
Наконец, обессиленный воин не выдержал бешеного натиска и упал на колени, а его более удачливый сегодня противник, тяжело дыша, навис над ним с занесенным мечом. Запрокинув голову, он устремил свой невидящий взор на зрителей, чьи бледные в свете прожекторов лица казались застывшими белыми масками.
