Амос Оз - Мой Михаэль
Отныне ночи наши стали такими бурными, какими они доселе никогда не бывали. Я ошеломила Михаэля своим телом, да и его собственным. Открыла ему живописные предместья, о которых читала в романах. Изощренные путешествия, подсказанные мне кинофильмами. И самые жуткие секреты, шепотом сообщенные мне в юности хихикающими подружками. Все, что я знала или предполагала о неуемных, диких, мучительных фантазиях мужчины. Все, чему научили меня мои собственные сны. Вулканические взрывы неги. Пылающие токи дрожи, бьющие со дна студеного озера. Лавина нежности.
И при этом им я пренебрегала. Мои отношения были только с его телом: мышцы, плечи, волосы. В сердце своем я знала, что предаю его, изменяю ему снова и снова. С его же собственным телом. Это был стремительный слепой прыжок в объятия бездны, излучающей тепло. Другого выхода у меня не оставалось. Ведь очень скоро и этот выход будет заблокирован наглухо.
Михаэль не умел устоять перед лихорадочным, штормовым напором, который с рассветом во всей своей щедрости обрушивался на него. Как правило, он был бессилен перед первым же чувственным призывом и сдавался мне безоговорочно. Среди всего этого шквала чувств ощущал ли Михаэль и то безмерное унижение, которому я его подвергала? Однажды он осмелился спросить шепотом, не влюбилась ли я в него сызнова. Он спрашивал с таким нескрываемым опасением, что каждому из нас было ясно: ответа не требуется.
По утрам Михаэль не подавал виду. В проявлении своих чувств он, как всегда, был сдержанным. Не на мужчину, которого унижали ночью, походил он, а на нежного юношу, впервые в жизни ухаживающего за надменной и опытной девицей. Неужели мы умрем, Михаэль, ты и я, так и не прикоснувшись ни разу в жизни друг к другу? Касаться. Слиться. Быть поглощенным. Ты не понимаешь… Каждый из нас затерялся: я в тебе, а ты во мне Расплавиться. Раствориться. Слиться… Мы прорастаем друг в друге… Болезненный симбиоз. Не в силах объяснить. Даже слова и те против меня. Какая уловка. Михаэль. Какая подлая западня. Я устала. Спать. Спать.
Однажды я предложила Михаэлю игру: каждый из нас расскажет все о своей первой любви.
Михаэль не мог постичь моего замысла: ведь я — его первая и последняя любовь.
Я попыталась объяснить: ведь был же ты мальчишкой. Юношей. Читал романы. В твоем классе учились девочки. Говори. Рассказывай. Неужели ты начисто утратил память и все свои чувства? Говори. Скажи что-нибудь. Нарушь свое бесконечное молчание. Перестань изо дня в день вести себя так, словно ты заведен, как часы-будильник. И не своди меня с ума.
В конце концов в глазах Михаэля засветилось деланное понимание.
Осторожно, не употребляя прилагательных, он стал рассказывать мне про какой-то давно забытый и заброшенный летний лагерь в кибуце Эйн Харод. Про свою подругу Лиору, которая теперь живет в кибуце Тират Иар. Про какую-то инсценировку судебного процесса, где и него была возложена роль прокурора, а Лиора выступала защитником. И еще что-то невнятное о нанесенном ему оскорблении. О старом учителе физкультуры по имени Ихиам Пелед, который обыкновенно обижал его прозвищем «недотепа Ганц», поскольку он не отличался проворностью. И о письме. О персональном разбирательстве инструктором молодежного движения.
Снова о Лиоре. Об извинениях. И тому подобное.
В общем — гнетущая история. Будь я вынуждена, скажем, прочесть лекцию по геологии — я бы не так запуталась.
Подобно большинству оптимистов, Михаэль относился к настоящему, как к податливому, аморфному материалу, из которого упорным, неутомимым трудом надо вылепить будущее. К прошлому он относился с подозрением. Прошлое — отяжеляет. Оно — лишнее, в некотором смысле. Прошлое казалось Михаэлю грудой шелухи и огрызков, которые надо выбросить. Не разбрасывать по дороге, чтобы не стали они препятствием, а собрать все воедино и уничтожить разом. Быть свободным, шагать налегке. Нести ответственность лишь за планы на будущее. Не скрывая испытываемого мною омерзения, я спросила:
— Михаэль, зачем ты вообще живешь на свете, скажи мне, пожалуйста?
Михаэль не спешил с ответом. Он обдумывал мой вопрос, собирая тем временем в маленькую кучку крошки, рассыпанные по скатерти.
Наконец он изрек:
— Твой вопрос лишен всякого смысла. Люди, в большинстве, не живут для ЧЕГО-ТО. Они живут. И точка.
Я сказала:
— Миха Ганц, ты родился жалким нулем, им ты и умрешь. Точка.
Михаэль ответил:
— У каждого есть достоинства и недостатки. Ты скажешь: «Это банальность». Верно. Но «банальный» — это противоположность понятию «истинный», Хана. Фраза «дважды два — четыре» — тоже банальна, и все же …
— И все же, Михаэль, «банальный» — это противоположность «истинному». А в один прекрасный день я сойду с ума, точно как госпожа Доба Глик, и ты будешь новат в этом, доктор «недотепа Ганц».
— Успокойся, Хана …
Вечером мы помирились. Каждый из нас винил самого себя, полагая, что именно он — зачинщик всей ссоры. Попросив друг у друга прощения, мы отправились навестить Абу и Хадассу в их новой квартире в Рехавии.
Я должна записать и это.
Мы с Михаэлем спускаемся во двор, чтобы вытряхнуть покрывало, которым застелена наша постель. После скольких попыток нам наконец удается согласовать жения. Пыль взлетает к небу.
Затем мы сворачиваем покрывало: Михаэль приближается ко мне, руки его разведены в стороны, словно вдруг решил заключить меня в свои объятия. Он подает мне два угла покрывала. Отступает. Берется за нижние два угла. Вновь разводит руки в стороны. Приближаете Подает. Отступает. Берется. Приближается. Подает.
— Хватит, Михаэль, довольно. Мы закончили.
— Да, Хана.
— Спасибо, Михаэль.
— Не стоит благодарности. Ведь покрывало — наше общее.
Двор погружается во тьму. Вечер. Первые звезды, внятный, протяжный всплеск издалека: то ли женщина вскрикнула, то ли из радиоприемника донесся обрывок мелодии. Холодно.
XL
Моя новая служба в министерстве торговли и промышленности намного удобнее моей прежней работы в детском саду покойной Сарры Зельдин. С восьми утра до часу дня я сижу в здании бывшей гостиницы «Палас», в комнате, которая когда-то служила раздевалкой для горничных. На моем столе — отчеты о деятельности предприятий, поступающие ко мне со всех уголков страны. Я должна выбрать из этих отчетов определенные данные, сравнить их с теми, что хранятся в картонных папках, стоящих на этажерке слева от меня, записать результаты сверки в разграфленный формуляр, включая также и замечания, вынесенные на поля, и передать результаты моих трудов в соседний отдел.
Это — приятная работа, главным образом потому, что неизмеримое очарование таится для меня в этих словах: «опытный инженерный проект», «химический концерн», «судоверфи», «производство тяжелых металлов», «консорциум по сборке стальных конструкций».
Эти возникающие передо мной термины — свидетельство существования некой концентрированной реальности. Я не знаю и вовсе не горю желанием познать эти не ведомые мне миры. Мне вполне достаточно и того, они реально существуют где-то там, далеко. Они есть Они функционируют. В них происходят перемены. Расчеты. Сырье. Рентабельность. Планирование. Стремительный поток объектов, мест, людей и мнений.
Я знаю: это очень далеко. Однако — и не за горами. Абсолютно точно.
В январе тысяча девятьсот пятьдесят восьмого у на в квартире был установлен телефон. Михаэль пользовался правом первоочередности как научный сотрудник, и хорошие связи с Абой, мужем моей лучшей подруги Хадассы, оказались весьма полезными. Аба помог нам так же и с квартирой: он внес нас в списки на получение жилья, частично субсидируемого государством. Мы будем жить в новом квартале, который строится на склоне холма, за кварталом Байт Ваган, — оттуда открывается вид холмы Вифлеема и на часть Эмек-Рефаим. Мы внесли задаток. Подписали соответствующие обязательства. Нам было обещано, что, по договору, мы получим ключи новой квартиры в тысяча девятьсот шестьдесят первом году.
Михаэль поставил на стол бутылку красного вина. Купил мне большой букет хризантем, чтобы создать праздничную атмосферу. Он наполнил бокалы и произнес:
— В добрый час, Хана. Я уверен, что новая обстановка повлияет на тебя успокаивающе. Мекор Барух — удручающее место.
Я сказала:
— Да, Михаэль.
— Все эти годы мы мечтали о переезде в новую квартиру. Теперь у нас будут три отдельные комнаты, не считая рабочего кабинета. Я так надеялся, что в этот вечер ты будешь веселой.
— Я весела, Михаэль. У нас будет новая квартира, и в ней отдельные комнаты. Мы всегда мечтали о другой квартире. Мекор Барух нагоняет тоску.
— Но ведь именно это я только что сказал! — воскликнул Михаэль.
— Именно это ты и сказал, — улыбнулась я. — После восьми лет супружеской жизни люди начинают и думать, и говорить одними и теми же словами.
