Михаил Веллер - Приключения майора Звягина. Роман воспитания
Достал из холодильника еще бутылку молока. Посмотрел на себя в зеркало: резче выступившие после ночи морщинки у глаз (поспать почти не удалось), на висках уже седины полно.
— Давно никуда не встревал? — брюзгливо спросил он свое отражение. — Спокойная жизнь надоела? Пей свое молоко и иди спать, старый хвастун… Как говорится, дай мне силы бороться с тем, с чем можно бороться, дай мне терпение смириться с тем, с чем нельзя бороться, и дай мне ума отличить одно от другого…
Разделся и влез под одеяло. Повертелся, устраиваясь. Затих.
Свербило. Не шел из головы тот, двадцатишестилетний…
Крякнул, встал и пошел в ванную бриться. Жене оставил записку.
Прогулка излюбленным маршрутом по гулким гранитам набережных успокаивала: Фонтанка, Михайловский замок, Лебяжья канавка (Летний сад закрыт на просушку)… Мысль одна всплывала в сознании, как перископ отчаянной подлодки.
А чем мы, собственно, рискуем, спросил он себя, догуляв до Василеостровской стрелки. Что, собственно, терять?..
А почему бы и нет, продолжал он, пройдя через Петропавловку на Кировский. Какие препятствия?.. Никаких.
Мысль разрасталась в идею, и идея эта овладевала им все полнее. Начали вырисовываться детали и складываться в план. Чем дальше, тем реальнее план виделся, — Звягин не заметил, как очутился на Карповке, заштрихованной сереньким дождем.
Домой он вернулся голодным и продрогшим — злым и веселым — как некогда в крутых передрягах боевых операций.
Жена встретила Звягина кухонной возней.
— Гулял? — доброжелательно поинтересовалась она.
— Гулял, — согласился Звягин.
— После суточного дежурства?
— После суточного дежурства.
— А это что? — Жена обличающе указала на молочные бутылки.
— Это бутылки из-под молока, — честно ответил Звягин.
— Сколько?!
— Ну, четыре… Тебе что, жалко?
— Мне тебя жалко, Леня, — в сердцах сказала жена и швырнула передник на стол с посудой. — Что у тебя опять — глаза горят, подбородок выставлен! — что ты опять задумал?
— Очередной подвиг, — закричала из своей комнаты дочка. — А разве лучше, когда папа изучает историю разведения верблюдов или коллекционирует карандаши? — Она всунулась в дверь, состроила гримасу. — Должно быть у мужчины хобби или нет? А быть суперменом и все мочь — разве, это не достойное настоящих мужчин хобби?
— Слышала глас подрастающего поколения? — приветствовал поддержку Звягин.
— Мужчине нельзя подрезать крылья!
— Мне нельзя подрезать крылья.
— Дон-Кихот на мою голову… — вздохнула жена. — Ты не видел моих очков? У меня еще полпачки тетрадей не проверено.
Звягин насвистывал «Турецкий марш» и сверял с образцом упражнение по английскому ее пятиклассников (не впервой).
— Это очень важно? — мирно спросила жена из спальни.
Он присел на край постели, погладил ее по щеке, — рассказал.
— Несчастные родители, — тихо сказала она. — И чем ты можешь помочь?.. Утешить их?
Звягин завел будильник и выключил свет.
— Есть одно соображение, — непримиримо произнес в темноту.
Отменно выспавшись, закатил себе часовую разминку, поколотил боксерский мешок и поехал в диспансер. Жизнь была хороша.
— Снимки, анализы, — сказал онколог. — Ты же врач.
— Не-а, — возразил Звягин с усмешкой оживленной и жестокой. — Просто я зарабатываю на жизнь медициной. Ну имею диплом.
— Ты авантюрист, — поморщился онколог.
— А разве это плохо? Мне интересно жить. Дай адрес.
Он позвонил из уличного автомата:
— Квартира Ивченко? Судя по голосу, вы Сашина мать? Лидия Петровна, очень приятно… Если у вас есть время…
Они встретились в маленькой мороженице на Петроградской.
— Зачем вы меня расспрашиваете? — безжизненно спросила пожилая женщина с запудренными следами слез.
Мороженое в вазочке таяло перед ней.
Звягин прошел весь путь пешком и за этот час успел собраться и прийти в форму — был легок, уверен: заряжен.
— Не устраивайте похорон раньше времени, — жестко сказал он, Разломил ложечкой шарик крем-брюле, отправил в рот, причмокнул. Женщина взглянула с мучительной укоризной и встала.
— Сядьте, — тихо одернул Звягин. — Я — ваш единственный шанс, другого не будет, ясно?
Мысль о шарлатанстве отразилась в ее глазах:
— Вы — экстрасенс?.. Или есть какие-то новые средства, и вы можете их устроить? Что вы хотите?..
— Ешьте мороженое, пока совсем не растаяло, — улыбнулся Звягин. — И возьмите себя в руки. Еще не все потеряно. Еще есть время. Нет, я не экстрасенс, я могу лишь то, что в человеческих силах. А это — почти все, а?
Он не убеждал — он просто и с очевидностью раздвигал границы возможного. Женщина слушала — и происходящее с ней можно было как бы уподобить факирскому трюку со скомканной веревкой, приобретающей прямизну и твердость вертикального шеста.
Она хотела верить. Она боялась верить — боялась пытки надеждой.
— Но это — нереально… — прошептала она.
— Хуже не будет, — отрезал Звягин. — А вот лучше — может.
— А вы сами в это верите?..
— А зачем я здесь торчу? Надеюсь, вы не собираетесь предлагать мне деньги за услуги?
— А почему вы вообще вмеша… принимаете участие в... — Она смешалась. — Почему вы мне позвонили?
— Как вам объяснить, — лениво пожал плечами Звягин. — Жалко стало. Молодой.
— Молодой. Совсем мальчик, — сказала женщина и закинула голову, удерживая на глазах слезы.
Через стол Звягин накрыл ее руку своей твердой ладонью:
— Я сказал вам, что надо делать. Сказал вам, потому что мама — первое и последнее слово, которое человек произносит. Если мы не выиграем, не победим — пусть хоть парень будет счастлив столько, сколько проживет. Но мы не можем проиграть! Если это ваш единственный сын, ваша надежда и будущее — надо сначала расшибиться в лепешку, вдребезги, в пыль!! а потом уже плакать. Мне от вас нужно одно: безоговорочное доверие, безоговорочное послушание. Вот — мои документы, это телефоны — смотрите, не отталкивайте: вы должны знать, кто я такой, и быть во мне уверены. Ваш муж уже вернулся с работы? Посылайте его сюда, я подожду. И скорее, не стоит терять время. Ответ утром — за ночь все обсудите. И — Саша ни о чем, ни в коем случае, никогда в жизни, не должен догадываться. Вам все понятно?
Буфетчица за стойкой второй час решала вопрос: кто эти двое — тоскливая женщина и резкий, подтянутый мужчина (моложе ее), что-то энергично толкующий. Расстающаяся пара? Аферист и жертва?
Утром Звягин отправился в гости к знакомой медсестре. Медсестра была немолодая, толстая и добрая — как требовалось по замыслу. Медсестра сварила кофе, подперла ладонью толстую добрую щеку и приготовилась слушать.
— Женя, — начал Звягин, — от тебя требуются пустяки. Ты должна прийти в дом, привезти парня к себе, чтоб вы были вдвоем…
— О! — удивилась добрая Женя. — Ты решил наладить мне на старости лет личную жизнь? Кому опять плохо?.. Кто он?
— Погибающий больной, рак-четыре, но…
Весеннее солнце плавило окно. Кофе кончился. Женя кивнула.
— Ты должна разговорить его, понимаешь? Пусть он выложит тебе все свои страхи и ужасы, не стыдясь ничего, пусть выговорится! Отцу-матери сознаться в мучениях и кошмарах он не может: их жалко, мужское достоинство не разрешает утешения молить. А это первое, что необходимо — выговориться начисто, открыть свои тревоги, выплакать терзания, — своего рода промывка нервов, что ли.
— Как же я его к себе привезу?
— Родители в курсе. Ему скажешь — поговорить. Он сейчас, похоже, совершенно обезволен — пойдет куда угодно, ничего не спрашивая. Возьмешь такси. Слушай, ты двадцать лет работаешь, ты же классная медсестра — найдешь правильный тон! Пожалей его, чтоб расслабился, размяк, отбросив все сдерживающие факторы выплакался, сознался в страшном, — сними с него нервное напряжение, понимаешь?
— Хорошенькую работенку ты мне задал… А знаешь, чем ты не такой, как другие, Звягин? Думаешь, красив? Да нет, мне красивые никогда не нравились… Тем, что никогда не ставишь вопрос: «Можно ли это сделать?» А всегда: «Как именно это сделать?» Еще кофе хочешь?..
Вечером Саша сидел в ее комнатке. Руки его вздрагивали, глаза застыли в черных впадинах: парализованный страхом, беззащитный перед смертельной бедой человек. Мысленно он уже уходил за грань бездны, ужасаясь ее и почти отсутствуя в этом мире.
— Страшно тебе, милый?
На тонкой шее запульсировала жилка.
— За что тебе такое… Ночью не спишь?
Веки медленно, утвердительно опустились.
— Папу с мамой жалко?..
Тихая слеза ползла по его лицу. В плену своего состояния, он не отдавал отчета в странном направлении беседы с ее мучительными вопросами. Вопросы звенели в резонанс его собственной муке.
