Маша Царева - Красотка для подиума
– Я думала, медицина и романтика несовместимы…
– Он взялся провести серию операций, чтобы восстановить мое прежнее лицо. Это было ужасно. Долго, нудно. Больно и скучно. В клинике я провела восемь месяцев.
– Сколько? – ужаснулась я.
– Сколько слышала. – Мне показалось, что в ее голосе проскользнула горделивая нотка. – Конечно, время от времени меня отпускали домой на пару недель. Но я уже перестала верить в удачу. И вот однажды, спустя месяц с последней операции, Морозов – так зовут доктора – протянул мне зеркало. И… это было чудо! – От волнения она даже раскраснелась.
Я схватила ее за руку:
– Николь! А ты не могла бы дать мне координаты этого чудо-доктора?
– А тебе-то зачем? – удивилась она, мягко высвобождаясь. – Неужели надумала сделать круговую подтяжку лица? Рановато что-то.
Я вздохнула и поняла, что с Николь не стоит заигрывать или ходить вокруг да около. Я рассказала ей все как есть. Пылкий монолог о коварных опасностях, подстерегающих каждую девушку-модель «за двадцать», получился на славу.
– Я не знаю, что мне делать, – призналась я, – Бажов молчит, как воды в рот набрал. На кастинги зовут редко, а если и зовут, то для приличия.
– Для поддержания ассортимента, – усмехнулась Николь, – мы это тоже проходили. Зовут в качестве фона, на котором выигрышно смотрятся другие, молодые да ранние.
– Именно. – Я обрадовалась, что она так правильно с ходу меня поняла. – Так дашь телефон? Погоди, я в мобильник запишу, чтобы не потерять.
Николь подождала, пока я, вполголоса сетуя на неумение поддерживать порядок как в личной жизни, так и в собственной сумочке, ищу по разным отделениям мобильный телефон. И только потом спокойно объявила:
– Не дам.
Я так и замерла с телефоном в руках.
– Но… Почему?
Неужели маленькая месть? А мне-то показалось, что мы достигли взаимопонимания. Единственное, чего не хватало для поддержания атмосферы, – заказать бутылку хорошего шампанского и выпить на брудершафт в честь возобновленной дружбы.
– Потому что это бесполезно. Настя, я не вредничаю, пойми. Но Морозов такой человек, он не будет заниматься тобой и твоими ничтожными проблемами.
– Ничтожными? – возмутилась было я. Но потом вспомнила, как Николь в больнице отворачивала от меня лицо, и осеклась.
– Да, – жестко ответила она, – неужели ты сама не понимаешь, что новое лицо не решит твоих проблем? Каким бы распрекрасным оно ни было…
– Но почему? Некоторые модели и до тридцати работают.
– Единицы! – презрительно фыркнула она. – Нельзя брать исключение из правил за образец. Ну поработаешь ты еще года два. А дальше-то что? Все равно придется что-нибудь придумывать. И будет еще сложнее. Чем старше ты становишься, тем труднее освоить новую профессию, не согласна?
– Да, но я ничего не умею! – отчаянно воскликнула я. – Я нигде не училась! Последние шесть лет я только и делала, что ходила по подиуму и кривлялась перед камерами. Я только это и могу делать хорошо. Кем мне устроиться – продавщицей в ларек?
– Зачем же так жестко? Ты же знаешь английский. Могла бы где-то доучиться и работать переводчиком.
– Фу! Уныло и скучно, – возмутилась я.
– Ну хорошо. Ты разбираешься в моде, обаятельна и хороша собой. Ты могла бы работать байером для какого-нибудь модного бутика. Ездить в Милан и закупать вещи. Думаю, тебя с руками оторвут.
– Это уже лучше, но… – Я тоскливо посмотрела вверх, на начинающие желтеть деревья. – Не об этом я мечтала. Совсем не об этом.
– Понимаю, – мягко улыбнулась Николь, – есть еще один вариант. Выходи замуж. Стань профессиональной бездельницей.
Она погладила свое тускло поблескивающее на солнце обручальное кольцо. Несмотря на то что в последнее время в моду вошли обручальные кольца с камнями, на пальце у Николь был совершенно обыкновенный тонкий ободок. Такой был у моей мамы, да и у всех остальных невест ее поколения.
– Я вышла замуж за Володю, – сказала она, делая вид, что с любопытством изучает рисунок на салфетке. – Помнишь Володю?
У меня отвисла челюсть.
– Уж не имеешь ли ты в виду того Володю, с которым я…
– Да, – сухо подтвердила она, – мы случайно встретились на открытии магазина. Он похудел на пятнадцать килограммов. Все как-то быстро произошло. Через три месяца после того открытия мы уже топали вверх по лестнице Грибоедовского дворца.
– Поздравляю, – только и смогла сказать я.
– Я не буду делать вид, что это брак по любви. Но представь себе, я довольна.
– Что ж, рада за тебя. – Я поискала глазами официанта.
Наш разговор, похоже, сам себя исчерпал, паузы между репликами становились все длиннее. С самого начала мне показалось, что наш обед может стать реинкарнацией старой дружбы, и только теперь я поняла, как ошибалась. Слишком уж серьезные подножки мы ставили друг другу в прошлой жизни. Никто так не раздражает, как люди, которым ты когда-то сделал больно. Они, как молчаливое укоризненное напоминание твоей жестокости, вгоняют в черную тоску.
Николь порылась в бумажнике и выложила на стол платиновую «Визу».
– Я тебя пригласила, мне и угощать.
– Что ты, у меня есть деньги, – попробовала я оказать сопротивление, но она решительно перебила:
– Это не обсуждается. Тебе деньги еще и самой пригодятся. Вот, это тебе. – Она протянула мне визитную карточку.
Я удивилась – неужели она все же хочет восстановить отношения? Но стоило мне бегло взглянуть на имя, напечатанное простым шрифтом, как я поняла, что имела в виду Николь, когда сказала: «Деньги тебе еще пригодятся».
На карточке было написано: «Альберт Морозов. Хирург». И два телефона – домашний и мобильный.
Когда я подняла глаза, чтобы ее поблагодарить, Николь уже застегивала сумку.
– Мне пора. Муж ждет.
– Может, как-нибудь еще пообедаем вместе? – предложила я.
– Ни к чему это. Что ж, была рада с тобой повидаться. Да, и мой тебе совет! Возвращайся, пока не поздно, в тот магазин, где мы встретились. Черное платье будет тебе очень к лицу.
Мне пришлось бегать за доктором Альбертом Морозовым без малого три недели. Почему-то он меня сразу невзлюбил.
То есть нет, не совсем так: когда я явилась в его приемную впервые, он был вежлив и даже угостил меня кофе с печеньем. Но стоило мне рассказать о своей проблеме, как лицо его изменилось, и с тех пор я больше никогда не видела его улыбающимся.
– Девушка, поймите, – отрывисто сказал он, хотя ему было прекрасно известно мое имя, да и на столе перед ним лежала заполненная в регистратуре карточка, – у меня просто нет времени заниматься вами. Вокруг полно людей, которым действительно нужна моя помощь.
– Но и мне она действительно нужна, – взмолилась я, – вы просто не понимаете… Моя жизнь летит ко всем чертям… Я же вам все рассказала!
Он открыл верхний ящик своего рабочего стола и выложил передо мной какие-то документы – медицинские карты, похоже. К каждой из них была прикреплена цветная фотография формата А4. Я бросила беглый взгляд на верхний снимок, и меня чуть не стошнило. На нем была запечатлена буро-красная масса, в которой при более детальном рассмотрении угадывалось человеческое лицо.
– Что это? – Я перевернула фотографию картинкой вниз.
– Это мои пациенты, – улыбнулся Морозов, довольный моей реакцией. – Поверьте мне, жизнь этих людей и правда летит ко всем чертям. А вы красавица.
Он посмотрел на часы:
– Извините, но дальнейший разговор не имеет смысла. Мне надо работать.
Я возвращалась из клиники в такси, и водитель, должно быть, решил, что я – очередная жертва безответной любви. Рыдала я так, что даже блузка промокла.
– Да не переживайте вы, – утешал пожилой водитель. – Хотите водички? Найдете вы себе другого мужика! Один ушел, другой пришел.
Ничего он не понимал, глупый. Разве стала бы я так убиваться из-за какого-то мужика? Мир полон мужиков всех цветов и фасонов. А вот пластический хирург Альберт Морозов на этом свете один.
Я чувствовала себя никчемной и старой. Дела в агентстве шли плохо. Иногда меня все еще приглашали на кастинги, но работы не было. Тем более – работы престижной. Я пробовала поговорить обо всем этом с Борисом Бажовым, но тот только хмурился и ссылался на занятость. Я знала, что в последнее время в агентстве появилось много новых девчонок – совсем молодых, перспективных, глаза которых горели фанатичным огнем. Каждая из них мечтала стать второй Синди Кроуфорд. Куда мне с ними тягаться – в мои неполные двадцать лет мне можно было дать и весь тридцатник. И дело тут не в морщинах – их не было, – а во взгляде, взрослом и усталом.
Вот что интересно: еще месяц назад я рассматривала пластическую операцию просто как один из возможных вариантов оптимистичного будущего. Мне и самой не верилось, что и правда найдется доктор, которому я доверю свое перевоплощение. Но стоило мне увидеть похорошевшую Николь, как последние сомнения рассеялись. И операция стала для меня жизненной необходимостью. Появилась у меня твердая внутренняя уверенность в том, что новое лицо перечеркнет мое сомнительное прошлое и станет пропуском в другую реальность, где я снова буду успешной и желанной. Хотя правильнее будет сказать – востребованной.
