Грэм Симсион - Проект Рози
Джин перебил меня своим тяжелым дыханием. В попытке донести мысль четко и убедительно я бежал быстрее обычного. Джин уступает мне в спортивной подготовке, и то, что для меня всего лишь жиросжигающие тренировки с низкой сердечной нагрузкой, для него — непосильный труд.
— Я тебя понял, — сказал Джин. — Каких книжек ты начитался?
Я рассказал ему про фильмы, которые смотрел в последнее время, — фильмы с идеализированными нормами поведения. Если бы у Джина с Клодией жил кролик, он бы оказался в серьезной опасности из-за обиженного изменой партнера. Джин не согласился со мной — не по поводу кролика, а в том, что его поведение может угрожать стабильности брака с Клодией.
— Мы же оба психологи, — сказал он. — И вполне можем себе позволить свободные отношения.
Не заостряя внимание на неточности формулировки — Джин явно преувеличил свою значимость как психолога, — я сосредоточился на самом важном. Я подчеркнул, что моральный кодекс любого общества предписывает супружескую верность. И даже теорией эволюционной психологии признано, что если человек сталкивается с изменой своего партнера, у него появляется серьезный повод к разрыву отношений.
— Это относится к мужчинам, — заметил Джин. — Они не могут себе позволить риск воспитания детей с чужими генами. В любом случае я думал, что ты сторонник преодоления инстинктов.
— Совершенно верно. В мужчине заложен инстинкт обмана. Необходимо преодолеть его.
— Женщины закрывают глаза на мужские шалости, пока они не выставляют их в дурацком свете. Посмотри, что творится во Франции.
Я привел в качестве контраргумента цитату из популярной книги и фильма.
— «Дневник Бриджет Джонс»? — удивился Джин. — Ты хочешь сказать, что мы должны вести себя как персонажи киношек? — Он остановился и согнулся, переводя дух.
Эта заминка дала мне возможность предъявить еще одну порцию доказательств. Закончил же я тирадой о том, что ради любви к Клодии он должен быть готов принести необходимые жертвы.
— Я подумаю об этом, когда увижу, как от старых привычек избавляешься ты, — сказал он.
Почему-то я думал, что отказ от расписания пройдет безболезненно. Я провел без него восемь дней, и мне пришлось пережить ряд проблем — но ни одна из них не была связана с отсутствием четкого графика или моей неорганизованностью. Однако я не учел сумятицы последнего времени. Помимо переживаний из-за Рози, хлопот с освоением социальных навыков, страха за своих друзей, оказавшихся на грани семейной катастрофы, передо мной маячила перспектива лишиться работы. Распорядок дня казался единственным островком стабильности.
В конце концов я пошел на компромисс, который наверняка одобрила бы Рози. Многие люди ведут ежедневники для всего важного — в моем случае это расписание лекций, совещаний и тренировок по восточным единоборствам. Я решил, что вполне могу себе позволить завести дневник, как это делают все. Тогда мои привычки будут меняться постепенно, от недели к неделе. В свете этого я обнаружил, что отказ от типового рациона питания — объекта всеобщей критики — был единственным пунктом моей программы, требующим немедленного реагирования.
Мой следующий визит на рынок был предсказуемо странным. Я подошел к прилавку с морепродуктами, и хозяин привычно полез в аквариум за лобстером.
— Планы изменились, — сказал я. — Что еще сегодня хорошего?
— Лобстер, — произнес торговец с сильным акцентом. — Каждый вторник для вас лучший лобстер. — Он рассмеялся и помахал рукой другим покупателям из очереди. Торговец явно подшучивал надо мной. Мне почему-то вспомнилось выражение лица Рози, когда она попросила «не сношать» ее. Я попытался изобразить то же самое. Кажется, сработало.
— Я пошутил, — сказал он. — Рыба-меч сегодня великолепна. А вот еще устрицы. Вы едите устрицы?
Устриц я ел, хотя никогда не готовил их дома. Я взял устриц в закрытых раковинах, поскольку в хороших ресторанах предлагают только что раскрывшихся устриц.
Я пришел домой с запасом продуктов, не связанных ни с каким рецептом. С устрицами пришлось повозиться. Я никак не мог просунуть нож в щель раковины, чтобы открыть ее без риска остаться без пальца. Можно, конечно, посмотреть в Интернете, но это заняло бы время. Вот почему мой прежний распорядок строился на знакомых блюдах и продуктах. Я мог разделать лобстера с закрытыми глазами, а мой мозг в это время занимался проблемами генетики. Что плохого было в типовом рационе питания? Вот и еще одна устрица отказалась раскрываться под моим ножом. Раздражение росло, и я уже был готов вышвырнуть всю дюжину в мусорное ведро — когда меня осенило.
Я положил одну ракушку в микроволновку и нагрел в течение нескольких секунд. Она легко раскрылась. Устрица была теплой, но изумительно вкусной. Проделав то же самое со второй, на этот раз я выжал в нее немного лимонного сока и присыпал перцем. Божественно! У меня было такое чувство, будто мир открылся мне заново. Я надеялся, что эти устрицы — органические: мне не терпелось поделиться вновь обретенными навыками с Рози.
31
Поскольку я всерьез занялся самосовершенствованием, времени на то, чтобы поразмыслить об угрозе со стороны декана, катастрофически не хватало. Я решил не прибегать к совету Джим и не сочинять себе алиби; теперь, когда я сознательно ломал правила, обман был бы проявлением слабости и трусости.
Мне удалось подавить гнетущие мысли о своей дальнейшей карьере. А вот прощальная реплика декана о Кевине Ю, которого я обвинил в плагиате, из головы не шла. Еще раз все обдумав, я понял, что на самом деле декан вовсе не предлагала мне сделку — из серии «Забери свою жалобу, и можешь работать дальше». Ее слова беспокоили меня, потому что я сам нарушил закон, занимаясь проектом «Отец». Однажды Джин рассказал мне религиозный анекдот, когда я покритиковал его аморальное поведение:
— Иисус обращается к озлобленной толпе, забрасывающей камнями блудницу: «Кто из вас без греха, пусть первым бросит в нее камень». Из толпы в несчастную летит камень. Иисус оборачивается и говорит: «Мама, ну сколько раз я тебя просил!»
Только теперь меня уже нельзя было приравнять к Деве Марии. Я совершил тяжкий проступок. Стал таким же, как и все. Моя репутация безгрешного камнемета уничтожена.
Я вызвал Кевина на беседу к себе в кабинет. Парень родом из Китая, лет двадцати восьми (ИМТ примерно девятнадцать). И выражение его лица, и его поведение я бы назвал нервным.
Передо мной лежала работа Кевина, частично или полностью написанная не им самим. Я задал очевидный вопрос: почему он не написал курсовую сам?
Кевин отвел взгляд — что я истолковал как принятый в его культуре знак уважения, а вовсе не уклончивости. Но вместо того чтобы ответить на мой вопрос, он начал объяснять мне последствия своего возможного исключения. Мол, в Китае у него жена и ребенок, и он еще не рассказал им о возникших неприятностях. Он надеялся когда-нибудь иммигрировать или, по крайней мере, работать в генетике. Необдуманный поступок мог поставить крест на его карьере и мечтах его жены, которая так тяжело жила без него вот уже четыре года. Кевин заплакал.
Раньше я счел бы эту историю грустной, но не относящейся к делу: студент нарушил правила. Но теперь я сам был нарушителем. Я преступал закон неумышленно или, по крайней мере, не задумываясь о последствиях своих действий. Возможно, и Кевин поступил столь же необдуманно.
— Какие принципиально новые доводы выдвигают нынешние противники использования генетически модифицированных продуктов? — спросил я Кевина.
Темой его работы были этические и юридические аспекты достижений генетики. Кевин дал мне вполне исчерпывающий ответ. Я задал еще несколько вопросов, на которые он тоже ответил грамотно. Похоже, у парня были крепкие знания.
— Так почему ты не написал все это сам? — повторил я.
— Я — ученый. Мне трудно писать по-английски на темы морали и культуры. Я просто хотел подстраховаться, чтобы не провалить работу. И не подумал о последствиях.
Я не знал, что ответить Кевину. Необдуманные действия для меня неприемлемы, и я не хотел поощрять это в будущих ученых. Точно так же я не хотел, чтобы моя слабость повлияла на принятие правильного решения о судьбе Кевина. Я должен был расплатиться за собственную ошибку, как того и заслуживал. Но для меня потеря работы не имела таких страшных последствий, как для Кевина — исключение из университета. Я сомневался, что ему тут же предложат заманчивое партнерство в коктейль-баре.
Я надолго задумался. Кевин молча сидел передо мной. Должно быть, он догадался, что я пытаюсь смягчить приговор. Мне было ужасно неуютно в роли судьи, взвешивающего все варианты «за» и «против». Неужели это то, чем вынуждена заниматься декан изо дня в день? Впервые за все время я проникся к ней уважением.
