Дмитрий Правдин - Хирург на районе
С 1998 года нам перестали задерживать зарплату и выплатили все задолженности. Августовский дефолт снова добавил проблем, но желающих поработать в больнице было хоть отбавляй.
В хирургии, к примеру, мыли полы и выносили «утки» две санитарки с высшим образованием. Одна была молоденькой выпускницей саратовского юрфака — вышла замуж за лейтенанта, поехала за ним в нашу дыру, а работу по специальности найти не смогла. Вторая работала учительницей в школе, но сдружилась с Бахусом и оказалась на улице. После долгих скитаний прибилась к нам.
Остальные труженицы швабры и тряпки не были умны, но через одну страдали словесной диареей. В глаза — улыбались, приводили родственников «полечиться», а за спиной поливали нас грязью. Ну что за народ…
После истории с Санычем взялись за меня. Шел конец марта. Весеннее солнце днем растапливало снег, а к вечеру дороги снова становились скользкими. Я шел домой, поскользнулся и растянулся в весь рост на самом оживленном месте, возле рынка.
— Дмитрий Андреевич, вы не ушиблись? — услышал я голос нашей санитарки.
— Спасибо, вроде цел!
— Давайте я вас отряхну.
На следующий день по больнице прошел слух, что хирург Правдин вчера пьяный валялся на улице. После обеда меня вызвал Тихий.
— Дмитрий Андреевич, у вас все в порядке? — после приветствия спросил главный врач.
— Да, а что такое?
— Говорят, вас вчера видели пьяным и валяющимся на улице.
— Ложь! Кто вам такое сказал?
— Не важно, я вам говорил, что знаю все, о чем говорят в этой больнице.
— Николай Федорович, вас неверно информировали, я просто поскользнулся и упал.
— Да, да, я вижу, что меня неправильно проинформировали. Идите работайте.
Я сразу догадался, от кого исходит слух, и подошел к вчерашней «помощнице»:
— Татьяна Марковна, что я вам сделал? Зачем вы меня оболгали?
— Что вы, Дмитрий Андреевич, я вообще не понимаю, о чем вы говорите!
— Если не вы, то кто? Только вы из наших видели, что я упал вчера!
— Там много народу было, может, кто чего видел, да не так понял?
Лишь позже мне стало известно, что Татьяна Марковна уже давно злилась на меня. Однажды к нам попал ее муж, пьяный и облеванный, с разбитым лицом — после он полночи орал и не давал спать всему отделению. Я указал в диагнозе «алкогольное опьянение», мужику не оплатили больничный.
Люди иногда такое странное творят! Как-то раз я шел по улице и увидел, что пьяный мужичонка бьет женщину. Я его от нее оттащил, пару раз дал ему по шее, после чего они оба на меня набросились.
Как оказалось, муж «учил жену уму-разуму». Прибывшей милиции эта парочка попыталась доказать, что я на них набросился и пытался убить. Благо, милиционеры попались знакомые — посадили меня в машину и отвезли домой. А те алкаши и в самом деле собирались написать на меня заявление о побоях, но не успели: через пару дней муж «доучил» жену до могилы и отправился в тюрьму.
Санитарки сменялись со страшной скоростью, а хирурги оставались одни и те же — Ермаков, Бурлаков и я. Саныч и вправду перестал пить.
Летом 1999 года нам прислали одного деятеля после интернатуры, Олега. Он, как и я, добровольно вызвался ехать в район, имея квартиру в городе. Опыта решил набраться. Просил, если что, вызывать его на все интересные случаи.
Ночь. Привозят пациента с ножевым ранением в сердце. «Что может быть интереснее ранения сердца!» — подумал я и вызвал Олега. Тот приехал почему-то недовольный.
Я выполнил стандартную торакотомию слева в пятом межреберье, обнажил сердце — дырка есть, кровотечение продолжается. Попросил ассистента заткнуть рану. Олег трясущимся пальцем остановил кровотечение. Я наложил три стежка на раневой дефект в сердечной мышце, два с краев успел стянуть и завязать. Начал сводить концы третьего, центрального — и внезапно в операционной отключили свет. Аварийный аккумулятор света не дал — разрядился. Медсестра вызвала машину «скорой», и та светила фарами прямо через стекло. Всяко лучше, чем ничего. Я завязал последний узел практически на ощупь, лишь чувствовал, как под пальцами скачет живое сердце, после чего остановил операцию:
— Все, коллеги! Пока стоим!
— Дмитрий Андреевич, а почему не продолжаем? — протянул Олег.
— Опасно, можно повредить другие органы.
— Так видно же все!
— Рану толком не видно, — еле сдерживаясь, объяснил я. — Операционное поле глубоко, света хватает, чтобы видеть твое капризное лицо, а как ушить перикард — не видно.
— Нормальное у меня лицо! — надулся Олег. — Просто мы живем в конце двадцатого века, одной ногой уже в двадцать первом, а оперируем при свете фар! Куда это годиться?
— Ну, ты, я смотрю, не особо-то и оперируешь, стоишь тут и гундишь под руку. Вон анестезиологи — те работают: наркозный аппарат отключился, а Иван Григорьевич мужественно борется за жизнь больного, дышит за него мешком Амбу. Да, Иван Григорьевич, борешься?
— Борюсь! — отозвался Иван, надувая и сдувая мешок.
— Дмитрий Андреевич, и сколько мы так будем стоять?
— Сколько надо, столько и будем. Вот кровь видно, бери черпачок и собирай в банку, выполним пока реинфузию.
— А рану не будем ушивать?
— Я же тебе русским языком сказал: не будем, пока свет не дадут.
— Не понимаю, все же видно!
— На колу мочало — начинай сначала… Пару месяцев назад гинекологи оперировали внематочную беременность, тоже свет отключили. Им оставалось ушить рану — ну они и прошили мочеточник.
— И что было?
— Ничего хорошего. Пока спохватились, почка погибла, пришлось ее удалить.
— Почку?
— Нет, блин, квочку! Поспешили, а теперь человек без одной почки, а на них в суд подали.
— Но здесь же не живот — что тут можно подшить?
— Слушай, Олег, ты долго будешь скулить? Для чего ты в хирурги пошел, да еще в район напросился?
— Я не думал, что тут оперируют по ночам, да еще и без света! В интернатуре как было: отдежуришь — и домой. А если свет отключали, у нас своя автономная подстанция автоматически переключалась.
— В общем, к трудностям ты готов не был?
— А почему я к ним должен готовиться? Мы не в девятнадцатом веке живем! Может, нам еще при керосиновой лампе оперировать?
— Надо — так будем, — отозвался анестезиолог, ритмично работая дыхательным мешком.
— Фу, дикость!
— Слушай, Олег, ты уже всех притомил, честное слово, иди домой! Без тебя справимся!
— Да, ладно, я же вот кровь собираю.
— Собирай, только не гунди!
Света не было два часа. Сгорел какой-то особенно важный трансформатор; пока его меняли, мы собрали излившуюся кровь и влили ее назад пациенту. Было видно, что кровотечения нет. Все это время анестезиолог и анестезистка, меняя друг друга, «дышали» за пациента. Я видел, как им тяжело, но не услышал от них ни одной жалобы. Они молча делали свою работу. Олег же буквально извелся. Он не уходил домой, а ныл и трепал всем нервы так, что в какой-то момент мне захотелось его прибить. Лишь когда Иван надвинулся на него и сказал сурово:
— Если ты сейчас не замолчишь, придется тебя заткнуть! — только тогда нытик закрыл рот и не произнес больше ни слова.
Операция завершилась ближе к утру, последний шов я накладывал с восходом солнца. Жизнь раненому мы спасли, через какое-то время он выздоровел и выписался.
— Да, как вы тут работаете в таких условиях? — посетовал Олег, когда мы вышли из операционной.
— Работаем. А ты, парень, умеешь ныть!
— Да я не ною! Просто должны быть нормальные условия труда!
— Олег, похоже, ты не ту специальность выбрал, тебе так не кажется?
— Нет, не кажется.
Весь день молодой доктор сонно моргал и клевал носом. Ермаков направил его на прием помогать Санычу, где Олег уснул прямо за столом. Но к вечеру он пришел в норму и снова попросил вызвать его, если будет что-нибудь интересное, и пообещал больше не жаловаться.
Эта ночь прошла относительно спокойно: я осмотрел острый живот и зашил небольшую рану, но следующей привезли кишечную непроходимость трехдневной давности. Больной оказался терпеливым и не вызывал «скорую», пока его не начало тошнить калом.
Причиной кишечной непроходимости оказалась раковая опухоль, обтурирующая (перекрывающая) сигмовидную кишку. Приводящий отдел был перераздут фекальными массами. В таких случаях приводящий отдел кишечника отсекают выше опухоли и выводят на переднюю брюшную стенку, создавая противоестественный задний проход. Опухоль и нижележащий отдел кишки резецируют, если это возможно.
Я пригласил Олега ассистировать. Он помогал мне без особого энтузиазма. Мобилизовав кишку, предназначенную для выведения, я отсек ее и выдоил каловые массы в тазик. Вид и запах был тот еще, но хирургия — работа не для брезгливых.
Олег всем своим видом показывал, что ему очень противно, я даже думал, что его вырвет. Неожиданно он неудачно потянул за брыжейку кишечника, и из разорванного сосуда пошла кровь. Зажав сосуд, я лигатурой завязал конец кишки и положил его на край операционной раны, а сам стал ушивать поврежденную вену. Во время прошивания завязанный фрагмент кишки «вылез» за пределы операционного поля, лигатура с него сползла, и остатки кала ручьем потекли по стоящему рядом Олегу.
