Эдуард Лимонов - В Сырах
Нет, не водка заставила меня крепко задуматься над его картинами. Я обнаружил, что в его tableau есть мистическое измерение, которого в значительной степени лишён современный мир, замкнувшийся на экономике, и лишена современная культура, понимающая человека лишь как машину. Картины его — ретро, думал я, но ретро, свежо выглядящее на фоне рациональных объектов современного изобразительного искусства.
— Хочешь, Эдик, я подарю тебе череп? — предложил Е. после того, как я произнёс своё благоприятное суждение о его работах, хотя меня никто о суждении не спросил. — Череп, с которым я работал над последним триптихом?
— А он тебе, что, не нужен, Женя?
— Он исчерпал себя. Большего я не смогу из него выжать. Вот только куда я его задевал?..
И он полез искать череп, хотя я не успел ответить ему, хочу ли я в подарок череп.
— Женя, ты не хочешь сдать Эдуарду мастерскую? — спросил Николай, видимо, вспомнив, ради чего я пришёл сюда. Ради чего он, Н., меня сюда позвал.
— Коля, ты что? Я тут работаю, — ответил Е., склонив голову с высоты лестницы, где он стоял, обозревая шкаф под потолком. — Вот он! — Рука художника ушла в шкаф и вернулась, сжимая жёлтый череп небольшого размера.
— Что-то он маленький какой у тебя? Может, детский или женский, — комментировал старый Сашка.
— Может, женский… — Е. спустился на пол мастерской.
— Вот, смотри, Эдуард, за правым ухом у него дырка, видимо, от пули.
Мы столпились вокруг стоявшего в центре мастерской рабочего стола и разглядывали череп.
— Так что, не сдашь Эдуарду мастерскую?
— Могу поговорить с женой, у нас есть на чердаке комната с отдельным входом и с балконом. Там жила наша дочь, пока не сбежала от нас. Центр города, между прочим. А в мастерской я всё время работаю.
— О, поговори! (Реплика Николая.)
— Откуда ты его взял, Женя? (Реплика Николая.)
— Рабочие принесли. Экскаватор рыл во дворе, вот и нарыли.
— Нет, это не пуля… Отверстие слишком крупное, и разлом такой, что вот кость внутрь загнулась. У пули чудовищно большая скорость, а такой разлом возможен лишь при небольшой скорости орудия, которым он сделан. (Реплика А., писателя.)
— Так что, берёшь, Эдуард, от меня на память? (Хозяин мастерской.)
— Беру, пусть будет череп.
Череп переходит из рук хозяина мастерской в мои руки. Это действительно сравнительно небольшого размера череп. Голова человека, которому он принадлежал, была небольшая и круглая. Может, ребёнок, может, женщина. А может, подросток-мужчина.
— Жёлтый какой! Жёлтый, это что, потому что он старый? (Моя реплика.)
— Не могу знать. Какой принесли, такой и есть. Я его, правда, немножко заляпал краской. (Реплика Е.)
В затылочной части черепа действительно дырка. Может быть, пулевая, но кость чуть отогнута в сторону. Я видел достаточное количество трупов на войнах, однако я видел их, что называется, покрытыми плотью, потому не знаю о характере пробитых пулей отверстий в кости. Может кость быть отогнута или нет. Для этого нужно быть патологоанатомом, а лучше криминалистом. Выходного отверстия у пули нет, потому что в соответствующем месте черепа кость отсутствует вообще. Она либо снесена пулей, либо откололась по другой причине.
— Я тебе его упакую, Эдуард. (Реплика хозяина мастерской.)
Старый Женя не торопясь находит пакеты, в один из них заматывает череп и кладёт свёрток в другой пакет.
— Готово! Идёмте допивать, джентльмены!
Со стороны, если бы кто взглянул в окно, для прохожего мы выглядим либо старыми докторами, либо старыми криминалистами, либо старыми психопатами. Передают друг другу череп, вглядываются в него, движутся губы. Заворачивают его, как экспонат музея… Уходят. Выключается свет. Сбоку, из подсобного помещения, правильно решит прохожий, падает слабый свет.
Мы уселись и продолжили возлияние. Через некоторое время я ушёл с черепом, и меня приняли у двери ожидавшие меня в машине охранники. Со мною ушёл писатель Александр, и мы в тесноте, но не в обиде довезли его по темной в этом районе Москве до ближайшей станции метро. Он высадился и заторопился в жерло станции, как в подземный мир.
В Сырах было тихо, сыро и холодно. Охранники доставили меня в квартиру (один впереди, взбирается вверх, осматривает, что там, спускается, два со мною), я закрыл обе двери и прошёл в кабинет. Вынул из пакета свёрток с черепом, размотал его. Он мирно скалился себе в мир, который покинул, видимо, всё-таки не по своей воле.
— Ты будешь у меня находиться вот здесь, на полке. Я подвину книги, и места тебе хватит. У Гамлета в руках был череп Йорика, череп украшал жилище старых средневековых учёных и алхимиков, череп, я ручаюсь, был и у Фауста, так что и мне пристало завести себе череп в моём возрасте, в возрасте Фауста.
Произнеся всё это, я поставил его таким образом, что безглазыми глазницами своими он оказался обращённым на мою скромную постель в кабинете. Я погладил его, сказал: «Спокойной ночи!» (Не надо было этого делать.)
Я принёс из стенного шкафа в коридоре своё нехитрое постельное бельё, положил простыни и мамкино одеяло с аистами поверх и быстро уснул.
Приснилось мне, что на меня бросилась красивая, круглоголовая маленькая женщина. Маленькая, она была очень сильной, придавила меня к полу и начала душить. При этом она улыбалась. Каким-то нечеловеческим усилием я сбросил её с себя и взгромоздился на неё. При этом у неё слетела голова, и на полу лежал смеющийся мой череп.
— А ты, молодец, сильный мужик, — «сказала» череп. — Меня зовут Майя. — Она широко улыбнулась.
Я проснулся. Вспомнил, что в темноте на полке от IKEA стоит жёлтый череп, новый жилец в доме. От сознания того, что Майя смотрит сейчас в темноте на меня, мне стало не по себе. Все немногие волоски на моей спине, плечах, шее и затылке, видимо, встали дыбом, потому что я их почувствовал вдруг…
Я решительно встал и первым делом включил верхний свет. Нашёл пакет, в котором принёс в дом череп. Не глядя на череп, взял его в руки. Положил в пакет. Вышел в коридор. Протопал босыми пятками в другую комнату. Положил пакет во встроенный шкаф. Закрыл за собой дверь большой комнаты.
Пробормотал: — Извини! Ты не умеешь себя вести. Вынужден тебя изолировать! (в сторону двери, чуть, но не полностью обернувшись).
Заснул я после этого не сразу. Какое-то время прислушивался к звукам, которые есть в любой квартире. Свои. Посторонних звуков не обнаружил. Уснул.
Вообще-то первое моё побуждение следующим утром было избавиться от Майи. Однако я этого не сделал по мотивам, которые мне более или менее ясны. Конечно, тщеславие: у такого, как я, у таинственного Фауста должен быть в доме череп. Ещё эстетство, это ведь у Дюрера учёные в кельях монахи имели черепа как символ мудрости и осознания скоротечности всего живого. А ещё одна причина, почему я тогда от неё не избавился: мне стало жалко её. Ну что она будет там лежать где-то в мусоре, одна, далеко от рода, к которому она некогда принадлежала. Я решил её оставить, посмотреть, как она будет себя вести…
Вела она себя тихо. Пролежала в пакете месяцев, может быть, шесть без единого инцидента. Ни во сне меня не тревожила, ни наяву. Поэтому я решил в конце концов сменить ей режим содержания. Однажды я её вынул из пакета и поставил на полку в том же стенном шкафу, где она лежала до этого в пакете. Нужно сказать, что тот стенной шкаф имел вид, какой имеют буфеты. У него были отъезжающие такие дверцы из стекла. Вообще-то у меня там стояли рюмки, бокалы и фужеры. Я раздвинул их толпу и поставил меж них Майю. Если она и будет хулиганить, то меня от неё будут предохранять и стекло буфета, и двери и стены большой комнаты.
Прошёл ещё, может, год, и она не хулиганила. Или делала это не надо мной, может быть, над соседями, хотя мне было неизвестно, достигают ли её чары сквозь стены. Вообще я в большую комнату заходил только тогда, когда у меня бывали женщины. А женщин она, может быть, пугалась или стеснялась. Лола Вагнер на нее не жаловалась.
Из Сыров я без колебаний увез Майю в следующую мою квартиру, так как она выдержала все испытательные сроки. Этим я совершил, как вы поймёте сейчас, грубую ошибку. Я не только опять поместил её в большую из двух комнат, но и поставил её на доминирующую позицию. На высокий зеркальный шкаф, каковой стоял на противоположной ко входу стене большой комнаты. Поместил аккуратненько посередине шкафа на две доски. С этих подмостков Майя могла контролировать через стеклянную дверь большой комнаты всю прихожую квартиры, в том числе вход в мой кабинет и в ванную комнату.
И вскоре я убедился, что она контролирует. Я стал испытывать лёгкий страх чужого присутствия, когда выходил ночами в туалет. Такой себе ёжик волос вставал у меня на загривке, на плечах и предплечьях. Из исследований профессора Конрада Лоренца я знал, что у животных, в том числе у приматов это — естественная реакция на появление врага. Животное таким образом увеличивает свой силуэт за счёт поднявшейся дыбом шерсти, пытаясь отпугнуть врага своим видом. Домашняя кошка поступает подобным же образом, все обращали внимание, я полагаю. У человека это лёгкое иглоукалывание в корнях волос на теле, разумеется, не имеет практического результата, шерсти у него нет, увеличения силуэта не происходит, и как следствие — никого не запугаешь. Но я понял по этому безошибочному сигналу моего естества, что в квартире я не один. Майя очнулась от смирения и со своей гордой позиции стала распространять некие волны, какие могут распространять умершие. Я перестал спать один в большой комнате.
