Максим Малявин - Новые записки психиатра, или Барбухайка, на выезд!

— Вы хотите сказать, что не пойдете мне навстречу?

— Я хочу сказать, что вопрос о дееспособности бабушки — экспертный, но ответ эксперта вас вряд ли порадует.

— То есть вы не хотите мне помочь?

— Хочу, но так, чтобы по закону. И по сути дела тоже. Ведь вы, к примеру, не можете быть слегка беременной именно в те моменты, когда вам удобно.

— Ну, отчего же! Сегодня беременная, завтра аборт, послезавтра снова залетела.

— Надо же, какая активная жизненная позиция! Хорошо, а когда вы придете в следующий раз класть бабушку в геронтологическое отделение, она у вас снова будет недееспособной и слабоумной?

— Ну конечно же! — На Оксану посмотрели так, словно слабоумие заразно, и она только что эту инфекцию подхватила. — Иначе с чего бы мне ее сдавать?

— Какая интересная получается у вашей бабушки дееспособность! — восхитилась Оксана Владимировна. — И, что важно, выгодная. А на момент получения пенсии какой будем ее считать?

— Ну-у, — задумалась девушка. Процесс прорабатывания ситуации был ощутим почти физически. — А! Вот! Ведь за месяц состояние может меняться — ну, там, фазы луны, магнитные бури, артериальное давление… Но обязательно будет светлое окно. Вот тогда-то и можно будет идти с ней и получать пенсию. Так что вы справку правильно напишите, ладно?

— Ну вот что, — резюмировала доктор, — только врожденная интеллигентность и страшной силы душевная доброта не позволяют мне послать вас дальше кабинета судебно-психиатрической экспертизы. Но и ближе тоже никак не получится.

Завели на даче живность, теперь невольно постигаем тонкости зоопсихологии. И психопатологии, уже обнаружились курица-психопатка, утка-дебилка и гусь-нарцисс. И только кролики удивительно милы.

Премию на бочку!

Спроси меня: за что казнили гения?За что пророк по шее получил?Зачем прогресс дорос до изумления,Но ничему людей не научил?

Вопросы. Пациенты задают их постоянно. Самые разные. Многие из них привычны, а ответы на них не менее предсказуемы и типичны, чем коленный рефлекс. Или кремастерный[59] — до чего дотянешься. Абсолютным лидером в любом отделении (кроме отделения неврозов) всегда был вопрос: «Когда меня выпишут?» Много вопросов задается о причинах болезни и о том, сколько она продлится и чего от нее можно ожидать. А порой бывают сногсшибательные вопросы, просто из главного калибра и в упор. На такие шаблонных ответов не бывает, спасает только искусство импровизации.

Эта история произошла много лет назад, когда я работал ординатором в женском отделении. Марина (пусть ее будут звать так) была там не то чтобы завсегдатаем, но все же попадала на лечение с завидной регулярностью — по два-три раза в год — и лечилась подолгу, всякий раз не меньше двух месяцев. Начиналось все каждый раз однотипно: сначала соавторство с лечащим врачом в отношении назначений, потом твердая убежденность, что вот на этот раз болезнь сложила лапки и накрылась мраморной плитой, потом напряженное затишье и первые ночи без сна и наконец — пара дней охоты на родню, когда тщедушная девчушка расшвыривала родственников, как кегли, роняла и ломала ставшую вдруг такой хрупкой мебель, и даже спецбригаде приходилось туго.

Вот и в этот раз она была доставлена в глубокой печали и коконе из фланелевых жгутов, раздавая направо и налево меткие плевки и обидные эпитеты. Новообретенные соседки из наблюдательной палаты сунулись было полюбопытствовать, кто это тут такой молодой да горластый, но тут же узнали о себе так много нового и с такими лингвистическими излишествами, что фиксировать к кроватям пришлось поголовно всех — а то как бы чего не вышло.

На следующий день Марина была уже на удивление спокойна и тиха, и я решил с ней побеседовать, чтобы узнать, что же на сей раз стало причиной ее поступления. Если не знать, что творилось накануне, можно было бы возмутиться — что такая тихая, застенчивая, воспитанная девушка делает в остром психотическом отделении? Конфликт с родителями и старшей сестрой? Так ведь как не конфликтовать: не дают слова высказать, попрекают тем, что больна, опекают, как маленькую! Тут любой взбунтуется! Хотела пойти в институт — не пустили. Нет, не поступать. Вот еще глупости! Что, сказать правду? А вы к ней готовы? Или как мама с папой — будете руками махать и таблетки в суп крошить? Ну ладно, я предупредила…

— Сукразит знаете? Заменитель сахара такой. Слышали? — тихо спросила Марина.

— Слышал.

— Ну, вот. — Многозначительная пауза.

— Что — вот?

— Вы что, не понимаете? — Градус доверия ко мне как специалисту, гражданину и просто человеку резко упал.

— Марина, я слышал про сукразит. Даже пробовал. Что я еще должен о нем знать?

— А знаете, кто его изобрел? — Лукавый взгляд, словно подбадривающий: «Ну же, доктор! Проведи уже реанимацию своей эрудиции!»

— Неужто?..

— Правильно, доктор! Вы не так уж безнадежно тупы!

— Ну, спасибо, дорогая.

— Постойте, я вам сейчас такое скажу — вы ох… э-э-э… в общем, сенсация!

— Хорошо, я уже морально подготовился. Давай, жги напалмом.

— На самом деле сукразит — это лекарство от рака.

— Убила, Марина. К такому повороту я не был готов. Как же он помогает от рака, хотел бы я знать?

— А хер его знает, — честно призналась Марина. — Вот вы скажите: вы знаете, как именно галоперидол убирает галлюцинации?

— Не знаю, — пришлось сознаться мне.

— А чего ко мне привязались? Он помогает — и этого достаточно! Я добилась, чтобы его пустили в продажу как заменитель сахара! Теперь его принимают миллионы людей! Профилактика в мировом масштабе! Каково?

— Грандиозно.

— Правда? — недоверчиво сощурилась Марина: а вдруг доктор смеется?

— Правда. Я впечатлен. А Нобелевский комитет в курсе?

— Я им письмо написала. Уже давно.

— Ну, раз давно, значит, письмо уже получили.

— Вы так думаете? В таком случае у меня к вам несколько вопросов.

— Спрашивай, Марина, постараюсь ответить.

— Я, собственно, вот о чем хочу спросить. — Марина подошла ко мне вплотную и уперла руки в боки. — ГДЕ МОЯ НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ??? И КАКОГО ЛЯДА Я ВООБЩЕ БОЛТАЮСЬ ТУТ, КОГДА МЕНЯ ЖДУТ В СТОКГОЛЬМЕ???

— Погоди-ка, — мне пришлось соображать очень быстро, — а что именно ты написала в письме?

— Дайте-ка вспомнить… А! «Уважаемые члены Нобелевского комитета! Сукразит — это лекарство от рака. Мне это абсолютно точно известно. Можете проверить. Ваша Марина». Ну, и обратный адрес, конечно.

— Вот оно! Марина, ты забыла указать формулу сукразита.

— Бли-ин! И что, без формулы никак?

— Нет, дорогая. Так что придется вспоминать. Ну и лечиться тоже, а то уж больно шустро ты шкафы дома роняешь. А ну как на церемонии вручения критики нарисуются — ты ж им головы поотвинтишь и в ковровую дорожку завернешь, а у России и так с имиджем проблемы!

Ура! Моя пациентка с шизофренией сдала все зачеты и допущена к сессии. Умничка. Все же смогла после академа найти в себе силы и не просто проходить последний курс, но и без задолженностей выйти к последним экзаменам. А ведь обострение полтора года назад было сильнейшим.

Всё сначала!

Говорят, будто чем больше власти сосредоточено в руках человека, тем меньше у него развито чувство юмора — мол, то ли атрофируется, то ли пугается и прячется. Это не совсем так, к счастью. Все же есть среди власть предержащих ценители хорошей шутки и любители посмеяться, и это не то чтобы создает уверенность в завтрашнем дне, но все же дарит некоторую надежду, что мир не рухнет. Почему? Все просто: абсолютная власть, предположительно, у кого? Правильно. Такая сущность, и без чувства юмора — нет, увольте, отказываюсь даже представлять. Ты ему анекдот на клерикальную тему, а он тебе — пару сотен лет инфернального режима…

Эту историю рассказал мой друг Александр Алексеевич. Поскольку он заведует отделением судебно-психиатрической экспертизы, в суде ему приходится бывать довольно часто. В этот раз его вызвали, чтобы он мог перевести заключение экспертизы с русского медицинского на русский разговорный, по возможности избежав выражений, которые, несмотря на сочность, меткость и образность, не смогут войти в протокол заседания.

Речь зашла о том, что можно считать бредом, а что нет, и что такое бред вообще. Александр Алексеевич был красноречив. Александр Алексеевич был остроумен. Александр Алексеевич объяснил все настолько легко, доступно и разложив по полочкам, что предмет спонтанной лекции стал ближе и понятнее даже ему самому. В зале суда был слышен только его голос. Слушала судья, слушала прокурор, слушал подсудимый, он же подэкспертный, а также его родня и конвой. И даже секретарь собрания, миловидная юная барышня с кукольным личиком, перестала печатать, приоткрыла ротик и изволила кушать доктора глазами. В принципе, при желании можно было переходить к процедуре углубления гипнотического транса и начинать заниматься целебным внушением, но такой задачи не было, и потому Александр Алексеевич закончил изложение и сказал судье, что у него по сути вопроса все, вуаля.