Серж Резвани - Любовь напротив
Нет, нет, только не трое; мы должны быть вчетвером, теперь я в этом был убежден: одна пара — отражение другой! Я хотел быть Шамом, и желал, чтобы Шам был мной; чтобы Алекс была Мариеттой, а Мариетта — Алекс… Едва я вошел в нашу комнату, как Мариетта, с трудом приоткрыв глаза, поинтересовалась, что слышно у наших друзей. Значит, и она тоже, едва проснувшись, прежде всего, подумала о них!
— Пойдем со мной, — шепотом сказал я, — ты должна это увидеть.
И, несмотря на слабость в ногах, я потащил Мари через общий салон к их спальне. Как и я, она обомлела при виде открывшегося зрелища. Картина была чересчур чувственной. Чересчур сексуальной. Чересчур провокационной… и прекрасной. Так же выглядели бы и мы с Мари, застань нас кто-нибудь в подобной позе. Алекс спала, как убитая, и, пока меня не было, даже не шелохнулась, поэтому Мариетта видела сейчас то же самое, что раньше видел я. Словно сраженная наповал, она замерла, прикрыв голые груди с крупными коричневыми сосками кружевными лохмотьями, которые совсем недавно были роскошным красным платьем. Мы стояли, обнявшись, в дверном проеме, и Мари — вся во власти эмоций — больно впилась мне в левый бок своими длинными ногтями. Уже давно мы не ощущали между собой такой близости, словно вид этих пресыщенных наслаждением тел вливал в нас чувства, которые давным-давно казались нам угасшими. В наших телах снова разгоралась любовь. Наши тела были их телами. Мариетта зачарованно глядела на Шама. Я не сводил глаз с Алекс. Вид ее лона, невинно открытого взору, смущал мой разум, и без того взбудораженный близостью теплого и безотказного тела моей жены. Мой взгляд приковала к себе пикантная родинка на бедре Алекс, едва заметная в складке у выпуклого лобка. До сих пор я не замечал ее, хотя мне уже не раз доводилось видеть Алекс голой. Наблюдать за спящими вместе с Мари было и так невыносимо… а тут еще эта волнующая родинка! Мы молчали, испытывая странное смущение, которое мешало нам — возбужденным близостью долгожданной цели — поглощать, впитывать, насиловать взглядом эти светящиеся тела, погруженные в глубокий предутренний сон. Их нагота резко контрастировала с темно-красным шелком простыней, и это зрелище вызывало эстетическое и вместе с тем невероятно чувственное наслаждение, подобно так называемым «розовым» фильмам, которые когда-то снимались в Голливуде при участии начинающих актеров, уже начинавших приобретать известность. Так что, в те годы фанаты кино могли смотреть в соседних залах и за приличную цену как дешевые поделки, так и серьезные фильмы для массового зрителя: например «Только для мужчин» с молодым, еще никому не известным Кларком, и молодой Джин, ставшей с выходом «Красной пыли» «платиновой» Харлоу, как позже молодой Кларк превратился в Гейбла, а много позже, уже на вершине славы — в жесткого, неуступчивого Кларка Гейбла из великолепной картины «Неприкаянные».
По прошествии этой бурной ночи, застав Шама и Алекс безмятежно спящими на широкой гостиничной кровати, я подумал, что, если бы имел специальные средства — особенно, когда подсматривал за ними из дома напротив, — да, если бы я обладал сверхсовременными приборами для наблюдения за ними даже самой темной ночью, то какое наслаждение испытывал бы при мысли, что нет такой тьмы, которая могла бы укрыть их от моего нескромного взгляда. Кстати, папарацци из журнала «Голливуд Рисерч» широко используют инфракрасную и сверхчувствительную пленку, а также сверхмощные телеобъективы, чтобы даже вы полной темноте наблюдать за любовными утехами популярных звезд. Именно так, благодаря тепловым волнам, исходящим от разгоряченных тел, им удалось запечатлеть эротические игры Энтони Стила и Аниты Экберг, летней ночью развлекавшихся на лужайке в Беверли Хиллз. Было бы здорово иметь в своем распоряжении подобное средство вторжения в чужую жизнь! Почему бы не сохранить, к примеру, тепловой образ Алекс и Шама, занимавшихся любовью этой ночью? Или Мариетты… Наконец, всех четверых, если все же удастся склонить к сожительству эту самодостаточную парочку… А что, было бы неплохо заснять на инфракрасную пленку наши «тесно переплевшиеся» тела! И еще я подумал, что следовало бы на несколько дней продлить наше пребывание в Виши, в этих апартаментах, напоминавших бордели прошлого века, чтобы между нами четверыми неизбежно что-то произошло, и чтобы следы наших любовных игр самым естественным образом слились с атмосферой, которой уже давно было пропитано это роскошное, побуждающие к поиску чувственных наслаждений гнездышко, или по выражению обывателей — «гадюшник».
— А не остаться ли нам здесь еще на денек-другой, чтобы отыграться за вчерашний проигрыш? — предложил я чуть позже, когда Алекс и Шам в белых махровых халатах вышли из ванной комнаты. Мариетта, конечно, поняла меня с полуслова и с энтузиазмом подхватила мое предложение. Алекс и Шам никак на него не отреагировали; они выглядели так, будто им все надоело, и они вовсе не жаждут продолжать это путешествие. Вслух не было сказано ни слова, но их отношение изменилось без видимых причин, и вечером, когда мы, отужинав у себя в номере, снова отправились в казино, мне показалось, что Шам и Алекс обменялись взглядами, полными раздражения и нетерпения.
Я не вдавался в подробности ставок, проигрышей и выигрышей предыдущего вечера, не стану делать этого и теперь, скажу только, что очень скоро перед Алекс выросла более чем внушительная гора фишек и банковских билетов. Когда такое случается, всем известно, как разворачиваются дальнейшие события: бывалые игроки пережили это сами, а те, кто не пережил сам, читали в романах. Волнение, охватившее игроков, сгрудившихся вокруг рулетки, быстро перекинулось на соседние столы, и вскоре почти все, кто находился в зале, собрались вокруг стола, где продолжалась игра, чтобы в суеверном экстазе следить за стремительным ростом ставок, продиктованным недоступной пониманию логикой риска. В самом начале Мариетта сделала несколько мелких ставок, но очень скоро прекратила играть, и, как накануне, положила горсть фишек перед Алекс, которая, словно стремясь поскорее избавиться от них, раз за разом ставила на красное, если мне не изменяет память. И красное — редчайший случай — выпадало пять раз подряд. Я наблюдал за лицом Алекс. Сохраняя поистине удивительное спокойствие, она, казалось, никак не реагировала на свою удачу. Мариетта стояла рядом с ней, боясь пошевелиться. Она молчала и старалась ничем не потревожить Алекс, но по ее внезапно побледневшему лицу и расширившимся зрачкам я видел, что каждый раз, когда Алекс невозмутимо отодвигала от себя не поддававшиеся счету суммы, о величине которых можно было судить лишь по высоте горы из фишек, она была готова упасть в обморок. Как и накануне, позади Алекс и Мариетты молчаливо стоял Шам с сигаретой в руке. Его спокойствие и равнодушие к происходящему приводили меня в ярость. Казалось, он не понимал, какие деньги были сейчас в прекрасных руках его женщины, украшенных серебряными кольцами, которые матово поблескивали в ярком свете люстр. Эти кольца, как и браслеты из того же матового серебра, выглядели совершенно неуместными среди золотых побрякушек и бриллиантов, просверками которых сопровождались удивленные возгласы женщин — в большинстве своем преклонного возраста, — возбужденных неслыханной удачей Алекс…
Однако, довольно! Литература уже давно избавилась от пустых фраз, навязанных сюжетами столь же старыми, сколь и эти игровые залы, существовавшие еще во времена Второй Империи. Но что делать? Мы находились в Виши, в городе, где ничего не изменилось с прошлого века, если не считать обилия негодяев, наводнивших его во время войны… о чем в пятидесятые годы старались помалкивать, ибо нужно было поскорее забыть о тех позорных деяниях, начало которым было положено в том самом дворце, где мы снимали роскошные апартаменты. Но какое отношение к Истории имеем мы? От прошлого нам ничего не нужно. Вся наша жизнь, все наши желания — в настоящем. Поэтому не станем перегружать эти любовные хроники всякими описаниями и рассуждениями, которые лишь отвлекают меня от единственной, всепоглощающей, навязчивой идеи — секса вдвоем… втроем… если уж не получается вчетвером…
Наконец, Алекс «сорвала банк» — так называется момент в игре, когда администрация казино принимает решение положить конец везению чересчур удачливого игрока, — и мы покинули казино, унося в карманах, дамских сумочках и холщовых инкассаторских сумках, предоставленных заведением, огромное количество банкнот, которые кассиры выдали нам в обмен на сотни фишек самого разного достоинства. Со смехом, но уже не столь беззаботным, как накануне, мы прошли через сад, обойдясь на сей раз без купания в фонтане. Сгорая от любопытства и желания пересчитать «огромную сумму, которую удача принесла Алекс в знак своего особого расположения, плененная ее красотой», как пошутил я голосом балаганного шута, мы вернулись в свои апартаменты и немедленно заказали море шампанского, «чтобы отметить это событие». Деньги мы вывалили на кровать Алекс и Шама — получилась весьма впечатляющая гора банкнот, и я горстями начал швырять их к потолку, не в силах сдержать смех, который благодаря шампанскому очень скоро стал почти истерическим… а потом мрачным, когда я заметил, что ни Алекс, ни Шам, ни даже Мариетта не собираются следовать моему примеру. И тут я испытал чувство невероятного унижения, только теперь осознав, что я, всегда стремившийся выглядеть этаким толстокожим денди фонсторхаймовского типа, привыкшим держать в узде свои эмоции, именно я проявил тупой щенячий восторг перед грудой денег, которые заработала Алекс. Это чувство живет во мне и поныне, хотя с тех памятных событий прошло почти пятьдесят лет; и сейчас, когда я пишу эти строки, я краснею от стыда и досады за свою глупую, ребяческую радость, которую не разделяли ни Алекс, ни Шам, ни Мариетта.
