Ярослав Ратушный - Юдифь и олигофрен
— Неужели? — удивился я, рассматривая, задрав голову, едва видную отсюда дыру. — Получается, что они недоступны.
— Мы, конечно, можем их подавить, — задумчиво произнес Тимур, — однако не имеем право рисковать заложниками.
— Однажды московские писатели пригласили меня на пикник, — вспомнил я. — В числе приглашенных были два известных художника, которые, в отличие от поэтов, имели деньги, ибо их картины покупались иностранцами. Эстетствующие художники, заметив ординарную водку и вино, предложили альтернативные напитки: армянский коньяк и вишневый ликер. Однако вскоре все смешалось в интенсивном круговороте мнений. Неожиданно появился сильно опоздавший Ерема, который, впрочем, судя по его состоянию, не терял времени зря. «Старик, — вдохновенно прошептал он, когда мы обнялись, хотя были едва знакомы, — я только что вернулся с Кавказа! Там такое! Мне показали последнюю крепость Шамиля! Слушай, старик. Крепость совершенно неприступна. Эти мудаки никогда ее не возьмут. Тайную тропу знают только два прямых потомка Шамиля. Поедем брать арсенал в Тушино! Возьмем оружие и сразу на вокзал. Поедем поднимать Кавказ, старик! Они только ждут сигнал». «Не получится, — проникновенно сказал я. — Не такие теперь времена. Эти мудаки обстреляют нас ракетами, а потом сбросят десант с вертолетов». «Неужели я не могу умереть красиво?!» — закричал он после некоторого раздумья так горько и громко, что сидящие неподалеку собутыльники обернулись. Обняв огорченного поэта за плечи, я повел его заливать тоску оставшимся вином. Однако желание умереть красиво было настолько сильным в тот вечер, что кто-то разбил ему голову.
— Это еще до Чеченской войны было? — равнодушно спросил Тимур.
— Это было во времена исторического материализма, — ответил я, опасливо поглядывая на старшего лейтенанта медицинской службы, который приближался с неотвратимой решительностью хирурга, решившегося на сложную операцию, — когда врачей готовили на совесть.
Высокий худощавый офицер брезгливо поглядел на мою разбитую физиономию, а затем перенес взгляд на Тимура. Врач был молоденький, но уже послуживший, поскольку мгновенно нашел в человеке, одетом в штатское, нечто такое, что заставило его выпрямиться, отдать честь, доложить о своем прибытии и приступить к медицинскому осмотру.
— Ничего страшного, — сказал он после недолгого разглядывания, ощупывания и постукивания по моему телу. — Главное, что глаз уцелел и ребра не сломаны. Могу констатировать ушибы средней тяжести. Можно сказать, что легко отделались.
— Вам легко говорить, — обиделся я.
— Могу сделать обезболивающее, — немедленно согласился молоденький доктор.
— Лучше дайте таблетку, я не люблю уколов.
— Ну, подумаешь укол — укололся и пошел, — продекламировал Тимур. — Сделай ему промидол! Может быть, он еще в шоке, а потом выть начнет.
— Зачем ты меня накачал? — строго спросил я, когда старший лейтенант обработал мои боевые раны и сделал укол в предплечье, поскольку от укола в вену я решительно отказался. — Зачем вообще сюда притащил?
— Ты мне нужен как посредник.
— Ах я тебе нужен, — возмутился я тем, что меня снова используют. — Да кто тебе сказал, что я туда полезу? Это что, моя работа? Пошли вы все на хер!
— Подожди, — остановил Тимур мою пылкую речь, — ты еще не все знаешь. Дело в том, что священнослужители — это еще не все, есть плохие вести из дурдома. Кривой вместе с молоденьким отцеубийцей грохнули двух охранников и взяли в заложники Марка.
— Получается, что у тебя две группы заложников.
— Они все вместе, — тихо сказал Тимур, — в пещере.
— Ничего не понимаю, — снова удивился я. — Какая связь между Кривым и Омаром?
— Я тоже не понимал, — сказал Тимур, а затем вскочил на ноги, яростно потрясая кулаками. — Сука! Он меня провел, как пацана! Прикинулся мафиози! Кто бы ему иначе позволил оружие собирать?!
— Не бери дурное в голову, — миролюбиво произнес я, поскольку по моему телу медленно растекался чистый физиологический кайф. — На хрена попу гармония?
— Ладно, отдохни немного, — позволил красный командир, подозрительно всматриваясь в мое лицо, — а я пойду, немного покомандую.
Я зажмурился от удовольствия, тихо постанывая, чтобы меня никто не слышал, даже я сам. Кайф — дело интимное, поэтому я прикинулся дурачком, чтобы Тимур оставил меня в покое со своими проблемами. У меня своих проблем по горло. Почему говорят, по горло, а не по голову? Сразу почудилась проблема в виде гильотины. Наверное, человек задохнется, если проблемы будут по голову. Это очень важно, поскольку мою голову Тимур собирается сунуть в петлю. Почему говорят, сунуть в петлю голову, а не шею? Конечно, голова всегда впереди. С другой стороны, как можно повесить за голову? Это за яйца, при определенной сноровке, можно повесить, а за голову сложно. Зато правильно говорят, сунуть голову в пасть льву. Я умею скрывать страх, но я не дрессировщик.
Он меня, видите ли, посредником посылает к обезумевшим убийцам. Хорошее предложение! Промидол вколол, чтобы я контроль потерял. Скотина заботливая из контрразведки! Что я совсем из ума выжил, чтобы подставлять свою жопу (хорошо, что не сказал голову) ради священнослужителей. Религия — опиум для народа. Правда, опиум? Все равно не соглашусь. Во-первых, мне и так хорошо. Во-вторых, я боюсь уколов. В третьих, не буду же я рисковать жизнью из-за наркоты, вернее — религии. Хотя, если подумать. Нет, это за веру можно отдать жизнь, а за религию нельзя. Меня не касается, что захватывают в заложники попов, раввинов, мулл и лам. Впрочем, далай-ламу я уважаю. Свободу тибетскому буддизму! Долой китайских захватчиков!
Все военные одинаковы, даже если они одеты в гражданское. Впервые надев солдатскую форму, я почувствовал себя в безвоздушном пространстве. Особые сложности были с портянками, которые я не мог правильно замотать. В конце дня на ногах образовались кровавые мозоли. Ходить я не мог, но зато бегал довольно прилично. К счастью, большую часть времени приходилось бегать. Второй проблемой был воротничок, который нужно было ежедневно нашивать на ворот гимнастерки. К шитью я оказался более способным, чем к заматыванию портянок, но на это уходило много времени. Командир батальона, осматривая выстроенных на плацу новобранцев, заметил, как мой воротничок топорщится во все стороны, и позвал старшину:
— Этот солдат должен мыть туалет до тех пор, пока не научится пришивать воротничок!
Старшина тут же позвал сержанта, который всем видом показывал готовность немедленно тащить меня в туалет, а может быть, еще дальше, чтобы всеми средствами научить шить. Подполковник, старшина и сержант были великолепными представителями мужской половины человечества. Здоровенные самцы, занятые своим делом. Старшина резким, хорошо отработанным движением так угрожающе близко придвинул свое хищное лицо, что я ощутил идущий изо рта запах борща.
— Товарищ солдат! — с яростью крикнул он. — У вас есть только два выхода: стать человеком или инвалидом!
Самым тяжелым испытанием была неизменная обязательность. Ежедневно в шесть часов утра дневальный кричал во всю глотку «рота подъем!». Нужно было встать, быстро одеться и бежать на зарядку. Сильно давили на психику серые стены высокого забора, окружавшего военный городок. Я чувствовал себя в замкнутом пространстве, как пойманный в клетку зверь. Вскоре я перелез через забор и пошел на почту, чтобы позвонить родителям. После этого стало немного легче.
Началось испытание бессонницей. За малейшее неповиновение, а я не был склонен повиноваться, следовал наряд вне очереди, что означало четырехчасовой сон. Часто я не спал двое суток подряд, а иногда даже три, но зато научился спать во всех положениях, кроме одного. В отличие от лошадей, я не мог спать стоя. Заснувшее тело делало шаг вперед, и я просыпался, чтобы через некоторое время попытаться заснуть снова. Я стал постоянным дневальным. Нужно было стоять возле тумбочки и отдавать честь входящим офицерам. Однажды я недостаточно рьяно отдал честь начальнику штаба и получил приказ десять раз отдать честь столбу, пройдя мимо него строевым шагом, что я сделал с большим удовольствием.
Вскоре батальон погрузил технику на платформы и поехал на полигон в Бердянск, где производили пуски ракет и прочую проверку военной техники. Солдаты ехали в товарных вагонах и двое суток спали на наспех сколоченных нарах, которые так остро пахли деревом, что ассоциировались с гробом. Офицерский вагон отличался только наличием тюфяков. Дорога была интересна тем, что приходилась мочиться прямо на ходу поезда в перегороженный двумя досками проем. Ветер легко мог озадачить неопытного солдата, плеснув струю мочи обратно в вагон.
Полигон расположился в приморской степи. Сразу по приезде я попал в охранение. Вскоре началась сильнейшая гроза. Небеса отворились, и оттуда полились тяжелые потоки воды. Я мгновенно промок, ибо спрятаться было негде, кроме низкорослых деревьев. Однако молнии так обильно вонзались в землю, что стоять под деревьями было опасно. Я предпочел выполнить солдатский долг и на следующий день заболел сильнейшей ангиной. Военный врач заглянул в мое горло, в ужасе отшатнулся и посоветовал спрятаться от комбата, поскольку все солдаты были заняты строительными работами по устройству лагеря.
