Вячеслав Пьецух - Левая сторона
РАЗГОВОР
В огромном небоскребе Всероссийского страхового общества «Саламандра» на Моховой, в ресторане для вегетарианцев под названием «У Толстого», сидели коллежский советник Болтиков и штабс-капитан Румянцев. Штабс-капитан только еще запивал, а коллежский советник пил уже десятые сутки и совсем не являлся в должность. После большого графина смирновской водки, под которую пошла спаржа, луковый суп, блины, салат из брюссельской капусты, бобы в винном соусе и маринованные маслята, приятелей разморило и, как водится, потянуло на политический разговор.
Ну и как тебе понравилось последнее заявление Рейгана? — начал разговор Болтиков и вытер салфеткой губы. — Будь я на месте государя, я бы за такие штуки высадил десант где-нибудь во Флориде. Я бы ему показал «империю зла»!
— Господи, да что ты от него хочешь! — сказал Румянцев. — Актер, он и есть актер, да еще, говорят, с неоконченным средним образованием, да еще, говорят, отец у него алкаш. Вот пил я как-то водочку с актером Говорковым, что из Художественного театра, — ну, доложу я тебе, дубина, два слова связать не может! Касательно же десанта где-нибудь во Флориде я тебе скажу так: вооруженные силы империи расстроены в крайней степени, если что, мы даже против какого-нибудь Ирана не устоим. В армии бардак, то есть, невообразимый, до полной потери боеспособности. Поверишь ли: субалтерн-офицеров солдатня уже посылает матом!
— Ничего удивительного, — сказал Болтиков. — Если во главе военного министерства еще хотя бы год продержится великий князь Константин, именно первый дурак во всем Арканзасе, как в таких случаях выражался Марк Твен, то мы вообще рискуем превратиться в колонию Португалии.
— Собственно, в экономическом смысле мы уже давно колония Португалии, — сообщил Румянцев. — Ну что мы вывозим, кроме хлеба, леса, сырой нефти и каменного угля? А ввозим практически все, от компьютеров до летательных аппаратов!
Болтиков погрустнел.
— А не добавить ли нам, Андрюша? — предложил он после короткой паузы и щелкнул ногтем о стенку графина, который издал неприятный звук. — За то, чтобы Россия исчезла с лица земли.
— Человек! — закричал Румянцев.
Явился половой и выказал почтение внимательным склонением головы.
— Ты вот что, сармат ты этакий, — сказал ему Румянцев, растягивая слова, — подай-ка еще графинчик.
— Пятьдесят восьмого номера-с? — осведомился половой как бы не своим голосом.
— Другого не потребляем.
— Тысячу раз был прав Чаадаев, — продолжал Болтиков, — когда он писал: поскольку, кроме кваса, Россия ничего не дала миру, мир и не заметил бы, если бы она вдруг исчезла с лица земли.
Явился половой и тщательно поставил перед приятелями графин смирновской водки под № 58.
— Что да, то да, — подтвердил Румянцев. — Заклятая какая-то страна, точно господь бог о ней нечаянно позабыл. Взять хотя бы следующий случай: в семьдесят втором году генерал-адъютант Новиков, Петр Евгеньевич, подал в Инженерную комиссию записку о ручном зенитном оружии и через семь лет, вообрази, получает такой ответ — фантазируете, пишут, ваше превосходительство… А французы уже который год держат на вооружении базуки зенитного образца!
— Должно быть, у нас чертежи украли, — предположил Болтиков.
— С них станется, — подтвердил Румянцев.
— Нет, если, конечно, Россией и впредь будут руководить прохвосты и дураки, то мы не только окажемся беззащитными перед Западом, а еще и до четвертой русской революции доживем!
— Эх, прогнали, болваны, в восемнадцатом году товарищей-то, то есть большевиков! А теперь вот извольте пожинать плоды конституционной монархии во главе со взяточниками, казнокрадами и прочей политиканствующей шпаной!
— И никому ничего не нужно! — заявил Болтиков.
— И никому ничего не нужно! — сказал Румянцев.
— Вот я принципиально еще неделю не буду являться в должность! Пускай без меня терзают Россию господа кадеты и октябристы!
— Да они-то тут при чем?! — горячо возразил Румянцев. — Это все жиды воду мутят, сбивают нас с истинного пути!
— Жиды и масоны! — заявил Болтиков.
— Жиды и масоны! — сказал Румянцев.
ВСЕ СНАЧАЛА
Бог знает что творится у нас в России! За один только месяц, а именно в течение сентября позапрошлого года, в стране бесследно исчезли сто двадцать три предприятия перерабатывающей промышленности, точно корова их языком слизала, взяток было дадено, по сведениям Счетной палаты, на полтора триллиона условных денежных единиц, погибли насильственной смертью два губернатора и сто шестьдесят семь уголовников, четверо из которых были зарезаны по тюрьмам, а прочих уходили в процессе бандитских войн, разбился санитарный вертолет на Камчатке и пассажирский лайнер, выполнявший рейс Нижний Новгород — Магадан, полностью сгорела деревня в Смоленской области усилиями скупщиков крестьянских паев, из Гатчинского дворца похитили лайковую перчатку императора Павла I, и потом ее можно было видеть в Москве, в антикварном магазине на Арбате, в одной районной больнице на Тамбовщине пациенту отрезали левую ногу вместо правой, две девочки-подружки из Воркуты покончили жизнь самоубийством, спрыгнув дуэтом с десятого этажа.
И это еще не все; может быть, самым захватывающим из того, что у нас приключилось в сентябре позапрошлого года, оказалось сравнительно миниатюрное чудо, с которым, однако же, не идет в сравнение даже пропажа ста двадцати трех заводов несчастной перерабатывающей промышленности: именно, во втором часу пополудни 1 сентября, на станции Красково, что по Казанской железной дороге, прохожие могли видеть странного господина во фраке дедовского покроя, взлохмаченного, с пушистыми старорежимными бакенбардами, при цилиндре «шапокляк» в одной руке и при трости с набалдашником из слоновой кости в другой; господин вышел было на открытую веранду дома № 4 по улице Гоголя, но вдруг набычился и исчез. То есть появился он на веранде вовсе обыкновенно, как люди появляются, а исчез тоже странно — выругался самым похабным образом и точно лопнул, как лопаются мыльные пузыри.
В явлении этого субъекта простому народу, обитающему в начале XXI столетия на станции Красково, что по Казанской железной дороге, можно было бы заподозрить глупую карнавальную шутку, кабы дом № 4 не арендовали в ту пору трое приятелей из Москвы, люди серьезные и в годах: Володя Обмылков, Вероника Богемская и Сережа Смирнов, по кличке Пирамидон. Они уже потому были не способны на шутки такого рода, что Володя окончил физико-технический институт и занимался подрядами по ремонту фешенебельного жилья, Вероника училась на этнографа и по старинке просиживала юбку в одной научно-исследовательской конторе, Сережа Пирамидон высшего образования не получил и тем не менее (а может быть, напротив, благодаря этому обстоятельству) умудрился сколотить стартовый капитал и держал большую аптеку в Чертанове, на улице Красных Зорь.
Это были старинные приятели, водившиеся еще со школьной скамьи, и они несколько лет подряд даже снимали на троих дачу в Краскове у одного карьерного дипломата, который сидел от России в республике Бангладеш. И даже до глубокой осени у них деньги были общие, а если и не совсем общие, то, во всяком случае, они никогда не считались между собой, и у них на видном месте, возле телефонного аппарата, помещалась лаковая шкатулка со взносами от щедрот, откуда по мере надобности брались средства на экстренные нужды и коммунальные платежи.
Между тем люди они были во многом разные: Володя Обмылков собирал марки и не ел мяса, Вероника Богемская могла часами смотреть в окошко, Сережа Смирнов был бабник и книгочей. Но и общего тоже было много, например, вся компания страдала вторым переходным возрастом, в некотором смысле сумеречным состоянием, когда погожий день молодости еще не угас, а тихая ночь зрелости еще не наступила, и порой человека тянет на нелепые подвиги, но в другой раз вдруг нахлынут такие мысли, что уже ничего не хочется, и теплые шлепанцы, эта эмблема покоя и третья составная категорического императива, выходят на первый план. Кроме того, приятели были в некотором смысле уроды относительно своего времени, то есть они хладнокровно относились к деньгам, вообще материальной стороне жизни, не принимали насилия ни под каким видом, кичились своими благородными повадками и безошибочно отличали добро от зла. Наконец, все трое были не дураки выпить, несмотря на порядочные уже годы не имели матримониальных наклонностей и были малообщительны, хотя их часто навещали гости обоего пола и живали в Краскове до той поры, пока хозяевам не прискучит этот милый, но обременительный элемент.
Володя же Обмылков был прямо нелюдим и с ноября по май сиднем сидел у себя на Остоженке, в Мансуровском переулке, никого не принимая и никого не посещая, и даже посуду помыть он раз в месяц приглашал девушек по вызову, вдумчиво подбирая в газете «Московский комсомолец» самые симпатичные телефонные номера. Зато живучи с друзьями в Краскове, он им покоя не давал своими бесконечными рассуждениями на разные животрепещущие и посторонние темы, так что Пирамидон уже начнет плеваться, а Вероника Богемская может запустить как бы женским, затейливым матерком. Например, под вечер, когда все трое соберутся у себя на открытой веранде, уставшие от Москвы, как от самой неблагодарной черной работы, и сидят под гундение телевизора или переписку Чехова с Сувориным, вдруг Володя Обмылков сделает правой рукой характерный жест, точно он приподнял за донышко чайное блюдце манерно растопыренными пальцами, и заведет…
