Алексей Кирносов - Два апреля
приемником, накрытым вязаной салфеткой.
Над кушеткой полочка с книгами. Пахло цветами и свежим бельем.
- Хорошо! - выговорила Эра, глядя на соблазнительную кровать.
- Давай умываться и переодеваться, - сказал Овцын. - Когда проходили мимо ресторана, я почуял, что там жарят барашка.
- Ох, - сказала Эра и опустилась на кушетку. - Что тебе стоит купить его и принести сюда.
- Нельзя, - покачал он головой. - Остынет по дороге.
- Все-то ты предусматриваешь, - вздохнула Эра, опустилась на колени перед чемоданом и стала доставать полотенце.
Они заказали так много еды, что не смогли съесть всего, несмотря на бутылку ароматного, в самую меру охлажденного Псоу. Но они не старались есть, и вдруг официант, похожий на итальянского киноактера Марчелло Мастроянии, величественно опустил на стол бутылку цинандали.
- Это зачем? - приятно удивилась Эра.
Официант указал поворотом головы:
- Прислали ваши друзья с того стола.
- Им две бутылки, - сказал Овцын, кивнув трем грузинам, обволакивавшим взглядами не столько его - и даже совсем не его, - сколько Эру. - А мне дайте счет.
После Псоу Цинандали показалось острым и терпким. Раснлатившись с Марчелло, Овцын сказал:
- Бежим.
- Зачем? - спросила она страдальчески. - Есть вино. И сыр. И курица. Я так хочу съесть эту курицу, но уже не могу.
- Бежим немедленно, - повторил Овцын и слегка повел головой в сторону стола, откуда прислали вино. - Сейчас они пришлют нам четыре бутылки, потом придвинут свой столик, и начнется вздымание тостов, пока не закроется заведение. Я знаю восточную манеру.
- Ах, зачем ты все знаешь! - вздохнула Эра.
Они спустились на улицу, в жаркий, пахучий вечер. Через бульвар, где с разных сторон слышалась шумная музыка, прошли на каменистый пляж, темный и совсем пустынный. Волны с рокотом набегали на камни и откатывались шипя.
- Какие мы молодцы, что приехали сюда! - говорила Эра. - Ты всегда делаешь так, чтобы мне было хорошо. Ты всегда будешь делать так, чтобы мне было хорошо?
- Всю жизнь, - сказал он.
- Не ври, - сказала она. - Не может человек всю жизнь делать только хорошее.
- Я постараюсь.
- Это другой разговор... Хочу купаться.
- Давай купаться.
Она быстро сняла платье и бросилась в воду.
Он едва не потерял ее из виду, пока догнал. Держась за руки, они лежали на упругих волнах и смотрели в звездное небо. Здесь, далеко за буйками, ограничивающими разрешенное для купания место, музыка с берега была едва слышна, она стала мелодичной и таинственной; казалось, что музыка доносится со звезд, где, конечно, тоже живут люди и тоже любят друг друга, тоже радуются жизни и слушают свою таинственную музыку... И тоже, конечно, считают, что не стоит думать о печалях и невзгодах, пока они не придут своим непреложным путем; а когда они придут, не стоит впадать в отчаяние, потому что они уйдут своим непреложным путем, - и снова будет радость, и так до конца, пока не замкнется очерчиваемый тобою в космосе круг.
Гул идущей с юга «Ракеты» вывел из забытья, они разомкнули руки и поплыли к берегу; и когда вышли на камни, около одежды сидел и покуривал военный с автоматическим оружием на коленях.
- Ну что? - спросил военный. - Отвести вас куда следует за нарушение? Сколько вам уже объясняли, что нельзя ночью купаться.
- Мы не здешние, служивый, - сказал Овцын.
Он прекрасно знал, что ночью на берегу находиться запрещено. - Не веди нас никуда, лучше возьми штраф.
- Что я, милиция? - обиделся военный. - Ладно, ступайте. В следующий раз не посмотрю, что нездешние. Так и отведу, как есть, в голом виде. Вообще-то я боялся, что кто утонул, - улыбнулся пограничник, встал, закинул автомат за плечо и пошел своей дорогой, похрустывая сапогами по гальке.
- Симпатичный солдатик, - сказала Эра, посмотрев ему вслед.
- Выпадают такие дни в жизни, когда все люди симпатичны, -улыбнулся Овцын. - Абсолютно все человечество, исключая китайских догматиков.
Когда поднимались по крутой тропинке к обиталищу доброй Серафимы Сергеевны, Эра не разрешила ему поймать светлячка.
- Думаешь, светлячку хочется умирать в такой вечер? - сказала она.
«Глупышка, разве это зависит от погоды?» - подумал он.
Утро они провели па пляже, после обеда тоже пошли туда, хотя вода, взбаламученная сотнями людей, полная холодных маленьких медуз, была не так уж привлекательна. А заплывать за буйки, где было почище, не велели бдительные спасатели, раскатывавшие вдоль берега в аккуратных шлюпочках. Серафиму Сергеевну увидели только вечером. Она хлопотала у вынесенной на двор керосинки и, одетая в байковый халатик, уже не выглядела так осанисто, как на службе. Пока Эра одевалась и причесывалась к ужину, Овцын, проделавший все это за полторы минуты, стоял, облокотившись на перильца у водопроводной колонки, и разглядывал маленький, косо приклеенный к горе огородик. На рыжей комковатой земле росли помидоры, лук и лохматая травка, которой в Грузии посыпают всякое мясо. Он удивился, почему в конце сентября не снят урожай, потом сообразил, что это второй, если не третий - тут не Россия, где два раза в лето успевает вырасти только редиска.
Он вернулся к дому, и Серафима Сергеевна к тому времени уже знала все их прошлое, настоящее и планы на ближайшее будущее. Она смотрела на него благосклоннее, чем вчера.
- Я думала, вы поживете у меня, - сказала она.
- Нет, завтра двинемся дальше, - ответил Овцын. - Тут слишком людно.
- Рассчитываете, в Пицунде меньше народу?
- Несомненно, - сказал он. - Там еще не достроили пансионаты.
- Все равно отдыхающих много.
- Я был там в позапрошлом году, - сказал Овцын. - Знаю места, где их не так уж густо.
- А вы подумали о том, что вашей жене теперь нужно особое питание ?
- спросила Серафима Сергеевна.
До чего же быстро женщины узнают друг о друге самое сокровенное, усмехнулся он про себя и сказал:
- У меня есть знакомая хозяйка. Будет готовить все, что потребую.
- Ваша жена мне этого не говорила, - удивилась Серафима Сергеевна.
- Наверное, только потому, что я ей этого еще не говорил, - объяснил он.
- Перед поездкой надо все обсудить заранее, - назидательно высказалась Серафима Сергеевна.
- Слушаюсь, - весело ответил Овцын и подумал: «Знала бы ты, сколько времени мы собирались!..» - В следующий раз так и сделаем.
Из дома вышла Эра, очень нарядная в широком в подоле белом платье, усыпанном крупными коричневыми и голубыми горошинами. Серафима Сергеевна принялась еще охорашивать ее и, наконец, заявила, что к этому платью необходима брошь. Она вынесла брошь и приколола ее к платью; и в самом деле, брошь показалась Овцыну уместной, но Эра, когда вышли на тропинку, сияла ее и положила в сумку. Он поддерживал Эру на тропинке, и она молчала, а когда вышли на поблескивающую под фонарями асфальтовую дорогу, сказала:
- Еще одна горькая судьба... Мы с тобой радуемся, а она... Боже мой, сколько еще на свете горя!
- Какое может быть горе в солнечной Абхазии? - спросил он.
- Твое бессердечие иногда просто поражает меня, - сказала Эра. -Можно подумать, что в самом деле все твои мысли заняты только пароходами.
- Осади, дружок, - сказал он мягко, предчувствуя ссору и не желая ее.
- Я же еще ничего не знаю. При чем тут бессердечие?
Но она не приняла пальмовую ветвь, сказала резко:
- При том, что ты каждый раз ничего не знаешь, пока тебя не ткнут носом. Тогда ты удивляешься, откуда берется такая неудобная вещь, как человеческое горе. Наверное, ты слишком вынослив и слишком приспособлен к жизни, ты слишком здоров, и у тебя крепкие нервы. На своих пароходах ты слишком хорошо научился плавать по чистой воде. И тебе кажется, что все так. Пойми, что не всем так удается, далеко по всем. У многих .людей история жизни - это история неудач, неприятностей, горя, болезней и разочарований.
- Я знаю, - сказал он.
- Но это тебя не трогает. Это тебя не интересует. Ты даже меня ни разу еще не спросил, что я пережила в жизни, чем я болела, какие у меня случались неприятности...
- Кажется, неприятности начинаются у меня, - произнес он и погладил ее по голове. - Что же рассказала тебе эта достойная матрона, с первого взгляда отличившая тебя в толпе?
- Не корчи из себя клоуна, - сказала она.
Пораженный этой грубостью, он молчал, пока не сели за столик в ресторане. Передал ей меню, спросил:
- Отошло?
- Да, прости, - сказала Эра. - Когда я расстраиваюсь, я бываю несправедливой. Тебе уж придется притерпеться... Сперва я подумала, что Серафима Сергеевна вполне благополучный человек. Она очень гордо держится. Даже высокомерно. Но это совсем другое. Только не спрашивай меня сейчас.
«А мне и не хочется спрашивать, - подумал он.- Мне это в самом деле не интересно. Наверное, потому, что это не касается ни меня, ни моих знакомых. Не такой уж я Иван Яков Руссо, чтобы страдать оттого, что где-то в Австралии сейчас маленький мальчик наступил на колючку...»
