Игорь Чубаха - Злаки Зодиака, или Ижица-файлы
– Схлопотать – это по роже, а деньги – зарабатывают.
Максим правильно оценил подсказку судьбы:
– Валерка, мы не позаботились придумать официальное обвинение. Вот шляпы! Пусть это будет Статья «Веди» секретного приложения к Уголовному Кодексу. Не пучь глаза, как стрекоза на кактусе, я объясню, с чем это едят – «Вступление в сношения с дьяволом через вызов оного посредством кабалистических знаков». Пункт «Ять» – «В целях обретения личной выгоды».
Валера лишний раз пожал плечами, если иначе никак…
Коридор по прежнему шелушился плакатами про суицидальность двойного обгона и греховность пьянства за рулем. На запирающем путь в следственный изолятор временного содержания КПП Максим предъявил амулет.
– Холодное, огнестрельное оружие, недозволенные мракобески, некромашки есть? – лениво пробасил дежурный младший брат через окошко.
Лет младшему брату было столько, что уже все по барабану, выслуга в кармане, а дальше пенсии не выгонят. Кобура почти горизонтально на пузе, лысина раздалась до размеров яичницы, которой можно накормить всю тайную вечерю.
– Ни инь, ни янь, – сделал скучающий вид Максим (пистолет вместе с дипломом, подложным письмом и завещанием он спрятал в надежном месте), и их пропустили.
Дальше Валера, как было прежде условленно, стал на шухер, а Максим суетливо, пардон, впервые в такой преферанс играет, вынул из кармана марлевую повязку, щедро оросил ее из манюсенького шкалика кетчупом и на манер чалмы одел. Теперь он получился похож на раненного в голову югославского партизана, и им ничто не мешало перейти к следующему этапу операции «Меня дома не ждут».
«Марш демократической молодежи» сменил следующий музыкальный фон, правда, в этом ответвлении коридора он звучал глуше и многозначительней:
Если бы парни всей Земли хором бы песню одну завели,Вот стало б весело, вот это был бы гром!Давайте, парни, вместе запоем!Парни, парни, в этом наша сила – землю от пожара уберечь!..
Плесенью здесь несло на три порядка легитимней. Или носы притерпелись? Не постучав, Максим распахнул дверь «приемного покоя» настежь и за шиворот вволок талантливо заупиравшегося Валерия.
Это оказался самый что ни на есть обыкновенный кабинет. Офисный стол лет сорока от роду и некогда блестящий черным лаком, а сейчас замаранный, словно штукатуркой, табачным пеплом и усыпанный горелыми спичками, будто тополиная аллея сломанными ветром сучками. Неоднократно крашенный первой попавшейся краской сейф – достойный партнер по интерьеру, одни только впадины в линолеуме вокруг его ножек выдавали, что он здесь проторчал не меньше, чем Илья Муромец на печи. И, естественно, распахнутый – а кого здесь бояться? И, кроме стопки замшелых и пыльных, как египетская пирамида, ворсистых папок, хранящий связку чеснока.
Стул перед столом был из осины и прикручен шурупами к полу. На ветхом шкафу обгладывалось молью чучело петуха, настолько серого от пыли, что Макс было принял за чучело совы. А на стене вместо портрета начальника петербургских внутренних дел висел надоедливый портрет лукаво прищурившегося Циолковского.
– Принимайте подкрепление, – цинично проволок Валеру Максим к середине кабинета и силком усадил на осиновый стул. Сам же сквозь маску бывалого угодника сторожко осмотрелся. Но на ловушку сцена не тянула даже с точки зрения страдальца от мании преследования, так здесь антуражно все было уютно и сонно.
Повезло. Итак, в кабинете маячил лишь совсем еще зеленый юнец: на пядь длинней, чем полагается по уставу, чуб; взгляд глубоко посаженных глаз загодя предупредительно-покорный; редко приветствуемые бритвой бледные от ответственности скулы и под корень обкусанные ногти. Предварительный диагноз – типичный неврастеник. Диагноз окончательный – приятный объект для работы.
– Браток, – покровительственно распорядился налегший пузом в лучших традициях вестернов на стол Максим. – Оформи этого пылегрима на трое суток. – Буквочку «ы» в жаргонном термине «пылегрим» Храпунов прогудел с особым шиком.
– Что они с вами сделали, гады! – восхищенно уставился на героя зеленый.
– Да, братишка, чуть тапочки на орбиту не метнул. – Храпунов раздулся от важности, углядел на столе пыльный графин и столь же замурзанный стакан, для эксперта просто счастье снимать с них отпечатки пальцев, и, тем не менее, плеснул воды столь щедро, что вокруг стакана образовалась лужица. – Вода живая? – За лужу МакМак виноватым себя не почувствовал.
– Нет, но... – паренек, упакованный в обычную серую форму, но на петлицах петушиные головы, замялся.
– Освященная?
– Нет.
– Водопроводная?
– Есть маленько, – паренек не скрывал стыда.
Максим жадно выхлестал стакан и брезгливо кивнул на Валерика.
– Оформляй гайдамаку по Статье «Веди», пункт «Ять».
Циолковский вопреки ожиданиям Максима смотрел с портрета благостно. Здесь стоит объяснить, что обильно развешанные по кулуарам ИСАЯ портреты дедушки советской космонавтики вели себя незаменимо не только при охоте на клятвопреступников. Это были настенные экзорцические индикаторы широкого профиля, аналогичный эффект наблюдался и у портретов Гребахи, только с полярным знаком.
После брошенной на пристрелку реплики пауза не могла не возникнуть. Герой, которого юноша почти боготворил, нарушал предписания с особым цинизмом. Может, героям сие и позволено в запредельных высях, но спросят потом с мальца. И в соответствии с должностью спросят, и в соответствии с должностными инструкциями, и где гарантия, что богоподобный герой тогда снизойдет заступиться?
– По уставу так не положено, – чувствуя себя перед героем последней штабной сволочью, промямлил парнишка.
– Что, брат, только из спецшколы имени страстотерпимцев Бориса и Глеба? – Максим раздумывал, не разыграть ли ему почетный обморок от ранения, авось догматик устыдится.
– Какое это имеет значение? – Нежданно окреп голос юнца, он изобрел выход из конфликта между совестью и долгом. – Давайте, я вызову старшего дежурного офицера?
На объективный взгляд такая реакция заслуживала только уважения, именно подобные буквалисты здесь и нужны. И юнец, не ведая того, огреб бы от Храпунова хвалебную характеристику, если бы МакМаку поручили проверку. Но случай, приведший Храпунова сюда под гримом… Короче, юниор повернул фортуну к Максимычу раком.
– А я тебе объясню, какое! – Храпунов понял, что обмороком делу не поможешь, переходим к варианту «Буки». – Я кровь проливал, я по притонам вшей кормил, я гоблинов голыми руками душил, вот какое это имеет значение! Я знаю стихотворение о потоке времени, который размывает стену настоящего, и на ней появляются все новые узоры, часть которых мы называем прошлым. Память уверяет нас, что вчерашний день действительно был, но как знать, не появилась ли вся эта память с первым утренним лучом? – Корчил классический синдром фронтовика Храпунов. – Я видел, как призраки утаскивают пассажиров метрополитена с перрона в туннели и там пируют, и среди пассажиров были мои товарищи! Я видел, что остается после охоты оборотня на грибников, и среди грибников были женщины и дети, вот какое мне до этого дело! А ты знаешь, что мои глаза имели удовольствие наблюдать сошествие с небес языческой богини смерти Моры!? А твои глаза медленно закрываются, медленно закрываются, медленно закрываются… Тебе хочется спать... хочется спать... глаза закрываются... ты засыпаешь.
Проворно оказавшийся рядом с закатившим глазки салагой Валера не дал тому брыкнуться под стол в позицию шахматного короля при раскладе «Мат».
– Вот перед тобой задержанный, – продолжал гипнотически вещать и пучить зеньки Максим, – Я тут отлучусь на минутку, а ты, черпак, ему покажи, чему там вас в спецшколе учили. – Прихватив стакан, Храпунов направился к порогу. Его движение завихрило пыль на папках в распахнутом сейфе, но не серьезно, слишком залежалые запасы пыли там фигурировали.
– Повязочку-то сними, – иронично поцокал языком Валера, – А то получается: «Щорс идет под знаменем, красный командир. Голова повязана, кровь на рукаве...
За дверью пучилась и тужилась следующая мелодия из древних социалистических маршей, но сквозь препятствие не угадывалась. Пока Макс сдирал повязку с подсохшим кетчупом и наспех вытирался, Валера успел доцитировать:
– След кровавый стелится по сырой земле». И, кстати, какого лешего ты меня «гайдамаком» назвал? Обидно.
Рядом с Валерой, заворожено зажмурив глаза, паренек в обычной серой форме, но на петлицах бравые петушки, вопил, тщательно топал ногами и брызгал слюной:
– Ты, шишага последний! – а ведь совсем еще на вид был мальчишка, и такими нехорошими словами выражался! – Ты обвиняешься по статье «Ять», часть «Веди» секретного приложения к Уголовному кодексу!
– Что я сделал такого, гражданин начальник? – добросовестно заскулил Валера, провожая терпеливой улыбкой выскользнувшего со стаканом за дверь Храпунова.
