Кауи Хеммингс - Потомки

Я представил себе Джоани. Да, она любит во все влезать, даже в проекты, которые ее вовсе не касаются. Пытается всем указывать, всеми управлять, всех наставлять. Я думаю об Алекс и о себе. Нас Джоани тоже наставляла, указывала, направляла. Я встаю и делаю шаг к окну, но останавливаюсь на середине комнаты.

— Бедная девочка, — говорю я.

Мою жену обвели вокруг пальца. По счастью, она никогда не узнает, как жестоко ее одурачили. Впервые в жизни я думаю, что Джоани была не такой уж сильной.

Я вижу профиль Алекс. Она поворачивает голову и смотрит на меня. Господи, думаю я, это же моя дочь! Эта девушка за окном — моя родная дочь.

— Итак, насколько я понял, прощаться с Джоани вы не собираетесь?

— Я очень люблю Джули, — отвечает он. — Я люблю свою семью.

— Я тоже люблю свою семью.

Я подхожу к Брайану и протягиваю ему пустую бутылку из-под пива.

— Что дальше? — спрашивает он, показывая рукой на сетчатую дверь. — Хотите еще что-нибудь сказать?

Я качаю головой.

— Разве ваше место не рядом с ней? — спрашивает он.

— Да, — говорю я и направляюсь к двери.

Я прохожу мимо портретов своих предков, расплывчатых, мутных дагеротипов. Я прохожу мимо своего прапрадедушки, который смотрит на меня с обидой и горечью. Мне кажется, я физически чувствую суровый взгляд его темных глаз.

Брайан уходит на кухню, чтобы выбросить пустые бутылки и поставить бокалы в раковину. Я распахиваю сетчатую дверь и выхожу на крыльцо.

— Спасибо, что приняли нас, — говорю я Джули Спир.

— Спасибо, что зашли, — говорит она. — Алекс мне столько о вас рассказала, что теперь мне кажется, будто мы давно знакомы.

Она многозначительно улыбается, глядя на Алекс.

— Мне тоже так кажется, — говорю я. Сквозь сетку на двери я смотрю на Брайана. Тот с тревогой следит за мной. — По-моему, у нас с вами много общего.

Я беру руку миссис Спир и легонько ее пожимаю.

Она тоже отвечает мне легким пожатием. У нее влажная ладошка. Затем она мягко отнимает руку.

— Пока, Алекс, — говорит она. — Может быть, встретимся завтра на пляже.

— Доброй ночи, — говорит Алекс.

Она ступает с крыльца на темную траву В небе полно звезд, и сияет месяц, тонкий, как щепка.

Когда Алекс отворачивается, я беру Джули за плечи и целую. Я наклоняю голову, приоткрываю рот и целую ее. Потому что я этого хочу, потому что она жена Брайана, потому что у нас одинаковая судьба, потому что хочу, чтобы мой поцелуй ей понравился, потому что хочу, чтобы она почувствовала себя оскорбленной, смущенной, взволнованной, беззащитной, счастливой. Потому что я этого хочу.

Оторвавшись от ее губ, я не смотрю ей в лицо, я смотрю на ее губы. Она проводит по ним кончиком языка, словно хочет стереть мой поцелуй. Не говоря ни слова, я поворачиваюсь и ухожу, оставив ее с ее семьей.

Я иду к пляжу. Я чувствую, как внутри меня что-то освобождается, но вовсе не потому, что я наконец-то могу расслабиться. Что-то внутри меня сдалось, отказалось от борьбы, вернулось ко мне, ничего не принеся с собой.

34

Борт «9–15» на удивление полон. Туристы тащат набитые сувенирами сумки, чтобы доказать, что побывали на Гавайях. В сумках, конечно, национальные украшения, футболки и орехи макадамия. У всех на руках золотые браслеты, на которых выгравированы их гавайские имена. Вернувшись домой, они будут называть своих собак или своих детей Лани или Коа. Лично я думал, что мы в качестве сувенира повезем мужчину, которого доставим в больницу для прощания с моей женой, но нам не повезло: у нас нет сувениров, ничего на память об этой поездке.

Девочки мои устали. Скотти за последние дни сильно похудела. Она спит в кресле рядом со мной. Жесткий серый плед из самолетного пакета обрамляет ее лицо как капюшон, и она в нем выглядит бледной, как юная наркоманка, как Смерть. Нужно не забыть накормить детей. Проследить, чтобы умылись, почистили зубы, сходили к врачу и собрали школьные учебники. Заставить их заниматься спортом, научить дружить, учиться и читать хорошие книги. Сказать, чтобы не курили, не занимались сексом, не садились в машину к незнакомцам или к пьяным приятелям. Научить писать благодарственные открытки и есть то, что дают, отвечать «да», а не «ага», класть на колени салфетку и жевать резинку с закрытым ртом. У меня на это уйдет много времени.

— Что там у вас произошло? — спрашивает Алекс.

Я прижимаю палец к губам и показываю на Скотти, пытаясь увильнуть от ответа.

— Она спит, — говорит Алекс. — Расскажи. Когда он приедет?

Сид наклоняется к нам. Я смотрю перед собой, но чувствую на себе их взгляды. Я не знаю, что ответить. Это как с историей про акулу. Мне кажется, что нельзя говорить им все, они должны сохранить образ хорошей матери. Но я не знаю, какой образ лучше — Джоани влюбленная и страстно любимая или Джоани обманутая и несчастная. Она уже никогда не узнает о том, что совершила ошибку, но я не уверен, что меня это радует.

— Он был в шоке, — говорю я.

— Он просил у вас прощения? — спрашивает Сид. — Надеюсь, что да. Вы же могли все рассказать его жене, а вы этого не сделали. Надеюсь, он понял, как ему повезло. Я бы на вашем месте все выложил его жене. Пусть бы знала. А то так и проживет как последняя дура до конца своих дней.

— Угомонись, сынок, — говорю я. — Не надо так.

Алекс кладет руку на ногу Сида, и я вижу, как нога подпрыгнула. Она его ущипнула. Странно, почему он злится? Я вспоминаю, как по дороге сюда он внимательно изучал инструкцию. Чтобы отвлечь внимание Алекс и Сида, я достаю из кармана кресла ламинированный листок. Я смотрю на картинку, где пассажиры сидят на надувном плоту посреди океана. На них спасательные жилеты. На азиатском лице мужчины играет улыбка.

Алекс бросает взгляд на рисунок:

— У них даже одежда сухая.

Я показываю на плавающий на поверхности воды самолет.

— Так он приедет или нет? — спрашивает меня Сид.

— Думаю, что нет, — отвечаю я.

Слабая, беспомощная, неподвижная, обманутая. Я не знаю, стала бы Алекс ее больше любить за это, пожалела бы?

— По-моему, он все еще очень любит свою Джули, — говорю я.

— Скажите пожалуйста, — насмешливо бросает Сид и смотрит в иллюминатор. — Если оы он любил свою жену, то не стал бы трахать вашу.

— Сид, — на удивление спокойно говорит Алекс, — будь любезен, заткнись.

— Да, — стараясь подражать ее спокойному голосу, говорю я. — Пожалуйста.

Внизу проплывает часть Гонолулу. Видны огни на склонах холмов, потом глухое темное пространство, потом еще одна цепь огней. Странно представить себе, что где-то внизу живут другие люди. Каждый огонек внизу — это чей-то дом, где живет человек, или семья, или кто-то вроде меня, кому сейчас нелегко. Я чувствую, как самолет падает в воздушную яму, потом входит в облака, внизу ничего не видно, зато скорость становится зримой.

— Я думаю, тебе пора домой, — говорю я Сиду. — Повидаться с матерью. — (Он смотрит в иллюминатор.) — Сид, ты меня слышишь?

— Не могу, — отвечает он.

— Можешь. Она твоя мать и хочет, чтобы ты жил дома.

— Она меня выперла, — отвечает он.

Я пытаюсь поймать взгляд Алекс, но она смотрит в другую сторону. Ее рука по-прежнему лежит на ноге у Сида. Вместе эти двое непробиваемы. Впереди появляется посадочная полоса. Мы вернулись в реальность, оставив далеко позади тихий, спокойный остров.

Часть IV

Поиск пути

35

Встреча состоится в доме Кузена Шесть. Его зовут Кузен Шесть потому, что однажды в детстве он выпил шесть банок пива, после чего разбил себе нос. Сейчас ему под семьдесят, но прозвище держится так же крепко, как сам он стоит на ногах. Он встречает нас в гостиной, которая похожа на мою — такие же раздвижные стеклянные двери, выходящие на задний двор. Каждый раз, когда я попадаюсь ему на глаза, он начинает рассказывать свою любимую историю о том, как учил солдат серфингу в обмен на пропуск к своему любимому месту на пляже, в дни войны оказавшемуся в закрытой зоне. Вот почему я торчу возле бассейна и делаю все, чтобы кузен меня не заметил. Каждый раз он во всех подробностях описывает мне тех солдат, словно рассказывает в первый раз, а мне грустно, неловко, и я немного сержусь.

Я сижу за столиком. На нем разложены документы, заявление для прессы, лежит наготове ручка, но я еще ничего не подписал. Мысли заняты совсем другим. Скоро я овдовею. Дочери ждут меня в больнице, возле постели матери, которую мы оставили на одну ночь и два дня. С тех пор как мы приехали, я не видел Сида ни разу. Интересно, чего он добивается? Сначала я хотел позвонить его матери, но потом решил, что сейчас не до нее. Мне и так пришлось общаться со множеством людей, без которых я мог бы прекрасно обойтись. Я отодвигаю мысли о Сиде и своих дочерях. Сегодня мне предстоит разбираться с правами на наследство.