Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2008)
Леша. Привет.
Надя. Привет.
Леша. Я, знаешь, завтра не смогу прийти.
Надя. Я тоже завтра не могу. У Вики прослушивание. Она Паганини играет. Я, как мать, а не ехидна, должна присутствовать.
Леша. Надь, я больше совсем не приду.
Надя. Я уже поняла.
Леша. Ты меня прости. Я тебе сам должен был сказать, а не так вот… но…
Надя. Жалко меня было.
Леша. Ну, не то чтобы… мне кажется, трагедии-то тут для тебя никакой нет, потому что… ну привычка — и все.
Надя. Неправда! Я люблю тебя!
Леша. Ну, перестань, Надь. Что ты, в самом деле?
Надя. А там — что? Любовь?
Леша. А там… еще не знаю…
Надя. Леша… не надо так со мной.
Леша. Надь, я ж никуда не исчезаю. Я тут — на соседней улице. Поболтать — всегда рад. Ну, мы — друзья?
Надя. Друзья. (В зал.) Вот тут уже тишина кончилась, и я нарыдалась вволю. Потом позвонила нашей Другой подруге, потому что Ане уже позвонить не могла. Слишком мы на разных стадиях находились. А Другая подруга — она существо не приземленное, ей все эти наши глупости — только руками развести. (Другой подруге.) Я его люблю! Я только сегодня поняла! Очень! Очень люблю!
Другая подруга. Вот видишь? Если ты считаешь, что у тебя нет любви, это еще не значит, что ее у тебя нет. И наоборот. Если ты думаешь, что она есть, это не значит, что она на самом деле есть. Вот как с Анькой!
Надя. Не трогай Аньку! У нее романтика!
Другая подруга. У нее через месяц уже правда жизни в другой стране начнется. А потом мы с тобой будем ей тут новую работу искать…
Надя. Что мне теперь делать? Я… я ведь каждую пятницу представить себе не могла, что он может не прийти. Я ждала этого, как… как я не знаю!.. А завтра он не придет. И все. И представляешь, я завтра первый раз за три года тоже не могу! У Вики прослушивание — Паганини!
Другая подруга. Я тебя не понимаю. Зачем тебе этот Леша? У тебя есть Паганини! Ты его каждый день можешь слушать!
Надя. Ей хорошо. Она умеет радоваться музыке и книгам, независимо от того, есть у нее любовь или нет. А я еще не поднялась на такую духовную стадию существования. А потом позвонила Маринка поделиться впечатлениями от выставки. А я выпалила ей про Лешу, про то, что она со своим вернисажем теперь будет для меня ассоциироваться с самым ужасным днем в моей жизни. И я ненавижу визуальное искусство! А она сказала:
Художница. Ни фига ты его не любила! Это в тебе чувство собственности говорит! Он был тебе — чемодан без ручки! Ты не этому огорчаешься, а тому, что свободна теперь, и нет уже отмазки, чтоб не искать настоящую любовь. Никому из подруг уже не соврешь, что вот, мол, он ходит по пятницам, а больше тебе ничего и не надо. А мы при этом должны думать, что на самом-то деле она его любит и счастлива, что он ходит по пятницам. И эта тема закрыта. Ты боишься любви. Люди всегда боятся того, чего не умеют.
Надя (в зал) . Всю ночь я просидела на кухне в обнимку с ноутбуком, пытаясь писать статью в номер под названием “Как обратить на себя внимание мужчины”. Дальше шли подзаголовки “В самолете”, “В поезде”, “На пляже”, “На дружеской вечеринке”, “На улице”. Моя рубрика “Психология знакомства” пользовалась популярностью — читательницы вырезали ее из журнала и коллекционировали. Слезы текли по лицу, я смотрела в окно — наедине со своей высокохудожественной судьбой — и завидовала Анькиной телесериальной. Слово “высокохудожественно” у нас с Анькой за последний день приобрело негативный оттенок. А на другой день мы опять курили с ней на редакционной лестнице, и лица на Аньке не было.
Аня. Все. Я ему сказала, что это наша последняя ночь, что документы я подавать не пойду и никуда не поеду. Я слабая. Я не могу все бросить… Что ты молчишь?
Надя. А что говорить?
Аня. Я несла какой-то бред, что у меня новая серьезная должность. Что для меня это важно. Что я люблю свою работу. Он сказал, что уважает мое решение. Но я-то знаю, что это не из-за работы. Я просто не могу ничего менять. Душевных сил нет. Нет, и все. Вот как-то идет себе жизнь и идет. А чтобы новые эмоции и потрясения… сил нет.
Надя. Блин, а я так надеялась, что хоть у тебя все будет хорошо.
Аня. Лишь бы не совсем плохо…
Надя (в зал) . К нам на лестницу вышел покурить Гурков. Из всей редакции только я была в курсе их прошлого романа. Мы хотели уйти, но он попросил Аню задержаться на минуту. Я их оставила.
Гурков. Я должен тебе сказать, пока другие не сказали. Шевцова назначила меня главным редактором “Светского стиля”. Сейчас приказ будет.
Аня (после паузы). Поздравляю.
Гурков. Ничего личного, как говорят американцы. Я даже проявил благородство и попытался за тебя вступиться, а она сказала: “Я не могу рассчитывать на людей, которые не полностью отданы делу. Это бизнес, он не может зависеть от ее любовей”.
Аня. Она права.
Гурков. И я так считаю. Ты соврала мне, что теперь только книжки любишь читать.
Аня. Огорчать не хотела.
Гурков. Ценю твою заботу. Я, кстати, с Шевцовой помирился.
Аня. Рада за вас.
Гурков. Будет реорганизация. Если хочешь, попрошу, чтобы тебя назначили моим заместителем.
Аня. Нет. Я с тобой работать не смогу. Я действительно, видимо, слишком завишу от чувств. Не деловая я женщина.
Гурков. Смотри сама.
Надя. Он докурил и ушел. Аня закурила следующую сигарету. Жалобно зазвонил мобильник — каприз Паганини. Это была Сценаристка.
Сценаристка. Знаешь, всю ночь думала, ничего веселого не придумала. Если бы я писала драму, а не мыльную оперу, то закончилось бы плохо. Понимаешь, это проблема нашего времени. Мы все погрязли в прагматизме, потому что борьба за выживание, капитализм и все такое. А главное промахиваем, проходим мимо. А оно — главное — наказывает! И в итоге человек остается ни с чем. Твоя героиня, конечно, должна отказаться и не поехать, потому что прагматизм в ней не может не победить! Он сейчас во всех побеждает, потому что нам кажется, что вот потом впереди что-то будет, что-то успеем. Но это только кажется. Там на самом деле — одна усталость и старость. Ну, может быть, более-менее обеспеченная. Ну и что? Выигрывает, Анечка, только тот, кто находит в себе силы эту усталость побороть, и вернуться к главному, и опять начать чувствовать и жить! А кто позволит себя этой усталости и бесчувствию поглотить — потому что так, кажется, легче, — тот должен быть наказан — и потерять все! И любовь! И работу!
Аня. Я уже потеряла. Только что.
Сценаристка (помолчав) . Это, конечно, ужасно, но скажи, я хороший сценарист?
Аня. Ты — супер.
Надя. Я сидела на прослушивании у Вики, смотрела на ее вдохновенное лицо, слушала Паганини и думала: как это правильно, что я уже сейчас научила ее испытывать счастье от музыки, независимо от того, есть у нее любовь или нет. А то как она сможет пережить то, что ее еще ждет с мужчинами?..
Звучит Паганини.
Терновник
В 1798 году представители так называемой “озерной школы”, поэты Уильям Вордсворт и Сэмюэль Тейлор Кольридж издали книгу “ЛИРИЧЕСКИЕ БАЛЛАДЫ” (“LYRICAL BALLADS”), куда, помимо самих баллад, вошли и небольшие стихотворения. Этот сборник, которому был предпослан специальный манифест, стал первым памятником английского и чуть ли не европейского романтизма в целом. В него вошли двадцать три произведения (в переизданиях — гораздо больше), четыре из которых принадлежат Кольриджу, остальные — Вордсворту.
Стихи из “ЛБ” в последующих переизданиях существенно отличались от первых редакций. Русские переводчики XIX — XX веков перелагали, разумеется, канонические (“посмертные”) тексты, и собственно переводов из “ЛБ” было немного. Настоящее исключение — многократно переведенная “Баллада о Старом Моряке” Кольриджа. Напомним, что переводы этой баллады Николаем Гумилевым и Вильгельмом Левиком издавна считаются шедеврами русского переводческого наследия.
Поэту Игорю Меламеду показалось интересным и важным познакомить отечественного читателя как раз с первоначальной версией книги, прославившей ее авторов, поэтому он и осуществил полный русский перевод “Лирических баллад” с оригинала (книга-билингва готовится к печати в издательстве “Время”). Публикуемая ниже “The Thorn” Уильяма Вордсворта была в свое время переведена Андреем Сергеевым и под названием “Терн” опубликована в знаменитой антологии “Поэзия английского романтизма”. Предлагаемый читателю новый перевод всемирно известной баллады осуществлен Игорем Меламедом по редакции 1798 года.
