Вэй Хой - Крошка из Шанхая
Мы с Марком поцеловались и, рука об руку миновав железные кованые ворота, ведущие в знаменитый парк, где росла ароматная пурпурная гидрангея, вошли в небольшой уютный кинозал. Я стояла в углу, поодаль от рядов кресел, пока Марк здоровался и болтал по-немецки со своими светловолосыми германскими друзьями. Среди них была женщина с короткой стрижкой, время от времени неодобрительно поглядывавшая в мою сторону. Иностранки всегда смотрят на местных любовниц своих соотечественников как на незваных чужеземок. В Китае у приезжих женщин гораздо меньше возможностей найти себе пару, чем у мужчин. Их, как правило, не интересуют местные жители мужского пола, а среди китаянок у них множество соперниц, отбивающих, с их точки зрения, у них парней.
Иногда, появляясь на людях в обществе Марка, я испытывала невыразимый стыд и страшно боялась, что меня могут принять за одну из тех дешевок, которые охотятся за состоятельными иностранцами и готовы на все, лишь бы уехать из Китая. Поэтому я часто старалась держаться в сторонке, изо всех сил пытаясь казаться серьезной и сердито хмурилась, когда он бросал на меня влюбленные взгляды. Глупо до невозможности.
Марк вернулся и предложил после просмотра выпить вместе с режиссером фильма. Народу набилось много, поэтому нам пришлось стоять. Признаюсь, я не очень поняла все эти туманные образы, бесчисленные ледники и мчащиеся вдаль поезда. Но думаю, что режиссера в первую очередь интересовала интерпретация одного из самых сильных человеческих чувств – беспомощности. И она нашла прекрасные художественные средства для выражения своей мысли. Палитра красок просто завораживала зрителя, визуальный эффект усиливался за счет резкого контраста хорошо гармонирующих красного и синего цветов с черно-белыми кадрами. Даже в шанхайских бутиках вряд ли найдешь ткани такой своеобразной расцветки и с таким удивительно притягательным колоритом. Безусловно, столь оригинальный фильм способен снять только талантливый режиссер.
После просмотра я познакомилась с режиссером-постановщиком, длинноногой немкой по имени Шамир. На ней была короткая черная юбка, а на голове – мальчишеская стрижка. Зеленовато-голубые глаза излучали энергию. Марк представил меня. Она странно посмотрела на меня и сдержанно протянула руку. Я приветливо ее обняла. Она немного удивилась, но явно обрадовалась.
Марк заранее предупредил меня, что Шамир – лесбиянка, В ее взгляде, направленном на меня, в выражении глаз было что-то фривольное и кокетливое – обычно женщины не смотрят друг на друга так.
Мы сидели, потягивая коктейли, на втором этаже в баре «Парк 97» у кованой балюстрады. Здесь царил полумрак, висящие на стенах картины были окутаны клубами табачного дыма, раздавались звуки музыки. Внизу, приветствуя входящих клиентов, суетился один из владельцев бара, Тони. Взглянув наверх и заметив нас, он мимоходом приветливо махнул рукой и побежал дальше.
Шамир откашлялась, взяла мою вышитую атласную красную сумочку, повертела в руках, затем улыбнулась и сказала:
– Очень миленькая.
Я улыбнулась в ответ.
– Признаюсь, я не совсем понял твой фильм, – произнес Марк.
– Честно говоря, я тоже, – призналась я. – Но краски просто потрясающие. Эта игра света и тени, резкие цветовые контрасты и одновременно удивительная гармония красок завораживают. Такую палитру нечасто увидишь в кино, да и в магазине одежды вряд ли найдется что-либо подобное.
– Как-то ни разу не приходила в голову мысль сравнить фильм с магазином одежды, – рассмеялась Шамир.
– Знаешь, после фильма остается ощущение уже однажды виденного сна или слышанного раньше рассказа, – заметил Марк. – Примерно то же самое я чувствовал, читая книгу Коко. В любом случае, это захватывающее чувство… будто удалось собрать и склеить осколки разбитого вдребезги.
– Правда? – спросила Шамир и взволнованно прижала руку к груди. Ее голос был удивительно похож на детский. И поведение было непредсказуемым: то она была спокойна, как безмятежная гладь озера, то вдруг выходила из себя. Соглашаясь с собеседником, она цепко хватала его за запястье и выразительно и горячо произносила: «Да-да, вы совершенно правы!»
К ней нельзя было относиться равнодушно. Она сделала так много замечательного, даже совершила путешествие на Северный полюс и забиралась на большую высоту, чтобы снять фильм о гигантском леднике, который называется «Стена плача». Он получил такое название, потому что напоминает застывший во льдах водопад из слез. В Германии она возглавляла секцию кинематографии в Центре изучения Германии и Европы, одной из крупнейших творческих организаций страны. В Пекине и Шанхае прекрасно знала всех представителей кинематографическое андеграунда и режиссеров-авангардистов. Ее организация устраивала в Германии ежегодный фестиваль, куда приглашали самых разных художников из многих стран, в том числе и деятелей искусств из Китая. Ее творчество многим нравились, но лично я получила самое сильное впечатление от только что состоявшегося просмотра фильма под названием «Полет странствий».
Шамир заинтересовала моя работа. Я объяснила, что во всех моих произведениях описаны реальные события, происходившие в Шанхае – этом цветнике постколониализма.
– Один из рассказов перевели на немецкий. Если вам любопытно, я могу дать экземпляр, – предложила я.
Это отчасти было правдой. Рассказ перевел студент, который изучал немецкий язык и германскую филологию в университете Фудань и которому я нравилась. Он был в числе первых на курсе и еще до окончания университета уехал в Берлин.
Шамир дружелюбно улыбнулась мне. В этот момент ее лицо напомнило мне цветок, распускающийся под ласковым дуновением весеннего ветра. Она дала мне свою визитную карточку и сказала:
– Смотри, не потеряй! Еще увидимся!
– Что, дорогуша, влюбилась в Коко? – сострил Марк.
– А если и так? – отшутилась Шамир. – Она очень необычная девушка. Не только смышленая, но еще и хорошенькая. Отчаянная баобеи… Бьюсь об заклад, она способна сказать и сделать, что угодно!
Ее слова задели меня за живое и подействовали как удар электрического тока. Для меня всегда было непостижимым, почему все без исключения женщины так проницательны, так хорошо, с первого взгляда, способны проникнуть в самые потаенные уголки другой женской души.
Слова Шамир невольно сблизили нас. Стоя в тени деревьев у входа в бар «Парк 97», мы обнялись и поцеловались на прощание. Ее влажные, зазывно открытые губы манили, и когда мы соприкоснулись кончиками языка в длительном и томном поцелуе, я внезапно испытала невыразимое порочное наслаждение. Сама не пойму, почему с этой малознакомой женщиной я отбросила обычную сдержанности перешла грань, отделявшую болтовню от близости и дружеский прощальный поцелуй от страстного.
Неожиданно уличный фонарь мигнул и погас. Тело налилось свинцовой тяжестью, сознание уплывало. Она прикоснулась к моей груди и сквозь бюстгальтер нежно тронула тугой, как бутон, сосок – а другой рукой ласково провела вдоль бедра.
Фонарь снова зажегся, и я очнулась от опьяняющего сна, стряхнув с себя наваждение, искушающее неизведанным соблазном. Все это время Марк стоял рядом и не без любопытства молча наблюдал за нами.
– Ты – прелесть. Жаль, что я завтра уезжаю в Германию, – тихо сказала Шамир. Затем она обняла Марка. – До свидания.
Сидя в «БМВ», я все еще не пришла в себя.
– Совершенно не понимаю… что же это было, – пролепетала я, нервно поправляя волосы.
– Ну, во-первых, ты была под впечатлением от ее фильма, – успокоил Марк, поднес мою руку к губам и поцеловал. – А вообще-то поцелуй двух чувственных женщин – захватывающее зрелище. И вполне объяснимое: ведь вдохновение в своей основе всегда чувственно.
В его словах не было и намека на мужской шовинизм, скорее, наоборот, в них звучало понимание.
Невольно тронутая его словами, сомлевшая и до крайности возбужденная, я словно парила в облаках до самого приезда в его огромную, вкрадчиво-порочную квартиру. Ее необъятность сводила с ума. Я включила стерео, поставила пластинку с сучжоуской балладой в исполнении Сюй Лисянь [102], сбросила с себя одежду и прошла в спальню.
Марк вспомнил, что у него в холодильнике есть мое любимое желе из голубики, и жестом попросил меня подождать. Он сходил на кухню, оттуда донесся звон посуды, и появился на пороге спальни обнаженный с тарелкой фруктового желе и серебряной ложечкой в руках.
– Попробуй кусочек, детка, – сказал он, поднося ложку к моим губам.
Желе было восхитительно вкусным, мы по очереди с наслаждением глотали его с одной ложки, а потом рассмеялись. Он опрокинул меня на кровать и, как пещерный человек, зарылся лицом в мои бедра, изводя сладкими, томительными поцелуями.
– У тебя потрясающая пипка. Не встречал ничего лучше ни в Берлине, ни в Шанхае.
