Вэй Хой - Крошка из Шанхая
Холодильник был набит фруктами, мороженым всевозможных сортов и овощами. Нам хотелось вести простую вегетарианскую жизнь, как первобытным, еще мало отличавшимся от обезьян людям в джунглях, правда, с холодильником, мороженым, мягкими перинами и сливным туалетом.
Наполовину одичавшая Пушинка упорно не хотела вести домашний образ жизни и обитала то у нас в квартире, то среди грязных помойных баков на углу. Она, как бродяжка, перебиралась с одного места на другое, мурлыкая в ногах нашей кровати и благоухая ароматным шампунем (регулярно купать и вычесывать ее взялся Тиан-Тиан) по пятницам и субботам, но как только наступал понедельник, она, будто электричка, отправляющаяся от станции точно по расписанию, срывалась с места и, задрав хвост трубой, удирала из дома. Однако в отличие от электрички она могла передвигаться совершенно свободно, гуляя, где захочется.
С наступлением ночи Пушинка собирала целые полчища котов своим страстным призывным мяуканьем. И хотя она возилась в грязи и вони и разгуливала по мусорным кучам, очевидно, все же находила в этом вольном житье неповторимую прелесть.
Иногда поздно ночью где-то внизу раздавались истошные вопли лазающих по деревьям или прыгающих в подвале котов и кошек, звуки беспощадных кошачьих драк. Местный домовый комитет предложил жителям сообща навести порядок везде, где могли прятаться бродячие коты, особенно на помойках. В результате беспризорных животных стало меньше, но Пушинка оставалась неуязвимой и по-прежнему благоденствовала. У нее было необычайно развитое, истинно звериное чутье на опасность, и ей всегда удавалось перехитрить судьбу. Конечно, боги были к ней благосклонны, но она и сама не плошала. Иногда даже умудрялась притащить домой какого-нибудь хвостатого уличного кавалера. Нам казалось, что, если бы существовала кошачья банда, она непременно была бы в ней предводительницей, что-то вроде королевы, и милостиво одаривала бы подданных самцов своей благосклонностью.
Что до меня, то я вошла в творческий штопор. За какой-нибудь десяток страниц до конца романа мозг полностью отказал: воображение, остроумие и живость языка бесследно испарились, как по мановению волшебной палочки. Из-под пера выходили лишь нелепые и мертвые фразы. Я писала. Рвала написанное. Швыряла ручку в мусорную корзину. Даже начала заикаться. Разговаривая по телефону или беседуя с Тиан-Тианом, старалась ограничиваться простыми предложениями и просьбами-приказами: «Нечего меня утешать!» или «Так мне и надо!»
Тиан-Тиан укрылся в соседней комнате и был поглощен работой над иллюстрациями для моего забуксовавшего романа. Большую часть времени дверь к нему была закрыта. Если меня вдруг охватывало неясное подозрение или беспокойство, я, словно ненароком, неожиданно, входила к нему. Однако мне ни разу не удалось снова почувствовать тот странный и опасный запах или застать его за необычным занятием.
После его возвращения из Центра реабилитации я дотошно обшарила каждый уголок комнаты, потратив целое утро на поиск припрятанной марихуаны или другого зелья. Уверившись в том, что нигде не осталось ничего из прошлого, я превратила наш дом в рай в четырех стенах. И Тиан-Тиан расположился здесь с ворохом своих рисунков, как Леонардо да Винчи, занятый поисками истины во вселенском хаосе. Подобно Адаму, он из своего ребра создавал творение истинной любви.
– Ничего у меня не получается, – пожаловалась я. – Наверное, и не выйдет. Ни энтузиазма, ни вдохновения. Думаю, я самая заурядная женщина – даже зауряднее многих, – которая, как безумная, возомнила, что сможет прославиться, написав книгу.
При виде целой горы прекрасных иллюстраций на его письменном столе горечь от моего творческого бессилия только усугубилась. Меня действительно удручало сознание, что я не оправдываю его взлелеянных любовью надежд и собственных мечтаний.
– Ничего подобного, – ответил он, не поднимая головы. – Тебе просто нужно немного отдохнуть и вволю пожаловаться и покапризничать, как избалованному ребенку.
– Ты думаешь? – я взглянула на него с удивлением. Это звучало необычно. И интересно.
– Немного похныкать и добиться большего внимания от своего любовника, – продолжил рассуждать он. – Это отличный способ выпустить психологический пар.
– Похоже на рацеи доктора У. Но я, правда, рада, что ты так думаешь.
– Как считаешь, твой издатель согласится использовать эти иллюстрации? – спросил Тиан-Тиан, опуская карандаш.
Я подошла к письменному столу и просмотрела рисунки. Там было много набросков, но встречались и законченные работы. Палитра – нежная и насыщенная, линии – чистые, но резковатые. У всех изображенных людей вытянуты шеи, как на картинах Модильяни, и только глаза по-азиатски узкие и мягкие, меланхоличные и одновременно смешливые и наивные.
Его художественное восприятие как нельзя лучше соответствовало моему стилю.
– Мне нравится. Даже если мне не удастся завершить роман, они – самостоятельное произведение искусства, их можно выставлять. Публика их оценит, – я наклонилась и поцеловала его в губы. – Обещай, что не бросишь живопись. Уверена, ты станешь большим художником.
– Я об этом как-то не думал, – спокойно произнес Тиан-Тиан. – И мне не обязательно становиться знаменитым художником.
Это было правдой. Он никогда не был тщеславным и никогда не будет.
Есть старая поговорка: «В глазах трехлетнего ребенка видна судьба восьмидесятилетнего старика». Она означает, что на протяжении всей жизни, с малолетства до глубокой старости, природа человека, его сущность остаются неизменными. Поэтому многие люди заранее знают, как сложится их дальнейшая жизнь.
– Дело совсем не в славе, – возразила я. – Речь идет о том, что надо за что-то зацепиться в этой жизни, чтобы она обрела смысл, чтобы стать счастливым.
И мысленно добавила то, что не решалась произнести вслух: «И чтобы навсегда отвлечь тебя от наркотиков и избавить от апатии». Стремление стать настоящим художником дало бы ему опору. Я где-то писала, что «жизнь подобна хронической болезни, а интересное занятие – эффективному лекарству».
– Решение всех проблем в том, чтобы никогда не впадать в самообман, – ответил он просто, окинув меня проницательным взглядом.
Словно хотел сказать, что я манипулирую вековой мудростью, чтобы запутать нас обоих, загнать его в ловушку. В его глазах редко появлялось такое выражение. Но со времени его возвращения из Центра реабилитации я подметила в Тиан-Тиане некоторые едва заметные перемены.
– Ну ладно, ты прав, – вздохнула я и вышла, бросив на ходу: – Поэтому я тебя и люблю.
– Коко! – крикнул он вслед, тряпкой вытирая гуашь с рук. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Каждое утро, когда я открываю глаза и вижу тебя рядом, я абсолютно, стопроцентно счастлив.
***Перед встречей с Марком я лихорадочно пыталась найти предлог, чтобы уйти из дома. Но в конце концов ничего придумывать не пришлось: Тиан-Тиан задержался у Мадонны: они увлеклись игрой «Империя наносит ответный удар», и он решил остаться там на всю ночь. Я повесила трубку, надела длинный, облегающий прозрачный топ и брюки, едва прикрывающие живот, слегка нанесла на щеки румяна с блестками и вышла.
Мой долговязый Марк уже заждался на углу улиц Юнфу и Фусин. В свете уличного фонаря он выглядел безупречно элегантным и свежим, как заокеанский киногерой. У этого иностранца, как всегда, при себе была пара голубых порочных глаз, тугая задница и эта чудовищная штуковина в штанах. При встрече с Марком я каждый раз изнывала от непреодолимого желания умереть за него, умереть под ним, а при прощании была твердо убеждена, что из нас двоих именно он заслуживает смерти.
Вот он соскользнул с моего тела, поднял меня и, пошатываясь, понес в ванную; вот его рука, намыленная гелем для душа, заботливо и бережно прикасаясь к моим бедрам, вымывала оттуда извергнутую в порыве страсти жидкость; вот он снова распалился, схватил меня, вонзил свой член и мы занялись любовью прямо в душе, сплетаясь скользкими от пены телами; вот он задохнулся от вожделения, припав головой к моему лону и в забытьи повторяя мое имя; вот нас обоих подхватил и увлек в бездну смерч пота, похоти и исступления. В эти самые мгновения я подумала: вот кто должен умереть.
Если закрыть глаза, то окажется, что инстинкты взаимного влечения и смерти отделены друг от друга тончайшей, едва уловимой гранью. В одном из моих рассказов «Пистолет страсти» герой, отец молодой девушки, решает умереть как раз в тот момент, когда она со сладострастием в первый и в последний раз отдается своему возлюбленному – армейскому офицеру. За тот рассказ меня одарили восхищением многочисленные поклонники из числа читателей-мужчин и в пух и прах раскритиковали в средствах массовой информации.
***Мы с Марком поцеловались и, рука об руку миновав железные кованые ворота, ведущие в знаменитый парк, где росла ароматная пурпурная гидрангея, вошли в небольшой уютный кинозал. Я стояла в углу, поодаль от рядов кресел, пока Марк здоровался и болтал по-немецки со своими светловолосыми германскими друзьями. Среди них была женщина с короткой стрижкой, время от времени неодобрительно поглядывавшая в мою сторону. Иностранки всегда смотрят на местных любовниц своих соотечественников как на незваных чужеземок. В Китае у приезжих женщин гораздо меньше возможностей найти себе пару, чем у мужчин. Их, как правило, не интересуют местные жители мужского пола, а среди китаянок у них множество соперниц, отбивающих, с их точки зрения, у них парней.
