Лена Элтанг - Каменные клены

я сидел с газетой за кухонным столом, надеясь, что со мной поздороваются, но саша прошла мимо, едва заметно кивнув и прихватив зеленое яблоко из вазы перед моим носом, несколько минут она простояла на крыльце, я слышал послушный надтреснутый голос финн, потом к воротам подъехала машина, дверца хлопнула, и в кленах стало тихо

давешний пожар сильно попортил стену, вы же видели, да? спросила меня финн эвертон, так что мисс сонли уехала за обоями, она велела подать чай как положено, но в пансионе всего трое постояльцев — вы и та корнуоллская пара, так что если я не пойду заказывать в чайной выпечку, то как раз успею отлучиться по делу, тут недалеко, ладно, мистер элдербери?

финн все-таки русалка, она расхаживает по дому, так сильно качая юбкой, как будто у нее там чешуйчатый лососевый хвост, а не две аккуратно вылепленные ноги с потрескавшимися пятками

я не против, сказал я, тем более что в трилистнике сегодня цукаты, и я их уже пробовал, идите, финн, мне ничего не нужно, пойду прилягу с книжкой, а то и посплю — можете даже запереть пансион

дождавшись, когда она снимет передник, выйдет и повернет ключ в замке, я поднялся наверх, в голове у меня звенели радостные пчелиные рои, мисс сонли уехала за обоями, чай как положено, до пяти часов у меня есть добрых сорок минут, я дочитаю горькую начинку и вылижу обложку

под подушкой было пусто, в ящике комода — тоже, то есть там было полно шелковых платков, кружев и свернутых в клубок колготок, но дневника под ними не было, его не было ни за шкафом, ни в карманах зимней куртки, ни среди папок со счетами, сложенных стопкой на антресолях

к тому времени, как внизу щелкнул замок, я уже знал, что рукописи я здесь не найду, комната с пожелтевшим потолком и двумя колониальными окнами сдала мне все свои тайники, вплоть до плетеной корзины с грязным бельем, на дне которой лежал пистолет с рукояткой из слоновой кости

чего только не найдешь в девичьей спальне, подумал я, повертел его в руках и сунул обратно, чувствуя себя деликатной старушкой мисс марпл, зачем саше этот позолоченный реквизит? такое вешают на стену внезапно разбогатевшие холостяки, уайтхарт бы точно повесил

горничная загремела в столовой чайными чашками, и я тут же спустился вниз — пожилые корнуольцы, вернувшиеся с долгой прогулки, сидели за столом и принюхивались к чайнику с заваркой, финн выкладывала на тарелку бисквитных котят, я поймал себя на том, что радуюсь при виде постояльцев, будто пятьдесят восемь фунтов за комнату с видом на ирландский залив предполагали очутиться в моем кармане, а не в сашином переднике

когда я вышел в сад, в правом виске зажужжала запоздалая пчела — коробка с печеньем? я уже видел такую, совсем недавно, неделю назад! я видел ее в руках у хозяйки кленов, выходящей из сада с видом ребенка, только что зарывшего в землю свой самый удачный секрет

у моей матери в такой коробке хранились иголки для швейной машинки и груда пуговиц от несуществующих пальто, женщины любят круглые коробки, похожие на жестяную луну

я быстро прошел вдоль длинной решетчатой галереи, миновал теплицу, забитую влажными фиолетовыми листьями, будто пудинг сливами, вышел на знакомую нестриженную поляну, подошел к покрытому дерном холмику, наклонился и поднял плиту, она оказалась легче, чем я думал, Из-под плиты брызнули муравьи, я потянул за неровный кусок дерна и засмеялся: вспомнил ирландскую сказку о пикси, [100] подкидывающих заклятый дерн на дорогу, ступишь на такой — и все вокруг покажется тебе незнакомым, как в чужом краю

в могильном холмике, в черной жирной цветочной земле была утоплена круглая коробка из-под печенья, чуть тронутая рыжеватой ржавчиной

бедная кленовая белка, я открыл твое дупло

я снял плотно притертую крышку, вынул маленькую тетрадь и почувствовал, как жалость и стыд перехватили горло, ничего, это до завтра пройдет, подумал я, засовывая добычу в карман — сегодня я выпью чаю в трилистнике и успею на вечерний автобус в лондон, а завтра я буду читать ее дневник, лежа в своей постели, и, наконец, все узнаю

узнаю, как любовника своего она превратила в бобра, соседа-кабатчика в лягушку, судейского в барана, а удачливой сопернице продлила беременность на восемь слоновьих лет

хочу, о апулей, о тьме ее проделок послушать

Хедда. Письмо шестое

Я не писала тебе почти полгода, было много неприятностей, в том числе и со здоровьем.

Отсюда, из забытого Богом, забитого слонами и раскрашенными грузовиками Хочина, наша прежняя жизнь выглядит иначе.

Мне жаль, что мы мало говорили со Старшей и совсем не смогли полюбить друг друга. Мне страшно оттого, что тебе, Эдна, уже девятнадцать, а я даже не знаю, какое у тебя лицо.

Мы с Радживом, его сестрами и всеми детьми ездили в Джамму, через всю страну, к богине Дурге, там пришлось долго идти в гору, и я совсем задохнулась. Я здесь здорово поправилась, вы бы меня не узнали, пожалуй. Богиня раньше была обыкновенной девушкой, ее звали Вайшнави, она сбежала от человека, который хотел ее изнасиловать, а потом отрубила ему голову и окаменела. На том месте, куда отлетела голова, теперь тоже маленький храм, туда пришлось долго идти пешком.

В храме всем давали монетки с портретом богини и ставили красную тику на лоб. Когда мы вернулись в гостиницу, Раджив был ко мне добр — целовал и гладил по голове. Иногда я смотрю на него, когда он спит, и думаю: что я здесь делаю?

Я вообще много думаю о том, что со мной произошло и почему, вспоминаю Лландейло, где я родилась, пивоварню, где работал отец и, особенно — школу в Понтипридде, в которой, по рассказам, за пятнадцать лет до меня учился Том Джонс и даже пел в школьном хоре.

В этой школе со мной приключилась вот какая история.

Я пришла в новый класс в начале осени и сразу увидела высокого темноволосого мальчика, сидевшего у окна. Этот — самый красивый в школе, подумала я и бросила свой портфель на соседнюю скамью. В классном листе он значился в первой десятке и знал чертову уйму стихов и всякой всячины. Через неделю он провожал меня до дома, покупал мне мороженое и даже подарил стеклянную ручку в виде гусиного пера. Изо рта у Берти всегда хорошо пахло — лакричной карамелькой. Все девочки завидовали мне, шептались за моей спиной и усмехались мне в лицо.

Я завивала волосы в салоне красоты и чувствовала себя первой красавицей весь сентябрь и весь октябрь — пока не случилась одна совершенно невыносимая и дикая вещь.

Берти пришел на занятия в расстроенных чувствах, весь день хмурился и молчал, а после занятий вышел в школьный двор и спустил штаны.

Он стоял посреди двора, окруженный школьниками, брюки лежали в пыли, он из них не вышел, просто спустил до щиколоток. Мальчишки смеялись и подначивали его, а он улыбался мутной улыбкой, смотрел куда-то вверх и трогал себя за все места, понимаешь?

Я встала за спиной у толстой Мери Мейсуорт — так, чтобы он меня не видел. Мне было страшно и смешно, но жалости я не чувствовала — как если бы это был чужой, больной, совсем незнакомый парень. Потом я поняла, разумеется, что они все все знали про него, просто мне никто не говорил, так им было интереснее.

На следующий день я села на заднюю парту, мне даже глаза на Берти было трудно поднять, а он вел себя как ни в чем не бывало. Подошел ко мне после занятий и спросил, пойду ли я с ним в Уотерс-синема, на новый фильм — тогда там шел Изгоняющий дьявола. За нами наблюдали во все глаза, и я громко сказала: Нет, потому что ты урод.

Я открыла портфель, достала стеклянную ручку и кинула ему под ноги. Кто-то из мальчишек подошел и наступил на нее тяжелым ботинком на рифленой подошве.

Через неделю за Берти приехали родители и забрали его — прямо с урока математики. К весне о нем забыли, а я стала ходить в кино с Сибилом из шестого класса, дальше все не слишком интересно.

К чему я это рассказываю? К тому, что здесь, в Хочине, я два раза видела бедного Берти во сне. И оба раза проснулась со вкусом лакрицы на губах.

Как бы там ни было, спасибо за те триста фунтов, что я получила на Рождество.

Надеюсь, это вас не слишком разорило. Я купила много новой одежды для Гаури и мягкие игрушки для Пханиндры: до этого он играл тем, что тетушка достала из сундука, скучными расписными деревянными петушками.

Лицевой травник

Есть трава Царь Иван собою в локоть, а цветов на ней дватцеть один разных. Добра давать кликушам, утопя пить в квасу или в уксусе.

День в «Кленах» начинался теперь с того, что Младшая выходила на кухню за своим сладким, сильно забеленным кофе, брала чашку и тут же исчезала, она старалась не попадаться сестре на глаза раньше одиннадцати. К полудню Саша успокаивалась, как будто переворачивая свои песочные часы, к вечеру она заметно веселела, особенно если на море поднимался ветер, и можно было сбегать на Эби Рок, а потом прогуляться с постояльцами по вечернему пляжу, надев на них брезентовые куртки и вручив каждому по карманному фонарику.