Дмитрий Липскеров - Пространство Готлиба
Я поклонилась небесам и радостно произнесла:
– Хочу обедать!
В ту же самую секунду Лучший Друг, освободившийся от бинтов, взвился чуть ли не под самый потолок и понесся в кухню, где загремел всяческими кастрюльками и сковородками, жаря в них и паря что-то питательное и вкусное.
А потом я ела картошку с чесночным соусом и тефтелями, запивая эту чудесную еду компотом из мороженой брусники. Лучший Друг подносил к моему рту кусочек черного хлеба, и я осторожно откусывала от него краешки.
У меня три руки! – осознавала я с восторгом.
И тут я вспомнила, что в шкафу, в черном футляре лежит, до времени оставленная, еще одна рука.
А воспользуюсь-ка я ею! Ведь наступило время заиметь Лучшую Подругу! В моем положении лишняя женская рука отнюдь не помешает!..
Я вытащила из шкафа ящик, открыла и достала ее, затянутую в полиэтилен. Аккуратно срезав пленку, я положила руку ладонью вниз и нажала на костяшку.
Лучшая Подруга ожила сразу. Она пошевелила тонкими пальчиками, разминая их, поднялась на ладошке и потянулась к настольной лампе, обогреваясь о ее свет нежной кожей.
– Интересно, что ты умеешь? – спросила я и вспомнила:
– Ах да, ты ведь массажистка!
Я откинула спинку каталки и приказала:
– Сделай мне массаж плечей и шеи.
Лучшая Подруга отреагировала с опозданием, словно ей не хотелось расставаться с теплым светом, но затем она, грациозно вышагивая на пальчиках, спустилась со стола и взобралась ко мне на кресло.
Она действительно соответствовала своему названию "массажистка" и, вероятно, когда-то принадлежала женщине, знающей свое дело в совершенстве. Ее пальцы нажимали именно туда, куда следовало. Не сильно и не слабо, а именно так, как нужно…
Через минуту я блаженствовала, испытывая доселе неизвестные ощущения. Как будто моя голова отделилась от туловища и стала такой легкой, словно могла взлететь воздушным шариком под потолок. По телу разлилась истома, и я сама не заметила, как глаза мои закрылись и я заснула…
Проснулась я ночью, лежа в своей кровати. Я не помнила, когда перебралась на подушки, но забеспокоилась от того, что не обнаружила рядом с собою Лучшего Друга. Обычно он спит всегда возле, запутавшись пальцами в моих волосах, а сейчас его не было.
Я села в кровати, прислонившись спиной к стене, протерла рукой сонные глаза и увидела поистине фантастическую картину. В потоке лунного света, проливающегося с небес в мое окно, в его мертвенной красоте переплелись руки. Это было похоже на какой-то странный танец, так как конечности ритмично покачивались, поглаживая друг друга нежно и осторожно, как будто впервые ластились, прежде чем стать любовниками.
Я не знаю, что со мною произошло, но я смотрела на эту странную картину, и волна злости накрывала меня неизбежно и бесконтрольно, так что лицо мое искривилось, и я, схватив подушку, швырнула ею в танцующих, разбрасывая их в разные стороны.
– Ах ты, негодяйка! – закричала я в бешенстве. – Я тебя оживила, а ты, дрянь такая!.. Да как ты смеешь!..
Утерев с губ слюнную пенку, я бросила вдогонку вторую подушку и закричала еще более истерично:
– Лучший Друг! Немедленно иди сюда!
Он неохотно пополз по полу к кровати, то и дело останавливаясь, как бы проверяя, как там Лучшая Подруга, жива ли, не зашибло ли ее невзначай подушкой.
Когда он взобрался ко мне на постель, я схватила его и принялась с остервенением колотить по пальцам, словно пощечинами била.
– Мерзавец! Кобелина!
А он терпел и не вырывался, лиши вздрагивал от ударов, пока я не истратила всех сил и не задышала собакой.
– Дрянь!.. – шипела я пересохшими губами, а Лучший Друг вдруг принялся меня гладить по щекам, плечам, животу, успокаивая мои вздрагивающие мускулы, и как будто извинялся тем самым.
– Все равно ненавижу! – сказала я почти беззлобно. – Где она, эта твоя партнерша? Зови ее сюда!
Лучший Друг приподнялся в кровати и замер, словно ужасом охваченный.
– Не бойся, – успокоила я. – Не трону ее.
Тогда он спустился на пол и помчался в темноту, где по его разумению должна была находиться Лучшая Подруга. С минуту я слышала какие-то шебуршения, словно Лучший Друг уговаривал ее повиноваться, успокаивая, что ничего страшного не случится, что я уже спустила злобные пары, а потом руки появились вместе. Он подсадил ее, как истинный джентльмен, и она, вся трясущаяся от страха, предстала передо мною, переминаясь с пальчика на пальчик.
– Ну, моя дорогая, – спросила я строго голосом помещицы, отчитывающей провинившуюся крепостную, – как же ты могла поступить так со мною? Ведь не подобает совершать такое в приличном обществе.
Лучшая Подруга стояла, опустив плечо, словно виноватый ребенок голову.
– Что же ты молчишь? – продолжала я, как будто не знала, что ей никогда не будет суждено ответить на мои вопросы. – Ты очень передо мною виновата, и я должна тебя наказать. Надеюсь, ты понимаешь это?
Рука опустила плечо еще ниже, но тут перед моими глазами засуетился Лучший Друг, тряся указательным пальцем, мол, я же обещала не трогать ее.
Меня раздражало его мельтешение, я отодвинула его и сказала:
– Бить я ее не буду! Я свои обещания выполняю! Но наказание последует!
Я задумалась над тем, какое средство избрать для экзекуции провинившейся, но ничего путного нафантазировать не могла, к тому же и злость моя совершеннейшим образом испарилась, оставив место лишь легкой досаде.
– Уже поздно, – отступила я. – Позаботимся о наказании завтра! А теперь спать!
Обрадованные руки чуть было не слетели с кровати птицами, но я пресекла полет Лучшего Друга окриком:
– А ты останься!
Он покорно улегся рядом, но уже не гладил меня по волосам, как обычно, а просто лежал устало, и казалось мне, что вздыхает он тяжело, как переживающий горе человек.
И тут я придумала!
Вы знаете, дорогой Евгений, какая чудесная мысль пришла мне в голову?.. Ай-яй-яй, какая прекрасная мысль!.. Я пришлю Лучшую Подругу вам! Пусть она живет, мой милый, с вами и станет моей рукой на вашей груди, как Лучший Друг является вашим продолжением и успокаивает мое сердце!.. Теперь, мой родной, когда мы оба готовимся стать родителями голубоглазой девочки, нам обоим необходимо больше тепла и ласки, которые, как мне кажется, смогут обеспечить руки!..
Счастливая своей придумкой, я заснула сном праведницы, а на следующее утро собралась в дорогу. Прежде всего я нажала на костяшку пальца Лучшей Подруги, отключая ее от реального мира, а потом принялась успокаивать Лучшего Друга, объясняя, что это вовсе не наказание, а мера, необходимая для транспортировки руки в Москву на новое место жительства.
От моих объяснений Лучший Друг пришел в еще большее исступление, закрутился волчком по комнате, затем взметнулся на письменный стол, где попытался перерезать себе вены о ножичек для вскрытия писем, бывшую пилочку для ногтей, укрепив ее в щели. Но оружие оказалось окончательно тупым и особого вреда не принесло, лишь слегка покорябало кожу.
Дабы Лучший Друг не учинил над собою более серьезных предприятий, я привязала его за кисть к ножке стола и, погладив бицепс, попыталась объяснить, что так надо, иначе ничего хорошего не выйдет, и чтобы он по возможности не обижался на меня.
Обмотав Лучшую Подругу шерстяным платком, я перевязала его бечевкой, а затем уложила в спортивную сумку с теннисной ракеткой, нарисованной на боку.
Мне необходимо было успеть на четырехчасовой автобус, идущий в город, а потому я, застегивая на ходу пальто, выкатилась во двор. Я, конечно, знала, во что превратятся мои руки после этого путешествия, ведь до автобусной станции предстояло преодолеть почти три версты, а в городе один Бог знает сколько нужно сделать пересадок, пока я доберусь до вокзала.
Вежливые и сердобольные люди внесли коляску вместе со мною в автобус, который тут же отправился по снежной дороге в Санкт-Петербург. Пот тек с меня ручьем, и какая-то пожилая женщина, укутанная в пуховый платок, запричитала на весь автобус:
– Ой, бедненькая! Что же с ножками твоими приключилось, у такой молоденькой?
Она порылась в своей кошелке и, выудив из нее монетку, протянула мне.
– На-ка, болезная, копеечку!
– Да что вы, в самом деле! – разозлилась я. – Что я, нищенка какая-нибудь!
Старушка обиделась и забубнила себе под нос о человеческой неблагодарности, а со всех сторон ее поддержали попутчики, совестя меня, что бабушка делала все от чистого сердца, а я не поняла ее благородных устремлений и не приняла подарка с открытым сердцем.
В конце концов, чтобы не напрягать обстановки, я извинилась перед старушкой, а та в ответ поджала обиженно бесцветные губки и процедила:
– А копеечку я тебе теперь не дам!
И тут я увидела его!.. Он сидел на переднем сиденье, втянув голову в плечи, прикрываясь большим медвежьим воротником. На черном драпе пальто таяли снежинки, он то и дело поводил шеей, и капли скатывались куда-то под ноги.
