Аравинд Адига - Белый Тигр
А вот через неделю я наведаюсь с конвертом, и тогда хозяин уже не будет со мной так любезен. Он у меня на глазах пересчитает деньги и осведомится:
«Всего-то? А вы знаете, сколько дерет американский колледж? Видели бы, какие счета я получаю каждый месяц по «Американ Экспресс»!» И попросит еще конверт. А потом еще. И еще. В Индии, господин Цзябао, от этого «еще» никуда не денешься. Полиции платишь и платишь, и конца-краю этому не видно. Да, я жалуюсь, но между жалобами на полицию богача и бедняка колоссальная разница.
Несопоставимая.
На следующий день, сэр, я вызвал к себе в кабинет Мохаммеда Асифа. На нем лица не было от стыда —
дополнительный разнос не понадобился.
К тому же вины на нем не было. И на мне тоже. Наши аутсорсинговые компании до того скаредничают, что вынуждают обслуживающие их такси работать по сверхплотному ночному графику и, как следствие, гонять на запредельных скоростях. Рано или поздно угодишь в аварию, не убережешься. Не я один такой, все таксопарки в городе сталкиваются с этим.
— Не расстраивайся так, Асиф, — сказал я убитому горем шоферу.
Я начал уважать мусульман, сэр. Они, может, и не самые светлые головы (за исключением четырех известных вам поэтов), но ребята по большей части работящие и честные. Если бы еще кое-кто из них не устраивал взрывов в поездах каждый год. Увольнять Асифа мне было не за что.
Зато я приказал ему разузнать, где жил погибший мальчик.
Мохаммед Асиф недоуменно уставился на меня:
— А зачем, сэр? Его родителей нам бояться нечего. Прошу вас, не делайте этого.
Но я его заставил. Он узнал адрес и сообщил мне. Я достал из сейфа нужную сумму новенькими хрустящими сотнями, положил в бурый конверт, сел в машину и поехал к родственникам погибшего. Дверь мне открыла мать. Спросила, что мне нужно.
— Я владелец транспортной компании, — ответил я.
Какой именно, уточнять не пришлось.
Мне подали кофе, чашка стояла в металлической пиале. У жителей юга Индии изысканные манеры, ничего не скажешь.
Я, как положено, перелил кофе в пиалу и пил уже из нее.
На стене висело фото в жасминовом венке. Я в молчании допил кофе и выложил на стол бурый конверт.
В комнату вошел немолодой человек и замер, уставившись на меня.
— Во-первых, хочу выразить вам свои глубочайшие соболезнования по поводу безвременной кончины сына. Мне хорошо, очень хорошо знакома боль, когда теряешь близкого человека. Во-вторых, вся вина лежит на мне. Водитель ни при чем. Из полиции меня отпустили, мы ведь живем по законам джунглей. Но я признаю свою ответственность. Прошу у вас прощения.
Я указал на конверт:
— Здесь двадцать пять тысяч рупий. Передаю их вам по своей доброй воле, не по обязанности. Вы меня поняли?
Женщина не двинулась с места. Зато старик-отец не сводил с денег глаз.
— По крайней мере у вас хватило мужества прийти к нам, — прохрипел он.
— Я хочу помочь вашему второму сыну. Он смелый юноша. Не побоялся полиции. Готов взять его на работу водителем, если пожелает. В мою компанию, на мою машину.
Женщина обхватила ладонями лицо и затрясла головой. Слезы хлынули у нее из глаз. Понятное дело, материнское горе. Наверное, она возлагала на сына надежды, как некогда моя мать на меня. Но отец оказался посговорчивее, мужчины в таких делах скорее подчиняются голосу разума.
Я поблагодарил за кофе, с почтением поклонился безутешной матери и распрощался. Мохаммед Асиф ждал в моем кабинете. Увидев меня, он неодобрительно покачал головой:
— К чему все это? Такая куча денег.
Что, если это ошибка, мелькнуло у меня. И Мохаммед Асиф расскажет шоферам, что я испугался старой женщины, и они перестанут уважать меня, начнут мухлевать. Такие мысли заставляют меня нервничать. Не стоило выказывать слабость перед работниками. Мне-то известно, к чему это может привести.
Только я все равно не буду таким, как Кабан, Буйвол и Ворон. То, что они творили — и наверное, до сих пор творят — в Лаксмангархе, совсем не по мне.
Я ведь выбрался в Свет.
* * *Как обычно развиваются события во всяких там еженедельниках «Убийство» или в индийских фильмах? Бедняк убил богача. Ладно. И забрал деньги. Ладно. И тут к убийце в кошмарных снах является жертва, тычет в него окровавленным пальцем и завывает: уби-и-ийца, уби-и-ийца.
В реальной жизни так не бывает. Уж вы мне поверьте. Это одна из причин, почему я перестал ходить на индийские фильмы.
Только раз ко мне ночью наведалась бабушка верхом на буйволице. Один-единственный раз.
Настоящие кошмары совсем другие. Во сне я мечусь в постели, страдая от того, что струсил, и мистер Ашок забрал деньги, и я по-прежнему живу в Дели в слугах... Вот тут-то я и просыпаюсь.
И испарина быстро высыхает. А сердце перестает колотиться. Я убил его! Убил!
Месяца через три после приезда в Бангалор я отправился в храм и помолился за всех: за Кусум, за Кишана, за всех своих дядюшек и тетушек, двоюродных братьев и сестриц, племянников и племянниц. Помолился даже за буйволицу. Я ведь не знаю, кто жив, а кто нет. А потом сказал Кишану, и Кусум, и всем своим родственникам:
— А теперь оставьте меня в покое.
И они послушались, сэр.
Однажды я прочел в газете: «Семья из 17 человек убита в одной деревне на севере Индии». У меня екнуло сердце — из семнадцати? Нет, это не мои. Не может быть. Это просто одна из тех коротеньких страшилок, которыми нас каждое утро пичкают газеты, — они даже название деревни не сообщили. Написали, где-то во Мраке, неподалеку от Гая. Я перечитал заметку еще раз. И еще. Целых семнадцать жертв... Многовато. Нас столько не наберется. Я с облегчением вздохнул. Вот разве у кого-то из родственников родились еще дети...
Газету я скомкал и выкинул. И на несколько месяцев вообще бросил читать газеты. Так спокойнее.
Понимаете, с ними ведь вот что могло случиться. Либо Аист убил их всех, либо только некоторых, а остальных велел избить до полусмерти. А если они каким-то чудом — скажем, вмешалась полиция — спаслись, от презрения соседей никуда не денешься. Родственник-преступник — несмываемое пятно на репутации семьи. И их вынудили убраться из деревни — в Дели, в Калькутту, в Мумбаи — и поселиться где-нибудь под мостом, без всякой надежды на будущее, и просить подаяние. Такая судьба немногим лучше смерти.
Что вы сказали, господин Цзябао? Я — бесчувственный монстр?
Вот вам история, сэр, которую я подслушал на вокзале или прочел на упаковке воздушной кукурузы — не помню. В один прекрасный день лукавый брамин, желая посмеяться над Буддой, спросил его:
— Кем ты сам себя считаешь, Богом или человеком?
Будда улыбнулся и ответил:
— Ни тем ни другим. Я просто пробудился, когда все прочие еще спят.
Такой же ответ я дам вам, господин Цзябао. Вы спрашиваете:
— Человек ты или демон?
Ни тот ни другой, сэр. Я пробудился, когда все прочие еще спят, вот и вся разница между нами.
Я должен вообще выбросить их из головы. Моих, то есть, родственников.
Дхарам ведь выбросил.
Он давно обо всем догадался. Поначалу я ему сказал, что мы едем в отпуск, на отдых. Месяца на два ему хватило, а потом... Нет, он, само собой, помалкивает, но что-то такое мелькает порой в его глазах.
Он знает.
Мы ужинаем вдвоем, сидим за столом друг против друга, по большей части молчим. После трапезы я ставлю перед ним стакан молока. Два дня назад допивает он молоко, и я спрашиваю:
— Ты вспоминаешь маму?
Ни слова в ответ.
— А папу?
Мальчик улыбается:
— Можно еще молока, дядя?
Я встаю. Он добавляет:
— И мороженого.
— Мороженое только по воскресеньям, Дхарам.
— Нет. Хочу сегодня.
И опять улыбается.
Он все понял, говорю вам. Маленький вымогатель. Будет молчать, пока я его кормлю. Если я попаду в тюрьму, кто купит ему мороженое, да и молоко? Вот такой у него, наверное, ход мысли. У нового поколения никаких моральных устоев, говорю вам.
В Бангалоре он ходит в хорошую школу — английскую. У него теперь произношение как у отпрыска из богатой семьи. Он может выговорить «пицца», как выговаривал мистер Ашок. (И за что он так любит эту гадость?) С гордостью смотрю, как он на бумаге умножает и делит в столбик. Этому меня никто никогда не учил.
Знаю, придет день — и Дхарам, мальчик, который пьет мое молоко и ест мое мороженое, спросит меня:
— Ты что, не мог спасти жизнь моей маме? Написал бы ей заранее, она бы успела спрятаться.
Придется мне держать ответ — или убить племянника. Но у меня есть парочка лет в запасе. Когда еще он спросит. А пока мы ужинаем вместе, я и Дхарам, последний мой родственник.
Осталось упомянуть еще только об одном человеке.
Моем бывшем хозяине.
Мне кажется, не стоит молиться за него богам, и без того молитвы за его душу щедро оплачены родственниками и возносятся по всему Гангу. Что собой представляют в глазах 36 000 004 богов жалкие молитвы бедняка перед молитвами богачей?
