Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
Она взглянула на лист желтой бумаги, вставленный в машинку. Сверху карандашом был выведен вариант заголовка «Песнь песней коммерсанта», и Гретхен скользнула глазами по странице. «Доверчивость, — писала она, — которая считается национальной чертой всех американцев, с выгодой используется коммерсантами, обманом или угрозами навязывающими нам свои товары независимо от того, полезны они нам, нужны или, наоборот, опасны. Нас смешат, чтобы мы покупали суповые концентраты, пугают, чтобы всучить джем для завтрака, цитируют „Гамлета“, предлагая нам автомобили, несут околесицу, чтобы мы приобретали слабительное…»
Гретхен поморщилась. Недотянуто. К тому же бесполезно. Кто будет ее слушать и тем более что-то предпринимать? Американцам кажется, что они покупают то, что хотят. Большинство ее гостей там, внизу, в той или иной мере наживаются именно на том, что их хозяйка осуждает здесь, наверху. Она вытащила лист из машинки и бросила в мусорную корзинку — все равно эту статью никто никогда не напечатает. Об этом позаботится даже сам Вилли.
На лестнице послышались шаги. Вилли открыл дверь.
— А я-то думал, куда ты подевалась.
— Я пыталась прийти в себя.
— Гретхен, — укоризненно сказал он. Лицо его слегка разрумянилось от выпитого, а на верхней губе выступили капельки пата. — Они не только мои друзья, но и твои.
— Ничьи они не друзья, — отрезала Гретхен. — Просто любят выпить, вот и все.
— Что же, по-твоему, я должен сделать? Выгнать их?
— Да, выгнать.
— Ты же знаешь, что это невозможно. Пошли вниз, дорогая. Они бог знает что могут о тебе подумать.
— Скажи, что у меня вдруг возникло дикое желание покормить ребенка грудью. В некоторых племенах женщины кормят детей грудью до семи лет. Они там, внизу, все знают. Посмотрим, знают ли и это.
— Родная. — Вилли подошел и обнял ее. На нее пахнуло запахом джина. — Успокойся, прошу тебя. Ты стала ужасно нервной.
— О, так ты это заметил?
— Конечно, заметил. — Он поцеловал ее в щеку. «Пустой поцелуй», — подумала Гретхен. Он не спал с ней две недели. — Ты себя совсем не жалеешь. Ребенок, работа, учеба… — Вилли все время пытался уговорить ее бросить занятия. — Что ты хочешь этим доказать? Я и так знаю, что ты самая умная женщина в Нью-Йорке.
— Я не делаю и половины того, что следует. Мне, пожалуй, стоит спуститься и подцепить подходящего кандидата в любовники. Чтобы успокоить нервы. — Она вырвалась из его объятий, повернулась и вышла из комнаты.
Рудольф, наговорившись с Джонни Хитом, стоял в углу с Джули. Вероятно, Джули приехала, пока Гретхен была наверху.
Гретхен махнула рукой Рудольфу, но не сумела привлечь его внимание. Она уже шла к нему и Джули, когда ее остановил директор одного рекламного агентства, слишком хорошо одетый и слишком красиво причесанный.
— Дорогая хозяйка, — сказал человек, похожий на английского актера. Его звали Алек Лир. Он начал свою карьеру посыльным в радиокомпании Си-Би-Эс, но это было давным-давно. — Разрешите вас поздравить. Вечер удался на славу.
— Вы — подходящий кандидат? — глядя ему прямо в глаза, спросила Гретхен.
— Что? — Листер с недоумением взял стакан в другую руку. Он не привык, чтобы с ним говорили загадками.
— Ничего, — ответила Гретхен. — Поток сознания. Рада, что вам нравится мой зверинец.
— Очень нравится, — без колебаний одобрил он. — Очень. А еще мне нравится состав гостей и ваши статьи. Если вы позволите мне высказать свое мнение, — продолжал он, зная, что может спокойно высказывать свое мнение по любому поводу, — статьи прекрасные, но… на мой взгляд, излишне колючие. В них чувствуется некоторая враждебность. Должен признаться, это придает им приятную остроту, однако их общая направленность против всего рекламного бизнеса…
— О, значит, и вы это заметили? — невозмутимо сказала Гретхен.
— Да, заметил, — сухо сказал Листер, равнодушно глядя на нее. Вся сердечность его исчезла, и лицо в одну секунду стало официальным, холодным. — И не только я. В наши дни, когда действия почти каждого расследуются и рекламодатели чертовски осторожны, чтобы не заплатить деньги людям, чьи позиции могут оказаться неприемлемыми…
— Вы меня предостерегаете?
— Можете считать, да, — сказал он. — По дружбе.
— Очень мило с вашей стороны, дорогой, — легко коснувшись его плеча и нежно улыбаясь, сказала Гретхен. — Но боюсь, уже немного поздно. Я воинствующая коммунистка на содержании у Москвы.
— Не обращай на нее внимания, Алек, — сказал Вилли, подойдя к ним, и крепко взял Гретхен за локоть. — Она сегодня на всех бросается. Идем на кухню, выпьем чего-нибудь.
— Спасибо, Вилли, — ответил Листер, — но мне пора идти; Я обещал заглянуть еще в два дома сегодня. — Он поцеловал Гретхен в щеку почти воздушным поцелуем. — До свиданья, дорогая. Надеюсь, вы запомнили, что я вам сказал.
— Я ваши слова высеку на мраморе, — сказала она.
Невозмутимый и равнодушный, он пошел к выходу, по пути поставив свой стакан на книжный шкаф. Потом на полировке останется пятно.
— В чем дело? — тихо спросил Вилли. — Ты ненавидишь деньги?
— Я ненавижу его. — Гретхен отодвинулась от мужа и, сияя улыбкой, стала проталкиваться в угол, где Рудольф разговаривал с Джули. Казалось, Джули вот-вот заплачет, а у Рудольфа был сосредоточенный, упрямый вид.
— По-моему, это ужасно, — говорила Джули. — Да, я так считаю.
— Ты сегодня изумительно выглядишь, Джули. Просто роковая женщина, — прервала ее Гретхен.
— Во всяком случае, я себя ею не чувствую, — голос Джули дрожал.
— А что произошло?
— Он собирается постоянно работать у Колдервуда. С завтрашнего дня.
— Ничто не постоянно, — сказал Рудольф.
— Хочет на всю жизнь застрять за прилавком в захолустном городишке, — не слушая его, продолжала Джули. — Стоило ли ради этого кончать колледж?
— Я объяснял тебе, что нигде не собираюсь застревать на всю жизнь, — возразил Рудольф.
— Нет, ты уж расскажи сестре все, — не унималась Джули.
— А что еще? — спросила Гретхен. Признаться, ее тоже разочаровал выбор Рудольфа. В то же время она в душе вздохнула с облегчением: работая у Колдервуда, он будет продолжать заботиться о матери.
— Мне хотели сделать подарок. Лето в Европе, — ровным голосом сказал Рудольф.
— Кто это тебе предложил? — спросила Гретхен, хотя знала ответ.
— Тедди Бойлан. Я уверена, родители разрешили бы мне с ним поехать, — сказала Джули. — Это было бы самое замечательное лето в нашей жизни.
— У меня нет времени на самое замечательное лето в нашей жизни, — отчеканивая каждое слово, заявил Рудольф.
— Руди, по-моему, ты заслужил отдых после такой напряженной работы, — сказала Гретхен.
— Европа никуда не денется. Я поеду туда, когда почувствую, что созрел для этого.
— Гретхен, — подошел к ней молодой человек, — мы хотели поставить пластинку, но похоже, проигрывателю капут.
— Мы потом еще поговорим, — сказала Гретхен Рудольфу и Джули. — Что-нибудь придумаем. — И вместе с молодым человеком направилась к проигрывателю.
Когда спустя некоторое время она взглянула в их сторону, то обнаружила, что они уже ушли. Больше в этом доме целый год не будет никаких вечеров, решила Гретхен и прошла на кухню, где Мэри-Джейн налила ей виски.
Они шли к Пятой авеню. Джули шагала на расстоянии от Рудольфа. Ее полные губы были обиженно сжаты.
— У тебя там есть женщина, — сказала она наконец. — Поэтому ты и хочешь остаться в этой дыре.
Рудольф рассмеялся.
— Можешь смеяться, все равно меня не обманешь, — с горечью продолжала Джули. — Тебе вскружила голову какая-нибудь продавщица из галантерейного отдела, или кассирша, или еще кто-то. Ты спишь с ней, я знаю.
Он снова рассмеялся над ее беспочвенными обвинениями.
— А если нет, значит, ты какой-то неполноценный. Мы встречаемся уже пять лет, ты говоришь, что любишь меня, но мы только целуемся.
— Ты ничем не намекала, что ждешь большего.
— Что ж. Вот и намекнула. Жду. Сейчас. Сегодня. Я остановилась в «Сент-Морице», номер девятьсот двадцать три.
— Нет, — сказал Рудольф.
— Или ты мне врешь, или ты неполноценный.
— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Можем пожениться хоть на следующей неделе.
— И где же мы проведем наш медовый месяц? В отделе дачной мебели универмага Колдервуда? Я предлагаю тебе свое белое непорочное тело, — насмешливо продолжала она. — И не требую взамен никаких обязательств. Кому нужна свадьба? Я свободная, эмансипированная, чувственная американка! Ты хочешь похоронить меня вместе с собой в унылом провинциальном городишке. А я-то всегда считала, что ты умный, что у тебя впереди блестящее будущее. Хорошо, я выйду за тебя замуж. На следующей неделе. Но при условии, что летом мы поедем в Европу, а осенью ты начнешь изучать право. Впрочем, последнее не обязательно. Мне не важно, чем ты будешь заниматься, но мы должны жить в Нью-Йорке. Я тоже буду работать. Я хочу работать. А что мне делать в Уитби? Весь день думать, какой надеть фартук к твоему приходу домой?
