Мариам Юзефовская - Разлад
Ночью приснилось, что ослеп. Проснулся весь в поту. Этот ужас жил в нем с детства. Страх перед отцовой судьбой. Он вскочил. Рывком нажал на кнопку выключателя. Смотрел на лампу пристально. Долго. Яркая нить накала слепила глаза. «А ведь в самом деле слепец», –неожиданно промелькнула отчетливая мысль.
С утра поехал в больницу. Тетя Мария встретилась в коридоре. С жалостью покачала головой: «Недолго теперь протянет твоя мать. Считай, уже отмучилась. Если сердце крепкое, самое большее с неделю». «С неделю, – машинально прикинул Илья Ильич, входя к матери, – хорошо бы. Еще три дня от отпуска останется. Отосплюсь». И возненавидел себя за эти мысли. Проклял. Пожелал себе мучительной смерти. И заскулил. Завыл. Тонко. По-собачьи.
– Илья! Ты это? Поди сюда, – окликнула его мать. Взяла за руку. –Горюша ты мой! Не надо. Не плачь. Отжила, и хватит. Тяжело мне, сынок. Сколько же мучиться можно? Да и тебе жизнь заедаю.
«Не хочу жить, – вдруг отчетливо подумал Илья Ильич. Зачем мне это? Для кого? Не хочу! Скорей бы конец!»
Мать посмотрела на него: «Илья, ты что задумал? Ты эти мысли из головы выбрось. Слышишь? Кому же жить, как не тебе? Ведь чудом выходила. От голода, от войны уберегла. Нет, Илья, нужно жить. Знаю, тебе больно. Но это пройдет. Пройдет», – нараспев протянула она. Посмотрела каким-то отстраненным взглядом и сказала шепотом: – Только не нужно шуметь. Плакать. Тихо прожила и тихо умру.
Они долго молча смотрели друг на друга. Потом сказала невнятно. Еле слышно:
– Не жалею. Одно плохо. Все выкинут. Потопчут. Побросают.
– Ты о чем, мама?
– Я о нашем доме. Чужие люди будут все трогать. Рассматривать. После выкинут. Лучше раздай. Соседям. Знакомым. Слышишь? Пусть пользуются.
– Хорошо, мама. Раздам.
После обеда приехала теща. Красная. Еле дышит:
– Мороз-то какой! Тридцать пять! Слышал?
«Ну зачем ехала? – угрюмо подумал Илья Ильич. – Все равно мать никогда не любила. Только помыкала ею. Использовала».
– Как Полина? Бедная, бедная. Может, еще поправится? – В глазах слезы. Пригорюнилась.
«Ты-то вон здоровая! Ухоженная, – с ненавистью подумал он, – матери хоть пару лет твоей жизни. Как сыр в масле каталась, – а после одёрнул себя. – За что ты ее так? Она-то в чем виновата? Только в том, что сквозь пальцы ничего не пропускала. Все ведь само на нее всю жизнь валилось. Знай подхватывай. Даже нагибаться не нужно было. Тут ведь не каждый удержится. Поневоле решишь, что из другого теста сделан».
– Ильюшечка, ты Сашеньку вызвал? – спросила теща. При имени внука мать внезапно в себя пришла. До сих пор вроде в беспамятстве была. А тут глаза открыла. Взгляд осмысленный.
– Кто тут, Илья? Кто Сашу звал?
– Пустяки, мама. Спи. Отдыхай. – Повернул ее на другой бок. Уложил поудобнее. Она будто бы снова в забытье впала.
– Нет, Ильюшечка. Ты вызови. Отец велел вызвать. Говорит, полагается отпуск в таких случаях. Только справку нужно взять у врача, что мать при смерти.
– Илья, ты что скрываешь? Что случилось? – вдруг снова забеспокоилась мать. И откуда силы взялись? Приподнялась. Он ей скорей подушку подложил, чтоб не упала. – Что стряслось?
Илья Ильич посмотрел на тещу с яростью. Так и вытолкал бы взашей собственными руками. Она удивилась:
– Ильюшечка? Ты чего сердишься? Почему от матери скрываешь? Что же здесь плохого? – Наклонилась. Громко, как глухой, начала объяснять: – Хотим Сашеньку на неделю со службы отозвать. С вами повидаться, да и погуляет заодно.
Мать встревожилась: «Не хочу. Не надо. Пусть лучше меня такой не видит. Да и незачем ему зря сердце рвать». И будто опять в забытье впала. Илья Ильич начал тещу торопить: «Езжайте. Матери покой нужен».
– Правда, поеду. А то отец заругает, что долго. Ой, совсем забыла. Он сырников велел передать. Может, поест, когда проснется?
А мать уже неделю только воду пьет. Ничего есть не может.
– Не нужно. Не будет есть она.
– Может, ты съешь? Ведь живой человек. Есть-то надо.
– Не хочу. Езжайте поскорее. – С ненавистью в голосе.
– За что ты на меня так, Ильюшечка? – всхлипнула теща. – Я, если хочешь знать, завидую Полине. Завидую.
Счастливая твоя мать. Ведь ты ни на шаг от нее не отходишь. А если что со мной, то некому будет и воды подать. Что отец, что Ирина – только себя любят. Только себя и знают. Думаешь, я раньше была счастлива? Отец всю жизнь попрекал. А сейчас каждую копейку считает. Я ведь всю свою пенсию до рубля на хозяйство трачу. А он сто рублей всего дает. Крутись как хочешь. Остальное на сберкнижку кладет. Дело до того дошло, что стал разные вещи в комиссионку носить. Я несколько раз следила за ним. И все копит, копит.
У Ильи Ильича защемило сердце:
– Дать вам ключи? Поживете в Заречье. Отдохнете, денег дам немного. А?
Она вытерла глаза. Высморкалась. Тяжело вздохнула.
– Нет уж. Я с ним жизнь прожила. А уйду – живо кто- нибудь к рукам приберет. Охотницы всегда найдутся. Ты не смотри, что в годах. Видел, Вера у нас жила? Ведь так глазами и стреляла: «Антон Петрович, Антон Петрович!» Я молчала. Терпела. Но, видно, Б-г мою мольбу услышал. Отказали ей в прописке. Уж отец звонил, просил. Всех на ноги поставил. Отказали. Так не солоно нахлебавшись и уехала. У меня прямо гора с плеч свалилась. Представляешь, такую змею в своем доме пригреть? – Она тяжело вздохнула. Вытерла губы платочком. Пригорюнилась. – Отец сберкнижку свою под замком держит. Пока в Кукушкино был – обыскалась. После догадалась – в ящике стола прячет. Не раз уж просила: «Отец, положи ты на меня хоть сколько. Неровен час, что с тобой случится – и все. Пропала. В чем стою, с тем и останусь. Ни в какую. Отмалчивается. А уж как он завещание составил – то ли в мою пользу, то ли в Иринину – кто знает?
Илья Ильич пристально смотрел на беспрерывно шевелящиеся губы. На пухлый, в складочках, подбородок. «Как жизнь прожила? В зависти, в страхе, в злобе. Словно курица, только под себя гребла и гребла. А ведь из самых низов вышла. Другой власти, кроме Советской – ни сном, ни духом не ведала. От пяток до макушки – продукт нашей системы. И жизнь прожила вместе не с хапугой, не со спекулянтом, не с контрой какой-то, а с тем, кто эту власть вершил. Неужели за пятьдесят лет не разобрался? Нет. Видел. Мирился. Потому что в нем самом эта червоточина есть. Только глубоко внутри спрятана. Сразу и не заметишь. – И вдруг словно высветлилось: – И Ирина из этих».
– Езжайте, – хрипло, через силу сказал он.
Она засуетилась. Засобиралась. В дверях еще раз напомнила:
– Ильюшечка! Так ты Сашеньку вызови. Отец велел.
Илья Ильич вяло отмахнулся:
– Уже и без него сделано. Вызвал. Со дня на день жду.
Мать до вечера в себя не приходила. Он ее не тревожил. Только два раза пеленки менял. Да укол сделали. Часов в десять начала бормотать. Видно, сказать что-то силилась. Наконец открыла глаза. И проговорила так ясно. Отчетливо:
– Смотри, Илья. Антон Петрович добру не научит. Ты Сашу ему не отдавай. – И снова в забытьё.
День шел за днем. Палатный врач даже не заглядывала. А если и встречались случайно, кивала с виноватым видом. Спешила побыстрей пройти мимо. Со дня на день ждал Лилю. Отпуск был уже на исходе.
Третьего марта решил съездить на работу, оформить неделю за свой счет. И с Ириной договорился, что подежурит у матери. С утра как на иголках сидел. Ждал. Наконец пришла часам к одиннадцати:
– Где была? Чего так поздно? Заждался!
Начала что-то плести. Врать. Изворачиваться. Посмотрел на нее. Волосы уложены. На ногтях свежий лак.
– Среда сегодня, что ли?
Сам уже давно счет дням потерял. Она головой кивнула. «Тогда ясно. В парикмахерской была». Всегда по средам на себя красоту наводила.
– Халат-то белый не забыла?
– Ой, совсем из головы выскочило!
– Так какого черта! – выругался Илья Ильич. Но взял себя в руки. – На, держи мой.
– Нет, я такой не надену. Мятый весь. Как жеваный. И карман оторван.
– Да нету другого. Нету! А без халата не пропустят. – Насилу уломал. Привел к матери. Объяснил, что делать. Как поить. – Только ты никуда не отлучайся. Через три часа буду.
И с медсестрой договорился, что будет заглядывать.
Перед уходом поцеловал мать. Она будто в себя пришла.
– Уходишь?
– Я скоро, мама. Ты не бойся. Здесь Ирина с тобой.
Она строго посмотрела на него.
– Илья, двери не запирай. Сейчас придут.
– Мама, ты что? Какие двери? Кто придет?
А она уже опять забылась.
Поехал. Нигде ни на минуту не задержался. На обратном пути хотел было такси взять. Но поскупился. Теперь каждая копейка была на учете. Наконец добрался. Смотрит, Ирина в кресле в холле устроилась. Книжку читает.
– Почему здесь? – взорвался Илья Ильич. – Я где велел быть? Около матери!
– Чего кричишь? Постеснялся бы. Люди вокруг. Чего мне в духоте сидеть? Мать спит. Сторожить ее, что ли? Погляди на себя! Взмыленный весь!
