Мариам Юзефовская - Господи, подари нам завтра!

Мариам Юзефовская

Господи, подари нам завтра!

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я познакомилась с творчеством еврейской писательницы Мариам Юзефовской в 1994 году, когда в Москве появилась её книга «Дети победителей», и сразу была захвачена философской тенденцией, а также художественной силой образов и элегической интонацией.

Неизвестная, но зрелая писательница рассказывала о ситуации чужаков в тоталитарном обществе. Интересна была позиция автора – в империи зла каждый чувствовал себя чужим: евреи и французы на Украине, русские в Литве, немцы в Сибири. Почвой психологических конфликтов в произведениях Юзефовской стало вопиющее противоречие между официозным идеалом равенства всех народов и действительностью, где на каждом шагу демонстрировалась дискриминация.

«У нас все равны!» – кричит в антисемитской атмосфере 50-х годов оболваненная пропагандой девочка, героиня повести «Ришельевская, 12».

«Чем я хуже других?» – вопрошает герой повести «Пути неисповедимые». «Ты никогда не будешь среди этих людей своим. В тебе другая кровь», – пророчит ему мать. Минет большая часть жизни, и он поймет, что все попытки стать равноправным членом общества привели к разрушению его личности.

В 1993 году в журнале «Дружба народов» был опубликован рассказ «Камни» – мастерская работа по плотности сюжета и структуре. Это повествование о последнем еврее в маленьком польском городе. Всех развеял огненный вихрь войны и смерч эмиграции. Рассказ был переведен на немецкий язык и напечатан в Германии в журнале «Sinn und Form». Он особенно примечателен тем, что в нем сталкиваются два понимания долга перед своим народом: российской еврейки, не осознающей себя частью своей нации, и польского еврея, добровольно взвалившего на себя ответственность за память о своем народе, погибшем в этом городе в годы войны. Сюжет жестко ставит вопрос – волен ли человек выбирать свою принадлежность к той или иной нации? И не приведет ли обезличенность, проповедуемая космополитами, к бесприютности личности в этом мире.

В 1998 г. Юзефовская эмигрировала в США. Первые годы она не публиковалась. А в начале 2000-х вернулась к повествованию о своем народе. «Пути неисповедимые» – эпопея нескольких поколений еврейской семьи, охватывающая время от начала бурного 20 века до сегодняшних дней. Она разворачивается на фоне южного города с его бытом, двориками и запахом моря. И снова чувства бездомности, обездоленности и глухого протеста. Но уже пахнуло свободой и забрезжила надежда на другую жизнь.

В 2003 году в немецком альманахе «Bremishe Seiten» был опубликован рассказ «Господи, подари нам завтра», повествующий о жизни в гетто. Женщина, потерявшая свое дитя в облаве, спасает чужого ребенка. Рядом умирают от голода и болезней. Что ни день – расстрелянные и замученные. Но спасение хотя бы единственного существа – свидетельство жизнестойкости. «Мы живучи и неистребимы. Когда падаем – грязнее грязи, но когда возносимся, то хотим ухватить звезду с неба», – говорит один из героев повести «Пути неисповедимые».

Мариам Юзефовская не идеализирует свой народ. Она принимает его таким, каков он есть: с его запальчивостью и хвастливостью, самоотверженностью и стойкостью, с его въедливостью и прекраснодушием. Это её народ.

Рядом с Григорием Кановичем и Диной Рубиной Мариам Юзефовская занимает свое достойное место. Она одна из самых сильных современных авторов русско-еврейской литературы. В её творчестве живет еврейский мир.

Christina Parnell, экстраординари проф. Доктор Славистики Эрфуртского Университета, Германия Mariam Yuzefovskaya one of the powerful contemporary Russian-Jewish Writer. Her Works are of same value as the Works of such well-known writers as G. Kanovich and D. Rubina. In her Literary Production lives Jewish World.

ОТ ИЗДАТЕЛЯ

Книга Мариам Юзефовской произвела на меня сильное впечатление. Ее мысли и чувства совпали с тем, над чем я думаю каждый день.

Это, как принято выражаться в еврейской прессе, – размышления о национальной идентификации. А говоря более образно – поиск своей «экологической ниши» на планете Земля.

В предуведомлении к этой книге профессор славистики Кристина Парнелль замечает: «Почвой психологических конфликтов в произведениях Юзефовской стало вопиющее противоречие между официозным идеалом равенства всех народов и действительностью, где на каждом шагу демонстрировалась дискриминация»… Всё верно. Но хочется продолжить мысль и прямо задать важный вопрос: а что делать, если дискриминации нет? Должен ли человек считать национальность предрассудком? В частности, означает ли отсутствие в том или ином обществе антисемитизма возможность для еврея забыть, что он еврей, поставить это обстоятельство на третье, десятое, двадцатое место в иерархии своих жизненных ценностей?

Увы, не только в погибшей советской стране, но и в современном цивилизованном мире, когда в Москве, Риме или Афинах нас встречают совершенно одинаковые «Макдональдсы» и супермаркеты-близнецы, а ценность индивидуализма и абстрактных прав абстрактного человека возведена в степень истины, сомневаться в которой считается неприличным, этот вопрос стоит так остро, что нельзя не задать его. Человек имеет право на всё – даже изменить свой пол, а не то что имя, фамилию или национальность… Но не ведет ли это в тупик?

У нас все равны! – так считает не только «оболваненная пропагандой» девочка из повести «Ришельевская, 12», но и многие взрослые, современные и образованные люди, живущие в США, Европе, нынешней России… И часто никто не замечает, как происходит подмена понятий: слово «равны» с точки зрения каких-то земных, бытовых гражданских прав мы понимаем как «одинаковы», обезличены, лишены своей религии и памяти, оторваны от своего эгрегора, рода, а стало быть – ничем не защищены и абсолютно одиноки… «Волен ли человек выбирать свою принадлежность к той или иной нации?» – спрашивает Кристина Парнелль в своем предисловии. Мариам Юзефовская отвечает на этот вопрос недвусмысленно: нет. И не просто утверждает, но заствляет читателя самому придти к этому непростому выводу.

Конечно, книга Мариам Юзефовской, талантливого и глубокого писателя, не ограничивается одной указанной темой. Это рассказ о людях своего поколения, о себе… Это неоценимое свидетельство человека, жившего в непростое время в непростом государстве…

Мне кажется, что эта книга, выходящая в нашем международном издательстве, будет интересна и очень нужна не только евреям, но и всем, кто задумывается о своем месте в мире.

Эвелина Ракитская, член Союзов писателей Израиля и Москвы

ПУТИ НЕИСПОВЕДИМЫЕ

1.

Сапожника Бера Ямпольского знала вся округа. Дом, в котором он чуть ли не полвека занимал комнату с выходом на тротуар, был расположен на шумной улице. Жизнь здесь начиналась с рассветом и затихала ближе к полуночи. Улица пронзала окрестность, словно стрела. Её острие упиралось в сердце южного города – базар, а другой конец – в спуск, ведущий к морскому порту. Здесь, на маслянистых прибрежных волнах, покачивались лодки, а линию горизонта разрезали контуры кораблей. Цвет их сливался с пеной волн, бьющихся о волнорезы. И в ветреную погоду из порта в город, карабкаясь в гору, неслись запахи моря и водорослей.

– Ай, яй, яй! Какое я упускаю место! Отдаю комнату просто за бесценок. Это ваш фарт, – приговаривал дряхлый шапочник, дрожащей рукой пересчитывая золотые монеты царской чеканки, которые получил в уплату за комнату от еще молодого тогда Бера, – сколько сейчас набежало сюда людей с узлами!

Бер сам понимал, что ему неслыханно повезло. В ту пору местечки двинулись в путь, спасаясь от погромов и круговерти революции, бросая на произвол судьбы дома и хозяйства. В его родной Каменке на пепелищах остались лишь немощные и больные.

– Может, набавите? – шапочник глянул на тощие котомки, на две рыжие детские головенки, с любопытством выглядывающие изза юбки молодой широколицей женщины с ребенком на руках, большая клетчатая шаль, в которую была закутана, уже не могла скрыть ее выпирающего живота, и вздохнул, – пусть будет по-вашему. Я вижу, ждете ещё прибавления. Семейка у вас, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Но здесь, с вашим ремеслом, вы всегда заработаете на кусок хлеба. Сапоги – это не шапка, которую можно носить всю жизнь, а потом еще передать по наследству. Правда, новая власть – как кот в мешке. Неизвестно, что такое и с чем его едят. Но бедный человек живет надеждой. В добрый час, – и шапочник растроганно прослезился.

Нельзя сказать, чтобы час был добрый. Времена стояли лихие.

Советская власть, крепчая, не обходила стороной и Бера. Его не раз пытались склонить к работе на фабрике. Но он угрюмо и стойко отбивался, прикрываясь порядком обветшавшей от времени бумагой, где выцветшими чернилами с витиеватыми писарскими завитушками и округлыми ятями было написано, что Берка Ямпольский, рядовой такого-то полка, раненый в битве под Львовом и представленный за свое геройство к Георгиевскому кресту, освобождается от армейской службы подчистую по причине утраты здоровья. Иногда в качестве доказательства Бер задирал рубаху. И тогда обнажалась сильная мускулистая грудь, густо поросшая черным курчавым волосом. Под левой ключицей поросль внезапно обрывалась, открывая глубокую впадину шрама. Но скорее всего советскую власть впечатляли не справка и не следы боевого крещения, а нечто более существенное: пара хромовых голенищ, кожаные подмётки или просто бесплатно поставленная латка на прохудившемся сапоге.