Аманда Филипаччи - Обнаженные мужчины

– Ты не собираешься меня записывать, не так ли?

– Нет. Скажи мне.

– Я не знаю, мне просто грустно.

– Должна же быть причина.

– Мне бы хотелось, чтобы у меня был отец, который носил бы одежду.

– Что же, в конце концов, ты хочешь этим сказать?

– Я хочу кого-нибудь, кто был бы большую часть времени одет. Все мужчины, которые сюда приходят, милы, но они не похожи на нормальных отцов. У всех моих друзей отцы, которые всегда одеты. Мои друзья никогда не видели своих отцов без нижней одежды – кроме одной девочки, и то это произошло случайно, так как ни одна ванная комната в ее доме не запирается.

Щелчок.

– Нет, не записывай меня.

– Нет, мне нужно, чтобы это было на пленке. Это ужасно. Повтори то, что ты только что сказала.

– Что значит «ужасно»? Ты всегда говорила, что я должна быть свободной в этом смысле.

– Я знаю, я не имею в виду «ужасно». Я хочу сказать – «невероятно». Удивительно. Приводит в замешательство. Тревожит. Действует на нервы. Повтори то, что ты сказала.

– Я должна?

– Обязательно.

– Меня влечет к Джереми.

Я удивлен, но стараюсь, чтобы лицо мое оставалось бесстрастным, дабы не выказать своего интереса к этой новой теме беседы.

– Влечет?

– Да.

– Что ты имеешь в виду, говоря «влечет»?

– Я хочу делать это с ним.

– Делать что?

– Спать.

– Ты знаешь, что это означает?

– Секс.

– А ты знаешь, что означает это?

– Да.

– Ты уверена? Ты узнала это не от меня. Наверно, ты узнала это из телепередач или от друзей, верно?

– Да. И из книг.

– Ты уверена, что вкладываешь правильный смысл?

– Да, могу поручиться.

– И тебя интересует Джереми.

– Да.

– Ты планируешь что-то сделать в связи с этим?

– Да. Мне бы хотелось поехать с ним в Диснейленд.

– Вот как.

– Ты позволишь мне поехать?

– Не думаю.

– Ты должна. Днем, когда ты охотишься на своих М.О.И., наш привратник охотно провел бы со мной время в своей каморке, но он агрессивен и слишком груб. Есть еще и мой учитель физкультуры в школе, педофил. Он обожает меня, и у нас масса свободного времени после занятий, но он, наверно, чокнутый и опасен.

– Не нужно недооценивать мой интеллект.

– Ты же знаешь, что я дурачусь. Но я действительно хочу, чтобы ты задумалась.

Щелчок.

– Кем, ты сказала, ты хочешь быть, когда вырастешь?

– Редактором, проверяющим факты.

Щелчок.

– Мне кажется, я сожалею об этом, – говорит Сара. Голос у нее приглушенный. До меня доходит: это значит, что магнитофон спрятан.

– Почему?

– Потому что, вероятно, теперь он не захочет со мной дружить.

– Ты же знала, что так может случиться.

– Я знаю, но я не думала, что это меня расстроит. Теперь мне бы хотелось, чтобы он остался моим другом.

– Возможно, тебе это не удастся.

– Совсем не факт.

– Я знаю. Ты не влюблена в него, не так ли? – спрашивает Генриетта.

– Не настолько. Хотя я хочу, чтобы мы остались любовниками. Но я уверена, что он никогда не захочет.

– Думаю, ты права.

– На него слишком влияет то, что думают другие.

Щелчок.

– Как вы долго! Есть надежда? – спрашивает Генриетта.

– Нет. – Это мой голос.

– Вот видите, я это знала.

– Да, я помню.

Она плачет.

– Ну что же, приезжайте домой. Уже поздно.

Молчание.

– Хорошо? – говорит она. – Пожалуйста, вы можете сейчас привезти Сару домой?

– Нет. – отвечает мой голос.

– Почему нет?

– Вам нужно включить ваш магнитофон.

– Он уже включен.

– Вы должны приехать в больницу. Произошел несчастный случай. С Сарой.

– С ней все в порядке?

– Нет. – Пауза. – Ее сбила машина, и она мгновенно умерла.

Она кричит долго и протяжно.

У той Генриетты, которая сейчас передо мной, глаза закрыты, но она не спит. Рука ее все еще в коробке, и она гладит косы. Я закрываю лицо руками.

Часом позже мне удается убедить ее прогуляться. Мы медленно идем и молчим. Мне также удается уговорить ее съесть половину марципанового гриба. Мы не уходим далеко от дома, но проходит час, прежде чем мы возвращаемся домой.

Мы идем в нашу комнату и видим попугая, покрытого длинными золотыми нитями.

– Я умирающая особа, – говорит попутай.

Я замечаю на полу, в углу комнаты, белый бант, и понимаю, что попугай нашел косы Сары, растерзал их и запутался в ее волосах. Генриетта наклоняется над ним, дотрагивается до этих нитей и спрашивает:

– Что это такое?

Я не отвечаю, не отрывая взгляда от белого банта.

– Джереми! Как вы думаете, в чем это он?

Я поднимаю белый бант, нахожу коробку и начинаю тщательно обирать волосы с попугая и складывать в коробку.

Генриетта прикрывает глаза рукой, когда понимает, потом подходит к птице и начинает сильно ее бить. Она наносит удары по телу и по крыльям. Я боюсь, что она серьезно его поранит, поэтому оттаскиваю ее.

– Он дерьмо! – орет она на меня.

Попугай лежит на полу, не шевелясь. Он дрожит, клюв у него открыт, черный язык чуть движется вперед и назад, словно он тяжело дышит. Волосы Сары попали ему в рот. Я осторожно дотрагиваюсь до него. Он вздрагивает. Кажется, он не пострадал, просто в шоке.

– Вам не следует срывать на нем злость, как будто он виноват в ее смерти, – говорю я Генриетте. – Когда он увидел косы Сары, то, вероятно, подумал, что нашел ее.

В тот же день, позже, Генриетта говорит мне:

– Кто-то же виноват в ее смерти. Я не могу жить с мыслью, что женщина, которая убила мою дочь, живет в том же мире, что и я, и что я просто буду продолжать жить в одном с ней мире, не зная ее и не зная, что она за человек. Я буду чувствовать себя более удовлетворенной, если узнаю ее. Я хочу с ней встретиться.

– Не ввязывайтесь в это, – советую я. – Одно может потянуть за собой другое.

– Я знаю, о чем вы думаете, но, по-моему, вы неправы.

– Вы можете ее возненавидеть и захотите причинить ей вред.

– Я знала, что вы думаете именно об этом. И говоря «причинить вред» вы подразумеваете, что я даже могу ее убить.

– Это могло бы произойти.

– Мне так не кажется.

– Возможно, она не захочет с вами встретиться.

– Если бы родители девочки, которую вы переехали, сказали бы, что хотят с вами встретиться в общественном месте, вы бы могли отказаться?

Я размышляю с минуту.

– Большинство людей отказалось бы, потому что ничего удивительного, если бы единственным желанием, оставшимся у родителей, было бы убить человека, который переехал их дочь.

Генриетта решает в любом случае позвонить Джули Карсон – женщине в желтом автомобиле. Она настраивает свой магнитофон. И говорит, чтобы я слушал разговор по параллельному аппарату. Женщина подходит после четвертого звонка. Я удивлен, что сразу же узнал ее голос.

– Это Джули Карсон? – спрашивает Генриетта.

– Да.

– Я мать девочки, которую вы убили.

(Выражаться напрямую, почему бы и нет.)

– О! – произносит женщина.

– Я очень много о вас думаю, и было бы весьма полезно для моей скорби, если бы я могла с вами встретиться. Просто поболтать и немного узнать вас.

(Полезно для моей скорби?)

Долгое молчание.

– Я не знаю, что сказать.

– Пожалуйста, скажите «да». Это помогло бы мне в горе.

(Это помогло бы мне в горе.)

– Не думаю, что смогу с вами встретиться, – говорит женщина. – Мне бы хотелось помочь вам чем угодно, но я не могу встретиться с вами лично. Уверена, что вы понимаете.

– Почему? Вы имеете в виду – по соображениям безопасности?

– Да.

– Вы думаете, я бы вас убила?

(Говорить напрямик, почему бы и нет.)

– Я не знаю.

– Ваш адрес есть в телефонной книге. Если я захочу, то могу просто подождать вас на улице, возле вашего дома. Так что какая разница?

(Вот так, подключить все свое обаяние.)

– Именно так вы и поступите?

Генриетта медлит с минуту перед тем, как ответить.

– Нет. Просто я вам показываю, что не имеет смысла избегать личной встречи со мной.

(Такая уязвимость наверняка сработает.)

– Мне бы действительно не хотелось. Кроме того, я болею с тех пор, как произошел несчастный случай. Не могу выйти из дому. Пожалуйста, попытайтесь понять.

– Может быть, я бы могла навестить вас дома, так что вам не пришлось бы выходить?

(Ну тут уж ей не отвертеться.)

– Нет.

– Вы не очень-то стремитесь исправить зло, которое причинили.

– Это был несчастный случай.

– Я это очень хорошо знаю. Но, судя по всему, вы ничуть не заинтересованы в том, чтобы помочь мне почувствовать себя лучше. По логике вещей, вам бы надо опасаться меня рассердить, потому что тогда вам могла бы грозить опасность.

– Именно так обстоят дела?

– Я действительно опечалена и сердита, но вам не грозит опасность.

– Пожалуйста, поймите меня.

– Я не хочу, – говорит Генриетта.

– Но вы же понимаете, не так ли?