Эрик Бутаков - Одиннадцать
– Во! Це дело! – Ефим поднялся. – Маша, ты не против, спать в одном шалаше с двумя «милыми»?
Маша улыбнулась:
– Нет!
– Во, и это дело! Расстелем одно одеяло по низу, другим накроемся. Извини, дорогая, но мы тебя положим посередине. Твои вещи уже, наверное, высохли – можешь надевать, но кофту и носки оставь себе на ночь. Приставать не будем – слово моряка! – Ефим развел руками и уже серьезно добавил: – Посередине теплее, а ты за эти ночи промерзла…. наверное. Ничего?
– Ничего, конечно. Спасибо. Я и не думала… думать, – Маша поднялась, потянулась за вещами, стараясь не наступать на землю в носках.
Володя подал ей её вещи.
Парни оба отвернулись.
– Ты когда моряком-то стать успел? – спросил Вова.
– Сегодня! – ответил Ефим.
– Я тоже! – подумав, сказал Вова.
– Серьезно?
– Я, правда, первый раз на байдарке плыл!
– Ну, ты даешь! – Ефим сжал губы и покачал головой. – А на меня орал: «Не вертись, перевернёмся!»
– Я от страха.
– От чего?
– От страха!
Ефим засмеялся:
– Всем бы так бояться! Шёл! Настоящие моряки говорят «шел», а не «плыл»!
– Ну, шел…
– Я готова! – сообщила Маша.
В отблесках костра её ножки казались….
Всё! Спать!
Испытание Второе
(опять встреча)
– Ну, как она? – Ефим уже раздувал костер, когда Вова тихонько выполз из шалаша.
– Спит, бедолага, – Вова был в безрукавке, поверх рубахи и в плаще.
– Не замерз?
– Кто? Я? – Вова пожал плечами. – Маленко. А ты?
– Я тоже немного.
Предыдущие ночи они надевали и свитера, и безрукавки, и плащи, чтобы не замерзнуть. Сегодня ночью им пришлось поделиться с девочкой, поэтому они сами немного прозябли. Но костер затрещал, и жить стало веселее.
– Она всю ночь дрожала, – сказал Ефим.
– Да, я знаю – почти не спал. Это она ещё молодец – после четырех ночей в тайге и не заболела, и… с ума не свихнулась.
Ефим, соглашаясь, покачал головой.
– Как ты думаешь, как она ночевала эти ночи?
– Вот она проснется, ты у неё и спросишь, – сказал Вова, натягивая ичиги.
– Не понял! А ты куда?
Вова разминал мышцы, поворачиваясь влево-вправо, делая наклоны вперед и круговые движения руками.
– Пойду, на горку залезу, посмотрю что там, – Вова показал пальцем в чащу, точнее, куда-то за неё. – Думаю, с горы видно будет… По крайней мере, должно.
– Чай-то попей.
– Приду – попью. Ждать неохота, пока согреется. В гору пойду – и так согреюсь. Я махом.
Вова взял копье.
– Прихвачу на всякий пожарный.
– Конечно, – Ефим протянул бурдюк и холодный кусок мяса.
Мясо Володя взял, а по поводу бурдюка заметил:
– На хрена он мне? В гору тащить? Я по берегу пойду – может, что увижу.
– Ладно, – согласился Ефим и положил бурдюк на место. – Нож возьми.
– Само собой! Часы я тоже возьму, хорошо?
– Конечно.
– Засеку, сколько идти до горы… сейчас, почти, полседьмого – двадцать семь минут, – Вова грыз мясо. – Ну, я пошел.
– Давай.
Ефим проводил его до берега и посмотрел, что за дорога предстоит Володе.
Нормальная предстояла дорога. Правда, километра два до горы – не меньше. А потом ещё и в гору… «Ну, так-то правильно, – подумал Ефим. – Дорогу надо разведать. Я бы тоже пошел… Да вот Машка, если одна проснется – испугается».
И Ефим вернулся к костру.
Машка, как её назвал Ефим, вылезла из шалаша, стоило ему вернуться. Почти, тут же!
– Чего не спишь? – спросил Ефим.
– Писать хочу, – созналась Машка, даже не опустив глаза.
– А-а! – Ефиму и то стало неловко.
– Где можно?
– А хоть где, лишь бы не у шалаша.
– Угу, – Машка пошла к реке, за кустики.
Ефим выдохнул:
– Детская непосредственность.
– Что? – не расслышала Маша и оглянулась.
– Ничего – я сам с собой разговариваю.
– А-а, – она скрылась за кустами.
«Обостренный слух после четырех суток в тайге! – решил Ефим. – Это нормально!»
Чего-то Машка долго не возвращалась. Очень долго. Уже можно всяко сходить.
– Мань! – крикнул Ефим. – Всё нормально?! Ты где, я извиняюсь!
Ответа не последовало.
– Ма-ань! Слышь, не?!
– Я здесь! – послышался ответ, но в нем явно проступали бульканья слез.
– Что ещё случилось? – Ефим встал и пошел к берегу. – Я иду! Ты всё?
– Я здесь! – Машка, действительно рыдала.
Она сидела на корточках возле байдарки, гладила её и ревела.
– Ну-ну-ну, – поспешил к ней Ефим. – Не надо. Пожалуйста.
Он присел рядом и взял её руку, которой она гладила лодку, в свои ладони.
Она упала к нему на плечо и зарыдала.
От неожиданности Ефим повалился задницей на землю.
– Осторожней, родная – расшибемся.
Маша не обратила внимания на его слова, а только обняла его за шею руками и ревела ему в плечо.
Ефим сделал небольшую паузу. Потом, не торопясь, отцепил её руку от своей шеи, отодвинул немного Машку от себя, посмотрел ей в глаза, вытер слезинки на щеке, и ласково спросил:
– Ну, чего ты? Чего? Всё… в общем, всё пока ладненько, Маша. Понимаешь? Не реви, пожалуйста.
Маша приподнялась и села на борт лодки, вытирая щеки.
– Хорошо… я постараюсь.
– Ну и хорошо, – Ефим тоже поднялся. – Давай, сестренка, умоемся,… и жизнь сразу станет… лучше. Ты умывалась?
– Нет.
– Так давай умоемся.
– Давайте.
Ефим ухмыльнулся:
– «Давайте»!
Он стянул кофту вместе с рубахой, сразу став «с голым торсом» и в одном нательном крестике на шее.
– Сейчас освежимся!
Ефим наклонился к реке и стал плескать воду себе на лицо и грудь, протирая под мышками и шею. Всё это сопровождалось фырканьем и звуками: «У-а!». Потом он провел ладонями, полными воды, по коротко остриженной голове и резко поднялся.
– О, ништяк!.. Как говорится, кайф! – тут же добавил он.
Маша улыбнулась.
– Ну? Чего ждешь?
– А мыло есть?
– Мыла, к сожалению, нету!
– Ну, ладно.
Маша вдруг тоже стала снимать безрукавку, свитер и, подняв руки вверх, сняла через голову майку. Осталась тоже «с голым торсом». Хотя в её случае… это торсом не назовешь. Крестика, как заметил Ефим, у неё не было.
Ефим машинально отвел глаза.
– Я, имел виду, лицо сполоснуть, – сказал он, медленно поднимая глаза. – Замерзнешь.
– Не замерзну, – Машка присела к воде и стала одной рукой плескать на себя водичку. – Холодная…
– А то! Горная ведь! – Ефим вытирался рубахой, наблюдая, как откровенно, не стесняясь, моется девочка.
А девочка в дневном свете была куда как лучше, чем вчера – уставшая и заморенная. Девочка была довольно высокая – метр семьдесят – не меньше, фигурка, как на картинке, животик подтянут, ну, и естественно, груди – не большие, но симпатичные. Вчера ночью, когда она переодевалась он видел, что и где надо у неё аккуратно подстрижено. «Девочка ухаживает за собой, – подумал Ефим, – где-то, видно, ещё и тренируется – не жирная!»
Маша поднялась.
– А чем можно вытереться?
Ефим протянул ей свою рубаху:
– Только этим,… если не брезгуешь?
– Нет, конечно! – Маша взяла рубаху и принялась тщательно вытирать свое тело выше пояса.
– Мань, – обратился Ефим, – ты меня совсем не стесняешься.
От этого вопроса Мань автоматически прикрылась его рубахой.
– А надо?
– Не знаю, сама-то как?
– Я – не стесняюсь… Если Вас стесняет, то я могу…
– Ничего-ничего, – спохватился Ефим, – главное, что ты – не стесняешься… А я… Нам… Короче, Маша, делай, как считаешь нужным.
– Ой, смотрите, кто-то идет! – Машка подскочила к Ефиму и прижалась к нему. – Человек!
– Это – Вова, – сказал Ефим, морщась. (Машка была холодная, но то, что прижалась, было… Короче, Ефим поморщился… почему-то.)
– А куда это он?
– На гору пошел, дорогу посмотреть, – Ефим аккуратно, чтобы не обидеть, отодвинул Машку. – Кто знает, что нас ждет впереди?!
Маша спохватилась, поняла, что как-то не очень прижалась и отошла на шаг:
– Извиняюсь… Я автоматически… Думала,… – и она всхлипнула.
– Тихо-тихо-тихо! – остановил её Ефим. – Не начинай!
Она в ответ только мотнула головой, молча натянула майку, кофту и безрукавку.
Ефим надел свою сырую рубаху, а свитер закинул на плечо:
– Пойдем к костру?
– Да, – согласилась Маша.
– Чайковского?
– Что?
– Чаю, говорю?
– Да… Хорошо бы.
– И покушать не мешало бы тебе? Правда?
Маша улыбнулась, стесняясь.
– Не мешало бы… очень охота.
– Нормалёк, сестренка, – Ефим по-братски, но не сильно, хлопнул её по плечу. – Не грусти!
Она улыбнулась и легонько ткнула его кулачком в ответ:
– Не буду… брат, – и засмеялась.
– Во! Эт – другое дело, Маня! Молоток! Пошли!
Пока Володя бродил в гору, Машка поела и снова уснула. Ефим укутал её, как следует (по-братски), достал шило, и пошел к реке, к лодке.
На носу байдарки он нацарапал:
«Эта лодка принадлежит Алексею (потом он сделал пропуск, чтобы, когда проснется Машка, узнать фамилию и отчество). Сам Алексей похоронен километрах в 5–7 выше по течению (задрал медведь). Его подруга Маша (здесь тоже пропуск для фамилии и отчества) жива. Она с нами. Нас двое и она. Мы ушли строго на Юг! Километров через триста будет наша база. Часы Алексея у нас. Алексей живет: (он опять оставил место для адреса), а Маша: (и здесь пропуск)».
