Валерий Зеленогорский - Байки грустного пони (сборник)
Полет шмеля
Писатель проснулся рано, в голове шумело, к этому прибавилась досада за вчерашний вечер, проведенный в клубе-казино, где он развлекал игроков в VIP-зале.
Бред произошедшего состоял в том, что там собирались самые азартные люди и, кроме игры, их не интересовало ничего; даже девушки, сидящие в баре, до конца игры не позволяли себе подходить к игрокам, а тут писатель! Ну известный, ну из телевизора! Да хоть Достоевский! Никто не нужен, кроме фарта.
Арт-директор, старый товарищ, звонил много раз, зазывал писателя: «Приди, выступи, тебя ждут». Да и гонорар в тысячу долларов обещал за полчаса. Писатель жопой чувствовал, что идти не надо, но советское воспитание и желание помочь старому товарищу, служившему в казино затейником, преодолеть не смог, согласился на свою голову. Так думал ранним утром известный писатель, потерявший свое лицо в прошлую ночь.
Звали в одиннадцать вечера. Писатель уже поужинал, захотел спать под шелест «Новостей», где целый день показывали сюжет о школьниках, убивших двух бомжей и собаку из экологических соображений, — мальчики хлопали глазами, не понимая, за что их ругают.
Писатель, возмущенный новостью, хотел ринуться к столу и написать статью «Не могу молчать», но снизу позвонили, что приехал «Мерседес» из казино, и пыл его растаял на кожаном диване «шестисотого», мягко летящего мимо еще живых соотечественников и их детей. В окне машины мир не казался таким отвратительным, а даже наоборот.
В сияющий огнями дворец приехали быстро, писатель прошел в VIP-зал, где его ждал управляющий казино и старый друг, поседевший и сгорбленный, но в золотой ливрее, — он был похож на старого слугу из плохого фильма о жизни знати. Бывший режиссер и неплохой актер, он служил, как старая канарейка в богатом доме: выбросить нельзя, но и слушать невозможно.
Оглядевшись, писатель попытался понять, кто его слушатели. Он увидел людей, чьи взгляды были устремлены на столы, где они вертели своей судьбой, не удостоив его даже взглядом.
Друг, заметив его смущение, сказал, чтобы он не беспокоился: встреча будет в ресторане и они придут туда с огромным удовольствием. Писатель, как человек внимательный, подумал, что для того, чтобы доставить удовольствие этим людям, он должен превратиться в шарик и скакать по колесу, попадая в их загаданные цифры. Шариком он быть не хотел и пошел в ресторан готовиться к встрече с читателями.
Из читателей его узнала официантка, подрабатывающая ночами за хорошие чаевые. Будущий филолог, она поняла, что чаевые от него не получишь, метнулась к группе китайцев, входящих в ресторан, и потеряла интерес к его творчеству и личности — она подумала: «Чудеса, завтра расскажу на курсе, никто не поверит!» Пока объявляли по радио о встрече с ним, они пили чай со старым товарищем и тот рассказывал, что у него все хорошо — он все равно не спит, а здесь он среди людей, его здесь все уважают и даже дают бесплатно есть фрукты, но жаль — домой брать нельзя.
Читатели собирались медленно. Кроме китайцев, вошли три девушки из группы поддержки мужского достоинства, пять танцоров из шоу, выступающих после него, и две ростовые куклы в костюмах доллара в цилиндрах, и все. Что говорить этим людям, писатель не знал, но отступать было некуда.
Он вспомнил случай, когда ему вручали крупную премию от мецената, известного своей креативностью. Меценат придумал в церемонии вручения своей премии, чтобы писателя, награждавшего его фаворитку-поэтессу, вынесли в гробу, как у Пушкина: «И, в гроб сходя, благословил». Писатель лежать в гробу отказывался, но за пять тысяч долларов согласился, что его вынесут сидя. Его вынесли и поставили на пол, он выпорхнул из гроба и вручил. Вышло смешно, но, слава богу, это в трансляцию не попало. Также не попал в трансляцию номер, придуманный меценатом, когда в момент выступления известного скрипача меценат подготовил сюрприз: он заказал в Японии радиоуправляемого шмеля за 25 тысяч долларов и запустил его во время финальной пьесы. «Полет шмеля!» Зал взревел от восторга, а скрипач чуть не сошел с ума и перестал выступать в Москве.
Писателю захотелось превратиться в шмеля и улететь домой, но его уже представили, и он подошел к микрофону. Жидкие аплодисменты проституток заставили китайцев прекратить есть. Они ничего не понимали, но уважение оказали. Писатель пожалел в тот момент, что не написал о Мао. Он начал говорить о своих пудовых романах, об империях и тиранах, голос его взлетал и парил. Услышав знакомый по телевизору голос, в зал заглянули два горячих парня и стали фотографировать его на телефон, чтобы завтра похвастаться на рынке. Лучше всех слушали китайцы и одна ростовая кукла, в глубине которой оказался настоящий ценитель писательского дара: чтобы лучше слышать, он снял с головы часть костюма, и писатель увидел глаза, вдохновленные его речью. Он вспомнил, как великий режиссер говорил ему: «Если в зале есть хотя бы один человек, который вас слышит, значит, вы уже не зря вышли на сцену». «Старый мудак, — подумал писатель, — чувствую себя босиком на асфальте в слякоть».
Глаза куклы пропали, когда управляющий казино сделал ей замечание, велев поправить костюм.
– Ты на работе, сынок, давай встречай гостей, — сказал он, показывая на публику, собирающуюся на розыгрыш лотереи, где их ждала машина, которую всегда выигрывает родственник акционеров.
После цитаты из романа о Наполеоне фотограф, нанятый казино для снимков в галерею почетных гостей, спросил его о его жене, с которой он не жил уже лет сорок. Выступление завершилось, и началась лотерея. Ведущий, как попугай, выкрикивал номера билетов, выигравших призы, люди выходили, им хлопали, а писатель, узнав, что там десятки тысяч, загрустил окончательно — собственный гонорар показался ему жалким, и он почувствовал себя маленьким на фоне этого блеска и гибельного веселья.
Старый друг поблагодарил, предложил поужинать и выпить коньяку за две тысячи бокал, но писатель пить не стал, проклиная себя за неумение отказывать, за стыд, который он испытал.
Он вернулся домой, налил себе водки, выпил, закусил «Докторской» колбасой с майонезом, потом выпил еще и пошел спать. Во сне к нему пришли Сталин, Наполеон и Бисмарк и смотрели на своего автора жестко и безжалостно, в их глазах он читал немой укор.
Он терпеть не стал, пробормотал:
– Идите на хер, тираны! — Повернулся на бок и захрапел.
Последняя гастроль
Я помню случай, когда заказали кучу артистов на день рождения хозяйского лабрадора. Он лежал возле сцены, и ведущий, заслуженный артист, обращался к нему с тостами, а артисты пели и поздравляли собаку, как спонсоров на «Песне года».
На фоне этого разгула и культурного роста населения в конце 90-х пришел однажды человек из провинции, он занимался строительством, что-то заработал и по рекомендации местных аналитиков, пораженный доходами западных звезд, решил направить свои инвестиции в шоу-бизнес.
Он пришел и сказал, что хочет фестиваль в своем городе, мечтает удивить республику и получить у местного руководства лицензию на продажу стратегического сырья, производимого в закрытом городе.
Он был молод, кудряв, и деньги, упавшие с неба, жгли ему ляжку. Он решил, и мы ему обещали звездную феерию с фонтанами и водопадами.
Удивлять закрытый город, в котором до этого, кроме Ольги Воронец в 64-м году, из звезд не выступал никто, оказалось несложно.
Предложили три ключевых компонента шоу: певицу Сабрину, основным достоинством которой была немаленькая грудь, ананасы на банкет, которые в этом городе пробовал только мэр, и на десерт стриптиз — как достижение свободы и демократии.
К этим трем хитам прилагалась стая новых звезд, от Сергея Крылова до Азизы.
Заказчик платил за декорации и технику и скучнел день за днем: деньги у него заканчивались, он заложил две оставшиеся квартиры и автосалон, надеясь на чудо.
Приплел день фестиваля, с утра на стадионе пели звезды пожиже, основной удар был назначен на вечер, во Дворце спорта, заказчик ожидал звездного часа.
Стриптизерша, выписанная нами из клуба «Арлекино», приехала на день раньше, понравилась нашему спонсору, он повысил ее статус и сделал наложницей до приезда Сабрины, которую он тоже желал — даже выучил для этого несколько фраз, чтобы быть на уровне.
Уровень его упал в тот момент, когда он не смог оплатить банкет и гонорар артистов, все имущество в залоге, но «шоу должно продолжаться», как пел его любимый Фредди.
Я позвонил жене в Москву, приказал выехать в город-праздник с деньгами на ночном поезде. Купюры тогда ходили мелкие — трешки, пятерки, десятки, баул оказался объемистым, в купе жена легла на него, охраняя наличность.
На противоположной полке лежал мужчина, из тех, кто в любой поездке мечтает кого-нибудь оприходовать. Жена моя после Сочи выглядела соблазнительно, и охотник с верхней полки пошел на контакт. Но она в ту ночь была инкассатором, и мужчина, получив отпор по линии физической близости, стал заниматься эксгибиционизмом, переходящим в онанизм.
