Михаил Сергеев - Последняя женщина
Считая лучшим, соглашаясь с правомерностью такого существования, ты ставишь новые цели в их жизни. Ты что же, думаешь, более гуманно не выходить на улицу, а выезжать, чтобы не видеть всего этого? Отдавать приказы, а не исполнять, чтобы вращаться в искусственно созданном обществе таких же избранных? Так это уже есть. Так живут в Беверли-Хиллз, да и, пожалуй, по всему миру. Сегодня ты не видишь попрошайку, завтра жестокое убийство, а потом спокойно спишь, не видя истязаний миллионов? Что-то новое в добродетели!
— Я не могу сказать, почему! Почему мгновенная и несвоевременная смерть хуже. Может быть, сейчас, может быть, пока. Все во мне протестует против так ого финала. Не таким он должен быть.
— Так подумай, как было бы правильно. Может, я именно так и сделаю? И ты станешь соучастником конца. Впрочем, я сам могу предложить тебе варианты. Давай сделаем их конец радостным! Например, во всеобщем веселье. Я это могу устроить.
— Нет! — Лера ужаснулась от одной мысли стать соучастником. Она не была к этому готова. Какая разница, в каком состоянии находится человек, если смерть мгновенна! — Это же так ясно, — добавила она.
— Вот видишь! Я уже сделал им подарок! Ты сама поняла это. Согласись, я мог бы устроить по-другому. Так что намерения у меня самые гуманные. Человек может написать только одну книгу. Поставить только один спектакль. Лишь умирать человек может многократно. Пойми же, нет никакой разницы между фильмом, убивающим нравственность, и фильмом, убаюкивающим ее, например комедией. Так что я против роспуска режиссеров по домам. Где же я ухахатываться буду? Да и прожить человек должен только свою жизнь, а шалуны актеры, запускающие в свою душу вымышленный образ и чужие страсти, совершают прямо-таки духовный подвиг! Не каждый пойдет на такое. Ведь ежедневные попытки расставания со своей личностью — суть предательство души. И чем талантливее человек, тем дальше от себя, от своей личности уходит он. А если еще и страстно желает ощутить чудо, сладостное мгновение взлета, я подвожу его к самой границе, к самому краю этой бездны и часто, очень часто он с восторгом делает шаг вперед. Уже сам! Никогда я не оставляю такие желания без ответа. Нет, актеры — мой ударный отряд и получают сполна. Вот где настоящие трагедии! Вот театр! А вы — Шекспир! Шекспир!
Прекратить его муки — не высшая ли цель гуманизма?
— Только одну книгу, — медленно прошептала Лера, осознавая услышанное.
— К примеру, "Русский ответ бразильскому раздражению Смирновой", — перебил он.
— Да, но финал! — словно очнувшись, воскликнула она. — Совершенно иной!
— Меняет все! — с воодушевлением поддержал ее визави и уже спокойнее продолжил: — То, чем восхищается большинство, не всегда достойно восхищения. И наоборот. А для большинства все решает мнение кумиров. И не согласные — изгои. Запомни: важно лишь твое чувство. Твоя правда. Помнишь портрет евангелиста Луки?
— А предлагают твою ложь, — задумчиво, словно не слыша последних слов, произнесла Лера. — Ею тоже можно пользоваться. Удобнее.
— И никаких нервных срывов. Какова польза! Восхитись!
— Но комедии… мне кажется, человека отвлекать необходимо. Иначе он просто раньше умрет. Или сойдет с ума. Он настолько инфицирован злом, что нужен спасательный круг. Слишком глубоко зло проникло в его душу.
— Верно! Слишком много на руках крови братьев. По ночам даже можно увидеть в окнах вспыхивающие огоньки — Каины сгорают от ненависти. Но нужен ли такой круг, и вообще, нужно ли ему жить — так, как он живет сейчас. Нет! Прекратить, прекратить! Запомни, человек умирает всегда вовремя. Жизнь одинакова. Как начало и конец. А разные судьбы — лишь иллюзия разнообразия, так же как надежда изменить себя к лучшему. Это я расставляю ему ловушку.
— Но для чего? Разве это правильно?
— Ну… я неудачно выразился. Конечно же, это не ловушка, я бросаю именно спасательный круг. Только чтобы быстрее прекратить их жизнь там. Ведь многих ждет совершенно другая жизнь здесь. Ты увидишь ее. Разве это не гуманно?
— Но я видела тут и других.
— Что ж плохого? Сколько еще натворили бы они, останься там хотя бы на один день дольше? Я могу вернуть одного из них! Нужно только твое слово. И если тебя это устроит, я приму твой совет!
— Нет! Не надо ничего делать для меня. Я просто вижу их мучения и хочу, чтобы они прекратились.
— Напрасно. Все они попали сюда добровольно. Может быть, этот факт изменит твое желание?
— Я понимаю, — медленно произнесла Лера, — никто не заставлял их делать то, что сделали они!
— Нет. Решение принять муки они принимали уже здесь.
— Здесь? — Ее словно ударило током.
— Да, сами. Как видишь, меня ни в чем нельзя упрекнуть. Я вообще всегда только стремился избавить род людской от ненужных страданий. Разве это не было видно там? Или сейчас?
— Сами, — повторила Лера.
— Да. Именно здесь они наконец осознают, что лучше быть простым мусорщиком, чем президентом. Где же еще понять это, не в кресле же Белого дома? Только здесь они видят, что прилипло к ним там, и избавиться от этого можно лишь одним способом.
— Но ведь "прилипло" вашими стараниями!
— Именно так. Ускорял конец. Ускорял! Избавлял от будущих страданий миллионы людей.
— Но ведь вы — демон зла. Вы не можете нести добро. Это неестественно!
— Многие несут добро. Я же это делаю из прагматичных соображений. Назови мне разницу, которая смутила бы меня. К тому же такой метод эффективнее. Не требует, так сказать, времени на "раскачивание" души, на подготовку. Результат, а он один и тот же — попасть сюда, достигается быстрее. А зла, которое они могли бы принести там, все меньше. Какой же я демон? Что ты на это скажешь? Только представь, сколько вы избежали войн благодаря мне!
— Я не знаю, — тихо проговорила Лера.
— Вот видишь. Уже ближе.
Она была в растерянности. Что происходит? Зачем ей этот разговор? Для нее все решено. Она сделала выбор и знает, куда идти. Что может изменить в ней такая встреча? Где-то в глубине души осознание ее ненужности медленно перерастало в нежелание участвовать в происходящем. И где ее спутник? Почему он молчит? Значит ли это, что все происходит по какому-то неведомому ей, но предписанному и обязательному закону? Сомнения не уходили. Если так, ну что ж, во всяком случае, здесь нет места тем ужасным видениям, которые преследовали ее, и, раз ей положено выслушать его, пусть так и будет. Почти овладев собой, Лера громко спросила:
— Зачем вы говорите мне все это? Для чего вам я?
— Буду откровенен и честен: чтобы получить твою душу. Ведь и здесь она может забрести не туда и натворить дел. Согласись, когда у нее есть выбор, многое можно совершить.
Леру ошеломила обыденность тона, которым были сказаны эти слова. Она, конечно, читала о такой сделке, но никогда ни в той, ни тем более в этой жизни не могла и предположить, что услышит такое. И столь безапелляционно. У нее перехватило дыхание. Неожиданно для себя вместо подступившего к горлу возмущения, которое должно было выплеснуться слезами, криком, чем угодно, Лера с трудом выдавила:
— А разве моя душа уже не принадлежит вечности?
— Глупая. Она никому не может принадлежать. Она того, кто управляет ею.
— Так все-таки борьба за душу продолжается и здесь?
— Какая борьба? Право, оставь эти выдумки великих мракобесов! Помощь душе человека может идти отовсюду. И только те, кто хотел бы иметь монопольное право на нее, назвали такую возможность борьбой!
Утверждения, что злодеи продали свою душу, — всего лишь расхожие домыслы. Представь, сколько людей погубили бы и замучили они еще, не очутись они здесь. А так они давно, и добровольно, слышишь, добровольно искупают свою вину.
— Так чего же вы хотите? Лишить меня выбора?
— Хм, ну почему же? — Ей вдруг отчетливо показалось, что собеседник смутился. — Как раз напротив, я предлагаю тебе сделать, может быть, самый главный выбор в жизни.
Она молчала. Такой неожиданный поворот в их разговоре вновь сделал ее на какое-то мгновение беспомощной, и она не могла понять, что ей сейчас следует сказать, чтобы не совершить ошибку. И тут она нашла выход — в виде вопроса, который задал бы каждый на ее месте. Медленно, будто бы не слыша его слов, она прошептала:
— А как вы приходите к людям там, на земле? Так же?
— Только не думай, что прихрамывая, в окружении котов. — Он явно не почувствовал ее замешательства. — К ним я являюсь в другой ипостаси.
— В какой же?
— Меня устраивают ваши заблуждения на этот счет. Обычно, конечно же, без мистики не обойтись. Иначе кто поверит в мою силу и возможности? Все же выдумки про кровь — чушь. Достаточно одного слова. Ведь оно было первым, не так ли?
— Но ведь вы предлагаете искушаемым что-то взамен?
— Ничего. Я просто им помогаю делать то, что они хотят сами, только гораздо успешнее. Так что в принятии решений моей воли нет. Меня просят. Причем горячо, порой всю жизнь. Иногда безуспешно. Мои возможности тоже не безграничны.
