Кристоф Рансмайр - Последний мир
Мемнон
Царь Эфиопии; сын Авроры, богини утренней зари, и превращенного в бессмертную цикаду Тифона; последний союзник троянцев, Мемнон был убит Ахиллом; пока его тело горит на погребальном костре, Аврора в слезах просит Юпитера смягчить ее боль.
И согласился Отец. Едва лишь огнем был разрушен Мемнона гордый костер, и скопления черного дыма застили день, — подобно тому как река зарождает и испаряет туман, лучи не пускающий солнца, — черная сажа, сгустясъ, полетела, сбирается в тело, приобретает лицо, от огня теплоту принимает, также и душу свою, а от собственной легкости — крылья. С птицею схожа была изначала, — и подлинно птица затрепетала крылом; такие же сестры трепещут, неисчислимы; их всех одинаково происхожденье. Трижды кружат над костром; широко раздается согласный трижды их крик…
Мидас
Заглавный герой комедии Назона, которая вызвала в Риме скандал. В пьесе речь идет о помешанном на музыке судовладельце из Генуи, у которого от безумной его алчности обращается в золото все, до чего он дотрагивается. В финале судовладелец, тощий как скелет, заскорузлый от грязи и обезображенный ослиными ушами, сидит в золотой пустыне; в его длинном монологе, спрятанные в палиндромах и акростихах, звучат имена известных всему городу президентов наблюдательных советов, депутатов и судей. После трех восторженно принятых спектаклей некий сенатор из Лигурии, владелец верфей в Генуе и Трапани, распоряжается запретить комедию. Отряд конной полиции железными прутьями не дает публике войти в театр, а актерам — выйти оттуда; при этом и актеры и зрители получают увечья и лежат потом, стеная, в залитых кровью золотых костюмах и праздничных нарядах на ступенях наружных лестниц, пока их не волокут прочь. Для Назона скандал оказывается чреват совершенно неожиданными последствиями — торговцы рыбой и лимонадом, менялы и неграмотные тоже узнают теперь его имя; он становится популярен.
Мидас
Фригийский царь; получает от Вакха, бога вина и хмеля, дар превращать в золото все, к чему он прикоснется.
Сам себе верит едва: с невысокого илика ветку с зеленью он оборвал — и стала из золота ветка. Поднял он камень с земли — и золотом камень блистает, трогает ком земляной — и ком под властным касаньем плотным становится… Сам постигает едва совершенье мечты, претворяя в золото все. Столы ликовавшему ставили слуги с нагромождением яств, с изобильем печеного теста. Только едва лишь рукой он коснется Церерина дара — дар Церерин тотчас под рукою становится твердым; жадным зубом едва собирается блюдо порушить, пышные кушанья вмиг становятся желтым металлом… Этой нежданной бедой поражен, — и богатый и бедный, — жаждет бежать от богатств и, чегопожелал, ненавидит. Голода не утолить уж ничем. Жжет жажда сухая горло: его поделом неотвязное золото мучит!
Молва
Торговка в Томах; вдова мелочного торговца; от проезжего шахтера родит Батта, эпилептика; в минуту отчаяния пробует отравить свое косноязычное дитя отваром из цикламена и волчьего лыка, но все же настолько привязана к нему, что, когда в самом деле теряет Батта, становится говорлива и ищет утешения у слушателей; рассказывает Котте истории томских обитателей.
Молва
Богиня слухов.
…Есть посредине всего… некое место… все, что ни есть, будь оно и в далеких пределах, оттуда видно, все голоса человечьих ушей достигают. Там госпожою — Молва; избрала себе дом на вершине… ночью и днем он открыт, — и весь-то из меди звучащей: весь он гудит, разнося звук всякий и все повторяя… Смешаны с верными, там облыжных тысячи слухов ходят; делиться спешат с другими неверною молвью, уши людские своей болтовнёю пустой наполняют. Те переносят рассказ, разрастается море неправды…
Назон, Публий Овидий
Римский поэт; приобретает известность «Любовными элегиями», славу — трагедией «Медея», но только комедией «Мидас» — популярность. Под ударами политики вокруг его персоны возникает множество мифов: для одних он — эксцентричный стихотворец, другие почитают его как революционера, опасаются как государственного преступника или презирают как жадного до роскоши оппортуниста. Так или иначе, поэта высылают на Черное море; в отчаянии он сжигает рукопись своего главного труда, из которого его публике знакомы по чтениям лишь отрывки и заголовок — Метаморфозы. После пожара поэт исчезает на варварских берегах. Рим горюет или ликует; теряется в догадках: какая ошибка привела Назона к ссылке; где начался его путь на край света? Если это и не была единственная причина его падения, она, конечно, сильно содействовала этому — небрежность, какую Назон допустил, выступая в числе одиннадцати ораторов на открытии нового стадиона: по знаку Императора, который уже явно заскучал после седьмой речи, а теперь махнул и восьмому оратору, из такой дали, что Назон различил лишь глубокую бледность Августова лика, но ни глаз, ни черт лица не видел… так вот, по усталому, равнодушному знаку Назон в тот вечер вышел и стал перед букетом тускло поблескивающих микрофонов — и, сделав один этот шаг, оставил Римскую империю позади, не произнес, забыл — ! — строго-настрого предписанную литанию обращений, коленопреклонений перед сенаторами, генералами, даже перед Императором, что сидел под своим балдахином, забыл себя и свое счастье, без малейшего намека на поклон стал перед микрофонами и сказал только: Граждане Рима…
Назон, Публий Овидий
Римский поэт; сын землевладельца-патриция, родился в 43 г. до н. э. в Сульмоне; учился в Риме риторике; познавательные поездки в Малую Азию и Грецию. После короткой карьеры чиновника отказывается от сенаторского поприща и полностью посвящает себя (при поддержке отцовского состояния) литературе; после этого отказа и безвременной смерти Назонова брата, талантливого оратора, семья в Сульмоне оставляет всякую надежду на дальнейшее возвышение в обществе — и вдруг получает сюрприз от Овидия: уже первые его любовные элегии пользуются большим успехом, а вскоре он становится знаменитым поэтом. И что за сенсация, когда этот знаменитейший светский муж в 8 г. н. э. распоряжением императорского кабинета министров без суда и следствия ссылается в Томы, на Черное море, на край света. О причинах этой ссылки (без суда и конфискации имущества это была только ссылка ) вплоть до XX века пишутся целые книги; в те времена официальной причиной считалось бесстыдство Овидиевых эротических стихов, ныне больше всего приверженцев имеет версия, по которой Овидий, вероятно, был причастен к скандалу вокруг внучки Императора Августа или же знал о некой политической интриге Агриппы Постума (прямого потомка Августа) и потому должен был исчезнуть из Рима. Все старания добиться пересмотра императорского эдикта остаются тщетны. Овидий умирает в 17 или 18 г. н. э. в Томах; могила его неизвестна. ПРОИЗВЕДЕНИЯ: Amoves («Любовные элегии»); Ars amatoria («Наука любви»); Be medicamente faciei feminae («Притиранья для лица»); Medea («Медея», трагедия; утрачена); Remedia amoris («Лекарство от любви»); Heroides («Героиды», послания мифологических героинь покинувшим их возлюбленным); Metamorphoses («Метаморфозы», доведенные до последней корректуры, но еще не вышедшие в свет, когда Овидия отправляют в ссылку; расставаясь с Римом, в горе и отчаянии он сжигает список манускрипта); Fasti («Фасты»; месяцеслов, незавершен); Epistulae exPonto («Письма с Понта»); Tristia («Скорбные элегии»).
Почти все, что потомки знают о жизни Овидия, содержится в Книге IV «Скорбных элегий», в которой изложена его автобиография и которая считается первым поэтическим автопортретом в европейской литературе. Что касается собственного своего значения, Овидий предвосхищает историю, заключая «Метаморфозы» послесловием автора:
Вот завершился мой труд, и его ни Юпитера злоба не уничтожит, ни меч, ни огонь, ни алчная старость. Пусть же тот день прилетит, что над плотью одной возымеет власть, для меня завершить неверной течение жизни. Лучшею частью своей, вековечен, к светилам высоким я вознесусь, и мое нерушимо останется имя. Всюду меня на земле, где б власть ни раскинулась Рима, будут народы читать, и на вечные веки, во славе — ежели только певцов предчувствиям верить — пребуду.
Орфей
Название третьей части героической кинотрилогии, показанной Кипарисом в Томах на Страстной неделе; фильм повествует о мученической смерти поэта: женщины, одетые в шкуры барсов и оленей, забрасывают его камнями, сдирают кожу и рубят мотыгами и серпами… Но уже после первых кадров сеанс прерывает миссионер староверов Лихас.
