Тим Лотт - Запретное видео доктора Сеймура
По всей видимости, это и послужило толчком к последнему эпизоду: в своей одержимости Шерри Томас дошла до последнего предела, и ничего, кроме отчаяния, это ей не принесло.
Под наблюдением камеры, записывавшей то, что впоследствии увидят другие люди, она осматривала нутро доктора Сеймура; она попала в жуткий зеркальный коридор, где вдруг мелькнуло ее отражение.
В этой невыносимой сцене есть момент, когда она, уронив нож, поворачивается к камере. Та смотрит на нее как обычно, без всякой заинтересованности. И тут Шерри Томас смотрит в объектив с такой безысходностью и отчаянием, что я вынужден был отвернуться, хотя то, как она сдирала кожу, и просмотрел почти до конца.
Затем она выключает камеру.
Запись ручной видеокамерой, сцена первая, вторник, 29 мая, тайм-код 22.49
Судя по тайм-коду, эта запись началась через семь минут после предыдущей. Камеру, по-видимому, установили на штатив или положили на ровную поверхность.
Шерри Томас стоит перед камерой. На ней простое розовое летнее платье, которое мало ей на несколько размеров.
Платье смутно знакомое. До меня доходит, что она была в нем как раз перед тем, как ее якобы изнасиловал «Нед», на записи, сделанной лет двадцать тому назад.
Шерри Томас говорит на камеру. Она невыразимо утомлена. В правой руке у нее большой револьвер — «Смит-вессон» сорок четвертого калибра. Становится ясно, что это то самое оружие, о котором говорил Нед, когда угрожал ей.
Она стоит примерно в метре от камеры и смотрит прямо в объектив.
— Это и на смерть-то не очень похоже. Все это уже давно произошло. Никто не говорит, как это скучно — быть одиноким. Скука. Невинное слово. Даже безобидное. Уж точно не отображает всей бездны. Но хуже нет ничего на свете. Однако я, к своему удивлению, боюсь. Может, есть вещи и пострашнее, чем ужасающее однообразие.
И тут впервые на бесстрастном лице Шерри наблюдается подобие улыбки, которая исчезает в тот же момент, что и появилась. У меня возникло впечатление, что улыбка эта была адресована не анонимной камере, а скорее кому-то лично, но если это и так, то кому именно — узнать невозможно.
— Что ж, прощай. Впрочем, мы и не виделись никогда, конечно.
Сказав это, она мгновенно приставляет дуло к виску и спускает курок. Голова ее как будто взрывается. Медленно оседая, Шерри Томас пропадает из кадра. Камера еще час продолжает снимать стену, в прошлом темно-серую, а теперь раскрашенную кровью, раздробленной костью, мозгами.
Примечание автора: В черновом варианте данной книги на этом месте рассказ о событиях заканчивался и оставалось лишь краткое послесловие, содержавшее несколько малоубедительных и непрофессиональных психологических теорий относительно Шерри Томас, от которых я в итоге отказался. Рассуждения о безумии, заключил я, бесплодны. Почему? Потому что безумие подобно звезде, настолько далекой, что ее свет никогда до нас не дойдет. Вот что такое безумие: погружение разума в великий океан тайн. Заповедный континент подсознательного огромен и непостижим, его логика должна всегда оставаться непроницаемой для людей здравомыслящих. Я не готов заниматься вопросом, ответить на который нет никакой надежды.
Кроме того, мои попытки разузнать побольше о судьбе Шерри Томас уперлись в бесконечно расходящиеся тупики. Повинуясь своей страсти к чистоте, перед последним визитом доктора Сеймура она предусмотрительно уничтожила или просто выкинула всю коллекцию видеозаписей, вместе со всеми бумагами и документами, которые могли как-то помочь в установлении ее личности.
Таким образом, в послесловии я сосредоточился прежде всего на личности и поступках доктора Сеймура, который, временами подступая опасно близко к трясине безумия, на момент своего последнего визита к Шерри Томас, казалось бы, уже вновь обрел почву под ногами.
Свои выводы я суммировал следующим образом: опасаясь подкрадывающейся старости, супружеской неверности, подозрений в сексуальном бессилии, тревожась за детей и утомленный появлением младенца, доктор Сеймур прибег к услугам Шерри Томас как к отчаянной мере, призванной помочь ему взять жизнь в свои руки в момент, когда он потерял даже видимость самостоятельности и, вследствие этого, всякую надежду. Понятно, что он переживал очень сложный период, а Шерри Томас была окончательно и безоговорочно безумна. Я считал, что остальных фигурантов этого дела обвинить по существу не в чем — возможное исключение составляла только Памела Джил, чьи мотивы и тогда, и теперь остаются сомнительными.
То, что писалось как последняя глава, я закончил короткой проповедью об опасностях скрытого видеонаблюдения и вуайеризма и решил поставить на проекте крест. На мои просьбы об еще одном интервью Саманта Сеймур упорно отвечала отказом, впрочем, как и Марк Пенджелли. Других нитей, достойных распутывания, я не видел. Саманта Сеймур через своих адвокатов санкционировала публикацию книги, внеся на удивление мало поправок.
Я, как мог честно, представил свое резюме, выполнил обязательства по контракту и даже пошел на не оговоренную им сделку с Самантой Сеймур, принудившей меня выставить на всеобщее обозрение мое грязное белье, так же как, по ее мнению, пришлось сделать ей и ее семье. Записи Сеймура я вернул ей для хранения в сейфе, оставшиеся сдал в лондонскую полицию.
Убежденный, что история раскрыта полностью, я передал рукопись в свое издательство — «Викинг». Они сообщили, что результат их устраивает и что они намерены запустить книгу в производство с тем расчетом, чтобы к концу лета следующего года она увидела свет.
Месяца через три после сдачи рукописи мне вдруг позвонили.
Звонила Виктория Сеймур и просила меня как можно скорее встретиться с ней и ее братом. Мол, им есть что мне рассказать.
Я был удивлен — это как минимум. С самого начала Саманта Сеймур запретила мне встречаться и разговаривать с ними: она вполне здраво рассудила, что вовлекать в это детей было бы аморально. Я принял ее точку зрения, хотя мне и было бы интересно ознакомиться с их взглядом на события.
Когда мне позвонила Виктория, я первым делом спросил у нее, знает ли мать об их планах связаться со мной. Она сказала, что не знает. Я дал понять, что мне понадобится согласие их матери; Виктория сказала, что получить его вряд ли удастся. Она попросила терпеливо их выслушать, а решение о том, использовать или не использовать материал, который они мне предоставят, можно принять уже после встречи. Просьба эта показалась мне вполне невинной, а мои моральные обязательства перед Самантой Сеймур были уже не столь тверды после того, как она успешно шантажировала меня, заставив признаться в постыдных поступках.
Они пришли ко мне в офис через два дня после звонка Виктории, четырнадцатого сентября прошлого года, шесть месяцев спустя после того, как я в последний раз говорил с их матерью. В соответствии с видеозаписями и рассказами Саманты Сеймур, Гай — парень эмоциональный и несдержанный. Он напряжен и натянут, как струна, Виктория производит впечатление девушки хрупкой и подавленной. Со времени видеозаписей она сильно похудела, а татуировка птицы феникс в верхней части предплечья потеряла форму и как символ ее теперешнего душевного состояния смотрится неубедительно. Смерть отца сильно сказалась на них: выглядят они на несколько лет старше своих четырнадцати и пятнадцати соответственно.
Интервью с Гаем и Викторией Сеймур
Виктория Сеймур: Спасибо, что согласились с нами встретиться.
Я очень рад возможности поговорить с вами, но вы должны понимать, что существуют юридические причины, по которым я, возможно, не смогу использовать то, что вы мне расскажете.
Гай Сеймур [нисколько не смущаясь]: Уж вы-то как-нибудь сориентируетесь, я не сомневаюсь.
Итак, о чем же вы хотите со мной поговорить?
В. С: Прежде всего мы хотим поговорить о папе. Мы очень расстроены тем, что в этой книге нет наших комментариев. Это был наш отец. Мы хотели бы высказаться.
Ваша мать говорила, что…
Г. С: Мама врет.
В. С: Мы все время хотели с вами поговорить, но она нам не разрешала.
Она, наверное, думала, что это будет для вас чересчур тяжелое испытание — ей было очень больно переживать все заново.
Г. С. [снова с циничным смешком]: Жутко больно.
В. С: Гай. Пожалуйста. Давай не усложнять. Мы записываемся?
Да.
В. С: Я просто хотела сказать, для этой книги, что я очень любила своего отца. Что он был хорошим человеком и что я жутко по нему скучаю. И чем бы он там ни занимался с этой женщиной, он делал это, потому что хотел позаботиться о нас. Он просто запутался. Это так на него похоже. Он не мог смириться с тем, что не в состоянии за всем уследить. Он решил, что нам на него уже наплевать. Вот он и пошел к этой сумасшедшей.
Вы злитесь на него?
