Дирк Уиттенборн - Жестокие люди
– Ты не жалеешь… о том, что произошло? – робко спросила мама. Словно пятнадцатилетняя девочка. Она прекрасно знала, что прозвучит в ответ, но, тем не менее, страстно желала это услышать.
– Сейчас я чувствую себя таким счастливым, каким не был уже долгие годы. – Сколько месяцев назад он развелся со своей женой, хотел бы я знать? Наверное, Леффлер говорит только то, что мама хочет услышать. Они некоторое время молчали. Затем послышался довольный стон. Я был скорее удивлен, чем зол. Впрочем, меня все равно здорово взбесило, что уже через час после того, как я уехал из города, мама начала тешить свои мощи в нашей гостиной прямо посредине белого дня!
Я не собирался стоять там и фантазировать на тему того, чем они там занимаются. Поэтому просто посмотрел в окно. Мама сидела верхом на Леффлере. Его одежда была раскидана по всей комнате, а ее аккуратно висела на спинке стула. То есть у нее было время подумать о том, что она делает. Подушки были смяты. Видимо, начали они на диване. А потом переместились на пол. Без одежды мама выглядела моложе. Неуклюже переваливаясь, они поменяли позу. Один носок Леффлер не снял. Вообще, все это было похоже на то, что пытались сделать мы с Майей. За тем исключением, что им это удалось, по крайней мере, один раз – на столике лежала открытая упаковка от презерватива.
– Господи, какая же ты красивая! – Услышав этот комплимент, мама, казалось, покраснела всем телом. К потной спине Леффлера прилип кусочек обертки от презерватива.
– Готова поспорить, что ты это всем своим девушкам говоришь.
– Нет никаких других девушек.
– Правда?
– Правда. – Все это были фальшивые, лживые фразы. Как только они могут вслух произносить все это! Я отошел от окна. Сейчас я чувствовал себя ребенком, и в то же время – мудрым стариком. Ведь людей, которые чувствуют себя взрослыми, не существует. Я решил, что мне лучше оставить их на некоторое время, и пойти погулять. Но потом доктор Леффлер сказал:
– Я знаю, что это эгоистично, но мне хотелось бы просто сесть с тобой на самолет и улететь далеко-далеко.
– А как же дочки? – Со старшей сестрой Бупи мне встречаться не доводилось.
– Мать о них позаботится. Кроме того, большую часть года они проводят в пансионе. Черт побери, у меня есть право на личную жизнь, в конце концов! – Хороший папочка.
– Мне это чувство знакомо. – Чувство было такое, будто мне дали пощечину. Ревность моя возросла до предела, и превратилась в бешенство. Мама продолжала:
– Если ты их бросишь, то вскоре поймешь, что тебе их очень не хватает. И тогда счастливого бегства не получится. Как бы Финн не действовал мне на нервы, я знаю, что не смогу жить без него. – Ну, спасибо, мам.
Она побежала на кухню, чтобы взять пачку сигарет. Я все еще стоял у окна. Возвратившись, она громко сказала:
– Знаешь, Финну здесь очень нравится. Он прекрасно со всеми ладит. Я так рада за него! Кстати, когда я решила последовать твоему совету и поговорить с ним по поводу выпивки, он сразу согласился, что был не прав, смотрел мне прямо в глаза и вообще, вел себя как мужчина. Это было поразительно. Я в его возрасте не была способна на такое. Даже два месяца назад я вряд ли была на это способна. – Тут уже я почувствовал себя виноватым. Но доктор Леффлер быстро избавил меня от этого чувства:
– Мне не хотелось бы влезать в ваши отношения, но когда я был в клубе на следующий день после вечеринки, то видел, как он держал в руке бокал с пивом.
– Ты уверен?
– Абсолютно. Но я ничего не сказал, потому что решил, что это не мое дело.
– Но он же мне поклялся… – Ее тон ясно свидетельствовал о том, что она была, скорее, взбешена, чем расстроена.
– Дети часто врут. – Леффлер изображал медицинское светило. А их родители не врут, что ли, засранец? Хорошо бы вломиться сейчас в дом и застать их нагишом. Пусть они мне кое-что объяснят. Только нужно решить, как это лучше сделать. Изобразить, что я оскорблен до глубины души или попытаться выдавить слезу? Нет, я был слишком зол, чтобы плакать. Было бы здорово проскользнуть сейчас на кухню, прокрасться на цыпочках по лестнице и сфотографировать этих голозадых лицемеров. Только, к сожалению, я истратил все кадры пленки, снимая Майю и ее глупую лошадь.
– Как ты считаешь, что мне следует предпринять?
– Я не его отец, но, судя по тому, что видел, Финну необходимо понять, что жизнь бывает очень сурова. – Это мне как раз-таки было прекрасно известно. – Когда имеешь дело с подростками, необходимо установить определенные границы. Они должны знать, кто взрослый, а кто ребенок. – Я был вне себя от злости, и горько прошептал себе под нос: «Как вы мне надоели, чертовы взрослые».
– Не могу поверить, что он мне солгал. Что же я делала неправильно?
– Ты сделала так, что он решил, что жизнь полна удовольствий.
– Его жизнь не состояла из одних удовольствий.
– Если кто-то не объяснит ему, что это не так, дела пойдут все хуже и хуже. – Он говорил спокойным, умиротворенным голосом. Наверное, он мог бы и лысому расческу продать. – Есть правила для взрослых и правила для детей. Ему необходимо это уяснить. И, уверяю тебя, он быстро исправится и начнет вести себя намного лучше, если почувствует это на собственном опыте, а не просто послушает твои увещевания. Он должен знать, что все наши действия влекут за собой определенные последствия. И, ради бога, вели ему держаться подальше от Лэнгли. Майя и Брюс ужасно избалованы. Конечно, у них столько денег, что это избавляет их от любых неприятностей, только вот у Финна таких денег нет.
– Он уехал с ними в Ист-Гемптон.
– На твоем месте я бы немедленно позвонил туда и приказал ему возвращаться домой. Он нарушил свое обещание. И закон. Пятнадцатилетний подросток не имеет права пить в клубе.
– Ты прав. – Хорошо, что мамин предпредпоследний любовник так и не подарил мне воздушное ружье. Я бы сейчас их обоих застрелил.
– Знаешь, в Колорадо открылся новый лагерь для детей. Он называется «Маленькие странники». Довольно модное заведение. – Как же, как же. Родители Пейдж сослали ее туда прошлым летом. На праздник Труда всем воспитанникам этого лагеря выдали крючок для ловли рыбы, пластиковый пакет для мусора и три спички. Этого должно было хватить, чтобы выжить в течение двух праздничных дней. Пейдж называла это заведение «гулагом для богатеньких детей». Один из воспитателей заразил ее герпесом.
– Строгая дисциплина ему не повредит. У него появится чувство собственного достоинства, которое поможет ему противостоять влиянию друзей. И у тебя появится больше времени для себя самой.
– А это дорого – послать его туда?
– Если ты решишься сделать это, я сам заплачу за его путевку.
– Нет, я не могу позволить тебе сделать это для меня.
– Я сделаю это ради нас. – Что ж, этого мне было достаточно, чтобы принять решение.
Я прятался в лесу, пока Леффлер не проехал по дорожке на своем автомобиле. На лице у него была довольная и хитрая усмешка, словно у кота, который съел канарейку. Точнее, в данном случае, трахнул. Я подождал еще пять минут, потом вытащил из-за куста сирени розовый чемодан и вошел в дом, изображая возбуждение и беспокойство.
– Мам, ты не поверишь! Тут такое было!
– Почему ты не в Ист-Гемптоне? – Одеться она успела, но я заметил, что в руке она сжимала обертку от презерватива, но сделал вид, что не вижу этого это дает мне тактическое преимущество.
– Когда мы уже почти долетели, вдруг позвонили из больницы. Что-то случилось с мистером Лэнгли. Самолет развернули, и мы полетели обратно. Гейтс повез их в больницу, а меня штурман подбросил. Слушай, у нас есть чем перекусить? Умираю от голода. – Мне показалось, что последняя фраза сделала мою речь особенно убедительной. Голод всегда представляется нам самым невинным побудительным мотивом.
– Случилось что-то серьезное?
– Видимо, да. Миссис Лэнгли сказала, что они звонили доктору Леффлеру, но никто не знал, где его можно найти. – Мама смутилась.
– Что ж, я думаю, мы должны серьезно поговорить. Прямо сейчас.
Я налил себе стакан молока и откусил кусочек шоколадного печенья.
– Что за человек этот Леффлер?
– Поговорим об этом потом. А сейчас я о другом хочу сказать.
– Ну, если дело в том, что ты случайно встретилась с ним, – перебил я ее, – и он сказал тебе что-то обо мне… В общем, я видел его недавно в клубе и он очень странно посмотрел на меня. Наверное, потому, что у меня в руке был бокал с пивом. Это Джордж Уэстовер попросил меня подержать его. Он никак не мог подкурить сигарету, потому что стоял на ветру.
– Кто такой Джордж Уэстовер?
– Лысый парень, который заправляет в «Морган Стенли».
– И что же, доктор Леффлер как-то странно посмотрел на тебя?
– Да, на всех бросал косые взгляды. Наверное, это потому, что у него были проблемы с алкоголем, и ему, конечно, было тяжело видеть, как люди напиваются прямо посреди дня. Мне самому было неприятно на это смотреть, сказать по правде.
